Золотое дно - Страница 2

Когда компания наелась досыта, Корсен заметил, что не худо было бы теперь позаботиться и о мальчишке.

Менгам спросил:

– О каком мальчишке?

Корсен ткнул в меня пальцем:

– Вот он, племянник Прижана. Его зовут Даниэль.

– А какого черта он торчит здесь?

Прижан объяснил, что намерен взять меня с собой, на «Бешеный», в качестве юнги.

– Ты намерен, а если я не намерен? Кто хозяин «Бешеного», ты или я?

Менгам вновь рассвирепел. Кулаки его застучали по столу, и шляпа сползла до самого подбородка… Я понял, что мне нужно сейчас же спасать положение, и крикнул что было Духу:

– Что ваш «Бешеный», полиняет, что ли, если я займу на нем чуточку места? Или вы боитесь, что из меня выйдет лучший пират, чем вы?

На минуту все остолбенели, потом Менгам захохотал, – точно булыжники посыпались у него из горла.

– Мальчишка зубастый, – тысячу чертей ему в печенку!.. Так ты хочешь быть моряком, сопляк?

– Хочу, – заявил я твердо.

– А зачем?

– А затем, что тогда уж никто не посмеет называть меня сопляком.

Опять у него из горла посыпались булыжники. Он хлопнул меня по плечу и проревел:

– Ты выбрал себе хорошее судно, паренек!

При этих словах все четверо переглянулись. Мне стало что-то не по себе, но раздумывать было некогда. Менгам стянул с себя свою шляпу-колокол и подбросил ее на воздух:

– Мое почтение! Да здравствует новый пират!

Теперь как будто бы все шло мирно и ладно, но уж, верно, такой человек был этот «папашка Менгам», что ему обязательно нужно было затевать какой-нибудь скандал. Компания не посидела и десяти минут, как он вытащил из кармана какое-то письмо и злобно захихикал.

– Вот вы все говорите, что я разбойник, пират, подлюга, а на самом деле я чудеснейший малый. Вот тут у меня есть письмо… Очень подозрительное письмо, которое я мог бы никому не показывать, а я все-таки покажу, адресовано оно милейшему Прижану. Глядите.

Он ткнул пальцем в надпись на конверте:

– Капитану Прижану… Судно «Бешеный»… Что?

Каждый протянул свою лапу к конверту, и Прижан угрюмо заметил:

– А письмо-то распечатано!

Менгам пожал плечами.

– Мне его дали на почте вместе с моими письмами, я его вскрыл и прочел.

– Дайте же его мне, раз оно мне адресовано.

Менгам отдернул конверт и поднес его к самому носу Корсена и Калэ.

– Посмотрите на штемпель.

– «Порсал», – прочли они оба и снова переглянулись.

– Да, «Порсал», – подтвердил Менгам.

И все они замолчали, как будто это слово было каким-то колдовским.

Потом Калэ проворчал сквозь зубы, но так тихо, что я едва-едва расслышал первые слова:

– Может быть, речь идет о «человеке с сокровищами»!

Он перевел глаза с Корсена на Прижана и обратно. Те хмуро молчали, один только Менгам скалил зубы и хихикал тоненьким противным голоском, точно мышь пищала в подполье.

Крестный не выдержал:

– Вы не смели вскрывать это письмо, раз оно адресовано мне. Дайте его сюда.

– А если не дам?

– Вы хотите украсть его?

– Мне его передали – я его взял.

– И распечатали?

– Ну так что ж?

Вместо ответа Прижан пригнулся и, как кошка, прыгнул Менгаму на грудь, вцепившись ему в горло. Корсен и Калэ бросились разнимать их. Свалка сделалась общей. Лампы полетели со столиков и разбились, зазвенели стекла, затрещала мебель. Под ногами хрустели обломки посуды, половицы жалобно скрипели и тряслись, готовые рухнуть. Если бы кто-нибудь заглянул сюда с улицы, то подумал бы, что это черти разыгрались в свайку. Уж не знаю, каким чудом почтенной мадам Калэ удалось унять драчунов и вышвырнуть их на улицу…

Помогала ей в этом нелегком деле Мария Наур… Но о Марии речь еще впереди…

Извилистая тропинка спускалась с крутого берега к скользкой пристани Пен-ар-Роша, куда за нами должна была прийти шлюпка с «Бешеного». Калэ рано утром проводил меня к этой пристани.

Это было через два дня после моего прибытия в Ламполь, Вся южная часть Уэссана была у меня как на ладони. Эта сторона острова сплошь зазубрена острыми скалами и рифами и представляет собой довольно опасное убежище для судов.

«Бешеный» стоял в полумиле от берега и казался точно застывшим на гладких волнах. Я ясно слышал грохот, доносившийся оттуда, как будто там, на палубе, были кузница и сотни рук колотили тяжелыми молотками по наковальне.

Калэ напряг глотку и изо всех сил крикнул; «Огэ!»

Чайки взметнулись от этого крика и захлопали крыльями, но там, на судне, как будто оглохли.

Калэ почесал в затылке.

– Это значит – Менгам хочет заставить нас пожариться тут на солнце до вечера. Ну что ж, наплевать.

И вправду, только к вечеру шлюпка, присланная с «Бешеного», забрала нас с собой.

Мы едва поднялись на палубу, как нас предупредили:

– На «старике» сегодня черти едут. Не суйтесь ему под ноги.

Я уже достаточно пошлялся по старым бретонским городам и видел немало разных бригов, шхун, шлюпок и старых люгеров, похожих на Ноев Ковчег; впоследствии мне довелось поглядеть в Кардифе и в Нью-Порте на большие пароходы, где стая черных дьяволов с белыми глазами тонула в облаках пыли от каменного угля; видел я исландских моряков, изъеденных цингой; видел джонки, управляемые гребцами, над которыми то и дело взвивался хлыст надсмотрщика; видел японские галеры; видел полуразрушенные корабли-призраки, которые носились по океану, как кони без всадника, и на борту их белели высохшие скелеты – но все, что я видел, было совсем не похоже на то, что я увидел, вступив на борт «Бешеного».

Палуба его была сплошь загромождена листовым железом и металлическими кусками, содранными с затонувших кораблей. Вода, стекавшая с них, образовывала красноватые, точно кровавые, лужицы. По этим кускам настоящий моряк, пожалуй, определил бы, к какому типу принадлежало погибшее судно, но я был еще слишком желторотым птенцом, чтобы разбираться в этом.

Команда на палубе работала не покладая рук, сортируя, раскладывая, развертывая и свертывая отдельные части. Накануне был богатый «улов», и из возвышавшейся груды обломков нужно было выбрать все самое ценное и распределить по сортам. Под ногами путались проржавленные якорные цепи, валялись канаты, винты, рычаги, прогнившие балки, железные перила, бочонки и куча всякой дряни, которую невозможно перечислить. Все это перекатывалось с места на место, лязгало, гремело, грохотало, скрипело и ожидало своей очереди, чтобы быть разложенным на отдельные пирамидки, или сваленным про запас, в трюм. И над всем этим возилась, ворча и ругаясь, целая армия полуголых мускулистых людей, под командой Менгама. Едва мы появились на палубе, как нам навстречу с пронзительным лаем кинулся огромный датский дог. Кто-то угостил его пинком ноги, и пес, взвизгнув от боли, спрятался в камбуз.

Менгам, невидимый под огромной шляпой, сползавшей ему чуть не до плеч, прорычал по моему адресу:

– Не топчись под ногами, щенок. Здесь работают.

Работа эта шла всю ночь и почти весь следующий день. Лишь под вечер вся груда выловленного материала была разобрана, рассортирована и часть его спущена в трюм, а часть свезена на берег.

«Бешеный» снялся с якоря и отправился на новую охоту. Он миновал Мен-Грен, Рок-Агу и медленно удалялся к северу от Уэссана.

Едва мы вышли в море, как суматоха, царившая на судне, мгновенно сменилась полной тишиной. Усталая команда улеглась отдыхать. Калэ и мой крестный вполголоса беседовали о чем-то, стоя у борта. Вдалеке белели дымки пароходов. Изредка тяжелая волна с мерным рокотом разбивалась о корму и рассыпалась на солнце миллионом изумрудных брызг. Менгам, стоя на мостике, смотрел на компас и слегка менял направление судна. Выравнивая его, он крикнул капитану:

– Удерживай на румбе! Не давай уходить вправо.

Потом он позвал Калэ и пояснил ему:

– Мы подходим к месту гибели «Сиама». Он затонул восемь лет назад. Я уже работал здесь через несколько месяцев после крушения и в течение пары дней поднял на поверхность сорок четыре пуда свинца и на две тысячи франков палисандрового дерева. Через два года я снова вернулся сюда и вытащил почти неповрежденную машину и несколько бронзовых слитков. С тех пор мне все не удавалось попасть в эти места, но… – он запнулся и рявкнул: – Не давай уходить вправо. Удерживай на румбе, тебе говорят!