Золото. Назад в СССР 3 (СИ) - Страница 9

А скольких ты с этими подельниками собьете с нормального человеческого, социалистического пути? Ты сознательно разрушаешь другим жизнь? Ведь они тоже могут попасть в тюрьму.

Горишь, что у тебя не было умысла и ты не собирался ничего разрушать? Тогда получается, что ты опять не способен понять, к чему ведут твои разрушающие действия.

Ты же понимал, что тебя могут за это арестовать? Понимал? Да или нет?

Если понимал и делал действия направленные на разрушение общества, которое тебя, кормило, поило, одевало, лечило, давало образование, то ты или тварь неблагодарная или налицо паранойяльное развитие личности.

Жалобы на слежку, прослушивание телефонов, перлюстрацию ваших писем, увольнение с работы — это чистая мания преследования.

Не сотрудничаешь со следствием? Все понятно. Мнительность, недоверчивость налицо

Знаешь, что это означает? Это, дружок вполне смахивает на психическое расстройство. Такие люди, как ты, впадают в бред и несут свои «сверхидеи» в массы.

Характерной чертой у авторов сверхценных идей является убежденность в своей правоте. Отстаивание «попранных» прав, значимость переживаний для личности больного.

Такие люди, если их не лечить используют судебное заседание как древнеримскую трибуну для речей перед сенаторами. Они не видят разницы.

Но кто же в здравом уме даст тебе оскорблять таким образом наш советский суд?

Но выход есть. Перестань притворяться, валять дурака и сотрудничай со следователем.

И тут человек просто понимал, что может потерять себя. Не только тело, но и разум могут пожизненно заключить в дурку.

Не каждый был готов лишиться рассудка, пожизненно сидеть в сумасшедшем доме, подвергаясь варварскому лечению. А ты говоришь, не страшно…

И тут человек просто понимал, что может потерять себя. Не только тело, но и разум могут пожизненно заключить в дурку.

Не каждый был готов лишиться рассудка, пожизненно сидеть в сумасшедшем доме, подвергаясь варварскому лечению. А ты говоришь, не страшно…

Тут я, конечно, мог бы согласится с Латкиным. С психиатрами по разному бывало. Это действительно страшная штука попасть в лапы к подобным врачам. Они наверняка существовали, но…

Они были не только у нас. Я посмотрел на томик Хемингуэя, лежащий рядом на кровати.

Наверно любой другой на моем месте не стал бы пытаться понять мотивы и чувства этого человека. Как говорили герои фильмов про Великую Октябрьскую Революцию?

«Да что с этой контрой разговоры разговаривать? К стенке и шлепнуть». Но, во-первых, нам предстояло провести вместе какое-то время и возможно длительное. А, во-вторых, мне ни разу не приходилось разговаривать с убежденным антисоветчиком вживую.

— Андрей, я понимаю тебя. Но, к сожалению, к таким методам прибегают везде, и на твоем любимом Западе тоже.

— Это наглая ложь. Та ценят людей.

— Ты просто пока плохо знаешь историю Эрнеста Хемингуэя.

— А что с Хемингуэем?

— За ним следили и прослушивали црушники. А потом его залечили психиатры. Электрошоковая терапия. Ты слышал про нее?

— С чего ты взял, что это правда?

— Придет время сам узнаешь про это. Использование психиатрии в следствии для давления плохо, не спорю. Но не менее мерзко, когда на Западе кучка наследников сдает своих родителей в психушку, где с ними делают тоже самое, для того, чтобы получить в свои лапы недвижимость. Можно вопрос?

— Ну?

— Ты пошел на сделку с совестью и стал давать показания после обследования в психушке?

— Нет, но после недели препирательств и уговоров, мы с врачами наши компромисс. Они задавали вопросы, а я сам записывал их и давали письменные ответы, для того, чтобы они не могли переврать, перевернуть мои слова.

— Ого, ничего себе, так с врачами можно было договориться?

— Ну я понял, что такой прием следствия, как превращение обвиняемого в сумасшедшего, оказался для меня совершенно неожиданным. Мне нужно было две вещи: сделать так, чтобы мои слова в отчетах психиатров не могли извратить, и выбраться из психушки, сделать так, чтобы я не остался там до конца своей жизни. Поэтому я пообещал сотрудничать со следствием по мере моих сил. Собрали комиссию, там были врачи и один представитель КГБ, я его сразу вычислил по отсутствию медицинского халата.

— А может он просто не успел надеть.

— Не. Точно комитетчик, я когда к врачам обратился, он прям чуть не сожрал меня глазами.

— Что ты и сказал?

— Поблагодарил и сказал, что я узнал много высокопорядочных психиатров и помню, что даже в тех случаях, когда имеешь дело с КГБ от которого сотрудники института Сербского зависимы, нельзя забывать, что в институте тоже работают люди. Что я вижу не просто врачей, а людей. Среди них могут быть очень порядочные, и я решил ориентироваться именно на порядочных, потому что они во мне тоже могут увидеть человека.

— Помогло?

— Как видишь, я не в психушке. Хотя тот самый КГБшник задавал мне каверзные вопросы.

— Какие?

— Понимаю ли я, что совершил много ошибок. А я ответил, что наличие ошибок в моих действиях не может свидетельствовать о моей психической невменяемости. Больше всего ошибок делают именно нормальные люди. А он дальше расспрашивает меня, раскаиваюсь ли я в сделанных ошибках.

Он подбросил дров в печку.

— Раскаялся?

— Ну вот это уже для меня был вопрос принципа. Я ответил, что говорить об ошибках в форме раскаяния я не могу. Даже если и было в чем раскаивался, то, находясь полностью во власти КГБ, это почти как с петлей на шее, каяться я не стал бы. Потому что это недостойно. Раскаиваться под угрозой наказания и смерти, значит признаться себе, что ты тряпка.

— То есть настоящий антисоветчик никогда не кается, а если и делает это публично, то держит фигу в кармане?

— Нет, не в этом дело. Раскаяние тогда настоящее, когда идет изнутри, от сердца, от души. А кгбшник говорит, раскаяние может и чистосердечное признание может скостить наказание. Пожурил, что если я психически нормальный и не больной, то должен это понимать. А я спрашиваю, почему это меня непременно ждет наказание? Может быть меня еще не осудят. Я себя виновным не считаю и попытаюсь доказать это суду. Он еще позадавал каверзные вопросы, но выставить меня идиотом и шизофреником у них не получилось.

— Поздравляю.

— На этом и закончилась моя судебно-психиатрическая экспертиза. Заключение института — вменяем. Не всем так повезло, при мне видели люди, которые заехали туда навсегда. Одни пытались доказать, что партия ушла, отступила от заветов Ленина и они знают, что в политбюро сидят одни маразматики, другие доказывали преимущества капиталистического строя перед социалистическим, спорили с Марксом ну и так далее.

— Так они были настоящими сумасшедшими или все же их засадили в дурдом насильно?

— Если честно, то я в институте Сербского мало с кем, кроме врачей общался. Там политические обследуются в особенном режиме. Меня, что называется «с ходу», загнали в одиночку, закрыли на замок. Никто не знает фамилий пациентов, даже персонал института, только имена отчества. Специальная охрана, никого не допускают. Я так понимаю, чтобы с воли или на волю не могли весточку или что-нибудь запрещенное передать. Поэтому я не видел, тех кого здоровым в дурку отправили. Но много слышал о таких до тюрьмы и после нее.

— Кого, например?

— Ну так вот я не помню. Такую фамилию Новодворская слышал?

— Это та, которая в пятнадцать лет пришла в военкомат требовала отправить ее во Вьетнам бить американцев? А потом разбрасывала листовки в Кремлевском дворце съездов?

— Да, я о ней говорю.

— Елки-палки нашел кого в пример приводить. По-моему у нее по настоящему кукуха съехала.

Я вспомнил взгляд внешний облик и интонацию этой крайне неприятной женщины, которая будет кровожадно радоваться расстрелу Верховного Совета в девяностые, русофобствовать и желать развала России.