Золотое дно. Книга 1 (СИ) - Страница 14

— Вот их подарки! Всё! Уезжаю!.. — Она метнулась мимо незнакомого мужчины к рыженькой, обняла ее, заплакала. Подруга начальника штаба отчужденно застыла. Климов подумал: «Не вовремя я тут…» и закрыл за собою дверь, оббитую тряпичным драньем.

Рядом с бараком лаборатории в сумерках светило фарами такси, тихо журчал двигатель и сменялись цифры на таксометре. Точно, такси! Странно было видеть здесь, на краю котлована, среди развороченной земли и башенных кранов, это хрупкое жестяное создание, «Волгу», — она напомнила о далекой, чужой, праздной жизни. Иван Петрович прикурил у шофера, тот спросил:

— Скоро она? На самолет опоздает… все ж сотня километров!

Климов пожал плечами и поспешил к своим, привычно перешагивая шланги, шипящие паром и брызжущие водой, обходя горы арматуры. Закоченел, пока добрался. Внутри блока было жарко, парни возились, как в преисподней, принимая сверху, из бадьи, бетон и растаскивая его вибраторами, уминая сапогами. Рядом мелькнуло весело оскаленное лицо Сереги Никонова с прыгающей на нижней губе зажженной сигареткой.

— Оставил трактор включенным — Васька вернется, не бросит же «коня»!

Иван Петрович молча поработал вместе со всеми, а через часа два снова потащился к черту на кулички — к лаборатории, по обжигающему ветру. Зачем? Сам не знал. Его догнал Серега, что-то спросил — не расслышав, Климов взял и Серегу. Пусть. А то одному неудобно, хотя эта рыженькая вмиг и серьезно запала в душу. Со скуки с мужчинами так не разговаривают. Весело она сказала: «Лоб до спины»… явно деревенская, родная душа… Может, не прогонит, побеседует.

Когда подошли к бараку, такси уже не было. Климов оттянул дверь — над плиткой сидела одна рыженькая. Увидев Ивана Петровича, утерла рукой глаза. Флакончики блестели уже на столе. Видно, что-то из них пролилось — в воздухе приторно пахло сладкой эссенцией.

— Чаю хотите? — Девушка поставила чайник на плиту. — Олька уехала, насовсем. Вот она, дядечка… наша доля. Садитесь, гости, чё стоите.

Парни сели.

— Разрешишь покурить? — спросил Климов.

— Господи, какой культурный! — удивилась девушка. — Дай и мне, дядечка!.. А тебе нельзя! — Она ударила по руке Серегу. — Сосунок! Ну? Кому сказано?

Никонов покраснел и заерзал на стуле, сплетая и расплетая длинные ноги. Климов исподлобья глянул на него — и Серега вышел из лаборатории, буркнув на ходу:

— Надо наших поискать… там шпилек не привезли и гаек…

Девчонка была точно рыженькая, этакий чертенок, хоть и маленькая, много места занимала — ходит вокруг, нагнулась (прибрала валявшуюся бумажку), вертит в руке спички, зажгла, погасила — и все заглядывает в глаза лысому Климову, как в печь заглядывают. Тот вдруг и брякнул, сам не понимая, как это вышло у него:

— Бойкая ты. Мне бы подошла, как… законная жена.

Девушка ойкнула, расхохоталась и принялась уже не ходить — бегать по комнате, среди станков с щипцами и прочими захватами, кривляясь, изображая ломоту в теле:

— Ой, радикулит меня разбил! Ой, старенькая я!.. Ой, ой, сидеть не могу… теперь встать не могу…

Климов вертел головой, взявшись корявыми пальцами за густую бороду, смущенно-угрюмо смотрел на девушку. Терять было нечего.

— Меня боишься? Меня зовут Ваня Климов. На моих ушах нет медной сережки, как у пирата. Зато наколок много, моя бабушка говорила: за что тебя, Ванька, девки любят — есть на что посмотреть. Но нынче этих картинок — у любого бича. Я даже полную копию видел — «Запорожцы пишут письмо султану»… Тебя как зовут, красавица?

— Нина… Нина меня зовут… — умирала она от смеха, став красной, как морковка. — Ты это брось, не надо! Попьешь чаю — и беги! Мне еще работать… Ишь, враг! Враг и есть! — Она провела ладонью по зазвеневшим стекляшкам.

— Это че? Одеколон?

— Ну, Ольке надарили. Красивая же. Туровский этот… другие… она же травилась, дура. Из больницы сейчас. Пищевод хлорофосом сожгла. Вот — уехала.

«Видно, любила… — Климов всегда жалел женщин. — А эта-то… славная какая». Уходить не хотелось. Он важно нацепил мутные с мороза очки, и Нина снова покатилась со смеху. Он сидел напротив нее, отпивая маленькими глотками чай, глупея от умиления и первобытной радости.

Заглянул с улицы окоченевший Серега — Иван Петрович дал ему выпить флакон «Оригана» и сам ради забавы сделал вид, что засосал какие-то иностранные духи, изображая бывалого перед Ниной. Нина смеялась до изнеможения:

— Неужто не умрете?

— А «Красную Москву» можно? — спрашивал, стуча зубами, Серега.

— Не, «Красную Москву» тебе рано, — ворчал Климов, складывая в карман с веселого согласия Нины флакончики — позабавить ночную смену. — И хва, хва — молодой еще. А то будет потом, как у меня, весь ливер болеть, верно, Нин?

Друзья-строители допили всем звеном под утро эти сладкие и приторные жидкости. И вот беда: то ли потом кто проговорился, то ли кто подглядел, но через сутки, как раз утром описываемого дня, Климов услышал, что его смена пьянствовала всю ночь и на этой почве избила Ваську Черепкова. Будто Васька-вампир даже подтвердил, что от них пахло…

— Чем пахло? — рычал Хрустов. — Он ведь скажет «водкой», и станет ясно, что лжет! Но, с другой стороны, сказать «одеколоном» — нонсенс!

И сегодня, после разговора с комсоргом Маланиным, Климов шел по стройке и тосковал от несправедливости.

«Как же так? Что ни случись — козел отпущения». Климов понимал: Туровский, а за ним и Васильев не долго думали, выбирая человека для наказания. Во-первых — звеньевой, а во-вторых — бывший заключенный…

Он поработал до обеда, плохо видя перед собой. Затягивал гайки блока, ключ сорвался и раскровенил ему палец. И в эту минуту в морозной мгле котлована, на синем свету солнца заговорили репродукторы:

— Всем, всем!.. Покинуть котлован. Взрыв назначен на четырнадцать часов, всем покинуть котлован.

Какой взрыв — поясняю, уважаемые марсиане и сириусане. Машины и бульдозеры, гусеничные экскаваторы и прочие железные крабы, которые могли двигаться, срочно выползали вон из низины. Люди уходили. Выстроившись в цепочки, как муравьи, облепив железные лестницы на бетонных небоскребах плотины, спускались вниз, шли, а кто и бежал по доскам, до деревянным щитам, по трубам… их ждал обед в кафе «Витязь» и кафе «Таймень». Кстати, собрание комсомольцев УОС назначили, как всегда, в «Таймене».

Климов притащился туда, шкрябая бороду багровой от мороза и крови пятерней, морщился и вспоминал конституцию СССР, статьи уголовного кодекса: надо же как-то защищаться. «Еще, не дай бог, Нина явится… хотя вряд ли. Наверно, уж забыла. Другой посмешит — с другим посмеется. Кровь веселая, зубы белые». Но сам-то Иван Петрович никак уже не мог погасить в памяти эту рыжую девчонку и рядом с ней — оранжевое пятно электроплитки, на три четверти закрытое чайником. «Затмение солнца! — сказала Нина. — На три четверти». Она пальчики грела у этой оранжевой скобки…

В кафе набилось много народу — своего и чужого, с бетонного завода, каски не снимали — вешать некуда. Пили компот, ели хлеб, смотрели на часы.

Туровский сидел за крайним столиком, мрачный скуластый вожденок с утиным носом, в руке темнокрасная папочка. Климов усмехнулся: «Сегодня что-то очень уж хмур. Болеет?»

Радом с начальником штаба суетился столичный паренек в новом, желтом романовском полушубке, с фотоаппаратом, он безостановочно болтал, погладывая на потолок, как бы боясь за его прочность:

— А досюда не долетают? А зачем взрыв? Освобождают дно котлована под бетонные работы? По’нято! По’нято! — Он что-то записывал и провожал туманным взглядом официантку Люду. — О-о-о! Теперь я понимаю, почему на стройке такие здоровые парни! Взрывы часто, деваться некуда, все идут в кафе… хоть посмотреть на юных дам. Дефицит! Понято! — Он щелкнул фотоаппаратом. — А за пустым столиком сидеть неловко… вот и берут — первое, второе, и снова — первое, второе… Девушка! улыбнитесь!

Люда, чернобровая украинка, улыбнулась ему и ушла. Иван Петрович угрюмо опустился на стул с отломанной спинкой. Володя Маланин поднял руку: