Золотое дно. Книга 1 (СИ) - Страница 49

— Заманил на ГЭС и бросил! Герой социалистического труда!..

Васильев вскинул брови и провел ее в кабинет. «Этого еще не хватало. Герой труда!.. Валеваха, что ли?» Он помог девушке раздеться, усадил, налил воды.

— Кто такой? Вам известно? — сурово спросил Васильев, кладя руку на телефонную трубку.

— Хрустов, — ответила девушка. — Герой Социалистического труда.

Измученный Васильев закрыл ладонями лицо. Он сидел, трясясь от смеха, и ничего не мог с собой поделать.

— Как, как? — спрашивал он. — Хру… Хру…

— Хрустов, — уже улыбаясь, понимая, что, видимо, произошла какал-то нелепица, отвечала Вера Телегина. — Хрустов, забодай его бык. Обещал жениться — женись! Верно? Это потом ты можешь разводиться… верно? Танька тоскует сейчас, пишет — стала заикаться от стыда. У вас много молодых девушек заикается, товарищ Васильев?

Такой наивности и простодушного напора Васильев давно не видел. Девушка была стройная, слегка скуластая, глаза серые, ясные, глубокие, губы — как четыре ягоды-малины. «Как я устал, господи. Ну куда мне тебя сейчас деть?»

— Вы работать приехали? — спросил, наконец, Альберт Алексеевич. Он стер с лицо улыбку и сжал пальцами виски — голова болела всё сильней. — Или только мстить? Могу дать рогатку, отнял у одного ребенка.

— Работать, — насупилась девушка. — Но сначала этого Хрустова найду. А то у меня она, Танька, тихая… любой обидит.

— Лев Николаевич только что, вот сейчас, в воду лазил… с водолазами, — Васильев помедлил и, сняв трубку, набрал телефон штаба, но штаб молчал. Видно, отхаживают парня. — Где же наш герой?

Сияя серыми глазами, девушка вскочила перед начальником.

— Товарищ Васильев, найдите его! Вы единственный человек, которого я знаю.

«Мне некогда, товарищ, — хотелось ответить Васильеву, но, сам не зная почему, кивнул ей. — Проедусь еще раз на гребенку. Загляну к взрывникам. Надо думать, думать. Протолкнуть что-нибудь с нижнего бьефа в дырки, где нет течения? А ну как двинет. Нет, страшно. Ты и так потерял одного человека».

Они ехали в «Волге», и Вера ахала, гладя по сторонам:

— Медведей тут много? А совсем молодые парни есть? А Хрустов — женатый? Нет? Ну, я ему! А где тут питаются? И все время ветер? А Танька в библиотеке работает? Вы не знаете? Почему? А сколько у вас народу всего? Семь тысяч? И вы всех знаете? Никого не знаете? А вы женаты? А где жена? В Москве? Не хочет сюда ехать? Балда она и все! Извините, я не люблю вокруг да около. А вы почему желтый такой? Вы не казах?

«Я грустный, — усмехаясь, мысленно отвечал Васильев этой милой и назойливой девице. — А скорее всего, печень больная. Потому и желтый».

— А когда свет дадут? Ну, ГЭС когда свет даст? Еще не скоро? Это хорошо, я успею поработать. Ой, какой кран! Он выше всех домов, да? А если упадет? Я понимаю, не падает… а если упадет? А это что за ящики? Это щиты? Какие щиты? А-а, бетон закрывают. Целые горы ящиков… пускай щитов. Смешно!

Она говорила без умолку, пока Васильев не подъехал по льду к шатровой палатке и отвел в сторону полог. Но там никого уже не было — ни Хрустова, ни водолазов. Васильев показал на брезентовый пол.

— Вот здесь лежал. Только что.

— Уже умер?! Мы с мамочкой так и думали!

— Нет, он жив, — смеясь до неприличия громко, отвечал Васильев. — Он под лед нырял. Герой он!

— Герой! Я ему бороду вырву!..

— Замечательно вы защищаете сестру. Если бы я был холост и помоложе, я бы влюбился в вас.

— А вы и так влюбитесь! — разглядывая его, сказала дерзкая девчонка. — Вот прямо сейчас, раз, два, три… Ну, как? — Она засмеялась, показав белые острые зубки. — Не чувствуете?

— Видите ли, я как жираф… пока досюда дойдет, — Альберт Алексеевич постучал себе по лбу, — проходит дня два-три-четыре.

Они вышли из палатки, на стройку спускались сумерки, уже можно было различить в небе огоньки кранов.

— И куда же мне вас деть? — пробормотал Васильев. — Где она живет, ваша сестра?

Вера достала бумажку с адресом.

— Четвертое общежитие, комната сто двадцать два.

— Довезу, — ответил уже без улыбки Васильев, и они перешли в теплую «Волгу». Начальник стройки смотрел на столбы плотины… стоп, вон там — между столбами тридцать девятой и тридцать седьмой секции — нужно будет «задраить окна», залепить бетоном, укрепить железом. Но как после паводка? Рвать взрывчаткой? Тоже непродумано, товарищ Васильев. Как рвать, если там придется позже устанавливать затворы для регулирования сброса воды? Значит, надо аккуратно закрыть и аккуратно открыть? Как? Черт знаете как.

Звонок из Виры

Среди ночи вновь грянул длинными трелями междугородный звонок.

«Господи! Что-нибудь с Хрустовым случилось?!» Я схватил трубку.

— Родион Михайлович, привет! — услышал я густой бас Ильи. — НТВ смотрите?

— Нет, а что там?

— Папу показывают. Уже почти минуту!

— Спасибо! — Я бросил трубку и включил телевизор. Экран медленно загорелся, я увидел бородатого, с запавшими глазами Хрустова, который лежал на наклонной больничной койке, ожесточенно глядя в потолок, вытянувшись, как пролетарский писатель Николай Островский, автор книги «Как закалялась сталь».

— Нет, — хрипло буркнул он, видимо, отвечая на некий вопрос корреспондента. — Я отказываю в доверии и этому правительству, и этому президенту.

На экране тут же появился грузный лысый дядька с гуцульскими усами, в белой рубашке. Он сидел за столом и смеялся.

— Подумаешь, трепло, вечный бузотер отказывает нашему лидеру! Неплохой был когда-то парень, да свобода его испортила! «Я, я, я!..»

— Таково мнение знатного строителя в прошлом, Героя социалистического труда Андрея Валевахи, ныне — мэра города Виры, — сказал в заключение беседы корреспондент телеканала, бесстрастно глядя в глаза миллионам телезрителей.

(Продолжение летописи Л.Н.Хрустова.)

Девушка, наконец, замолчала. Она, конечно, почувствовала, несмотря на смех начальника: его мучают невеселые мысли. Впрочем, Васильев был бы не против, если бы она продолжала тараторить прелестные глупости, но гостья уставилась в чернильные сумерки и смаргивала слезы, уже предвкушая встречу с несчастной сестрой.

Возле женского общежития Васильев помог ей выйти из машины, по-восточному приложил руку к сердцу и повернул в Управление.

«Все-таки приятно, когда рядом с тобой побудет хоть минуту молоденькая, ясная девушка. У нее свои страсти… рада шуткам, над которыми мы уже не смеемся, читает взахлеб книги, которые мы уже не читаем… Надо бы в Москву позвонить, Валентине… Не хочется. На душе лягушки-квакушки».

Медленно поднявшись на второй этаж, по пути в свой кабинет, Васильев остановился перед дверью Титова — сквозь щель над полом лился электрический свет. Васильев заглянул в кабинет — Титов и Понькин, оба бледные, как заговорщики, разом от стола оглянулись.

— Товарищи, я просто так.

Отпер свою дверь, женщин в приемной уже не было, однако Васильева дожидался еще неостывший чайник, на тарелке лежали бутерброды с колбасой. Альберт Алексеевич сел здесь же и поужинать, потом, подумав, что если коллеги вдруг выглянут и увидят его здесь за одинокой и скудной трапезой, начнут куда-нибудь приглашать, — забрал чайник, бутерброды и ушел к себе.

Не чувствуя ни вкуса, ни радости, поел, закрыл глаза. Клочками света лезли в мозг воспоминания прожитого дня и прожитой жизни. Одно с другим путалось. Белая панама и тонкие руки больной матери… с шишечками на локтях… резиновые костюмы водолазов с лягушечьими лапками застывающего на них льда…

Позвонил в штаб. Трубку снял Помешалов.

— Это я. Просьба — чтобы никто больше не лазил. Ясно? Туровскому привет. — «Это чтобы не обижали парня». — Завтра лечу в верховья. Хочу снег посмотреть.

— Насчет паводка?

— Йес, сэр. А вы тут, надеюсь, сутки без меня продержитесь… — И добавил, чтобы еще более смягчить тревогу. — Потом все расскажете, как Штирлиц Борману.