Золото красных - Страница 31

- Плохо дело... - Вынул из стопки несколько листков. - Вскрылись новые обстоятельства... - Сунул листки под нос Реброву. - Ваша подпись?

- Моя... - Ребров увидел свой росчерк на бумагах, которые никогда не подписывал.

- Плохо дело... - Грубинский воевал с горячим чаем; дул на воду, выуживал чаинки, целое действо разворачивалось на глазах Реброва. Главное, что плохо... вроде вы борец... человек с репутацией... незапятнанной... а вот из бумажек этих следует, что вы как все, хуже всех, даже каяться не желаете... Смотрели "Покаяние"? Класс! - Подполковник цокнул языком. - Но искусство искусством, а жизнь берет свое. Бумажки против вас... что делать будем?

- Это подделка. - Спокойствие с трудом давалось Реброву.

Подполковник улыбнулся:

- Это милый вы мой, даже не смешно... органы подделали?.. мы не ангелы... люди везде люди, но... подделки? - И неожиданно изгнав благодушие, отрывисто резанул, - подпись ваша?

- Моя, - подтвердил Ребров.

- А вы - трус! - Неожиданно зло заключил Грубинский. - Подпись - это серьезно. Это даже ваш адвокат признает. Кстати об адвокате... не слишком надейтесь... они хороши в борьбе с наговорами... при явном, так сказать, обвинительном уклоне... у нас с вами дело другое... я едва было не отпустил вас, и вдруг... эти бумаги...

- Фальшивые, - не утерпел Ребров.

- Вот и нет! - Подполковник повеселел, потряс бланком, отпечатанным типографски. - Заключение экспертов... не подкопаешься... ваша подпись...

- Разрешите взглянуть? - Ребров отодвинул подстаканник.

- Извольте! - С готовностью разложил подписанные Ребровым документы Грубинский.

Ребров внимательно перечитал отпечатанные на банковских бланках письма с его подписью:

- Впервые вижу!

- Естественно, - со смешком поддержал дознаватель, - и не ожидал другого, кто ж на себя покажет?..

Помолчали. Подполковник вновь предался чайной церемонии, подобрев на глазах:

- Вот что я вам скажу. Ребров... милый вы мой человек. Откуда эти бумаги? Начали копать... а почему? Вы дали повод - не отдаете важные документы, где-то припрятали, как ребенок, в самом деле... и мы вроде школяров, играем с вами в кошки-мышки... Верните документы, и дело с концом. Не отдадите... дальше копать станем - это ж машина! - и накопаем, не сомневайтесь. - Вздохнул и совсем по-родственному, по-отечески заключил. - Вам это нужно? Мне - нет!

Нажал кнопку. Вошел охранник. Ребров встал, готовясь покинуть кабинет. Следователь посмотрел на охранника, вдруг припомнил важное:

- Свободен... - и Реброву, - еще поговорим, садитесь.

Грубинский полистал толстый журнал, пересыпал чай из двух пачек в коробочку "Липтона", пояснил:

- Подмешиваю, чтоб продлить удовольствие...

- Разрешите... - начал Ребров, подполковник кивнул. - Скажите, у вас, наверное, целый отдел есть... печатает поддельные письма, фальшивые заключения, ставит любые подписи?

Подполковник с любопытством, как на заговорившее насекомое, глянул на Реброва. Тот ожидал гневного окрика, хамского окорота, но... ошибся, спокойно и даже проникновенно подполковник поведал:

- Конечно, есть. А вы как хотели? - И засмеялся, заваривая любезную чайную смесь.

Отодвинул стакан, посмотрел на Реброва долгим, недобрым взглядом, и последственный вмиг понял, что начинается второе действие, самое насыщенное и драматическое.

Грубинский даже внешне изменился: подобрался, затвердели желваки, засверкали глаза - помолодел, одним словом. - Ребров, имя вашего настоящего отца вам неинтересно. Предположим... Бумаги, что у меня на столе, вы не подписывали. Предположим... но есть обстоятельство, вернее человек, который вас непременно заинтересует... Кто?

Ребров вжался в спинку стула, ожидая ответа, он давно боялся этого мига и... худшее пришло, буднично, обыкновенно... сейчас уста подполковника, моловшие успокаивающую, обволакивающую чепуху произнесут нечто... и Ребров прекратит сопротивление.

- Кто? - Выкрикнул Ребров.

- Мы переведем от вас безобидного Сеньку и подселим двухметрового громилу с лапищами, ломающими бревна как спички.

- Я побоев не боюсь. - Усталость накатила на Реброва, худшее миновало и... подследственный себя выдал.

Грубинский легко вскочил, крутился рядом с Ребровым, заглядывая в глаза:

- А вы вроде рады? Определенно рады! Облегчение в глазах... дотронулся до предплечья - мышцы расслабились... действительно, кто боится побоев?.. не до смерти же... мы не допустим... Я в курсе, как вас валтузили, я даже горжусь вами... знай, мол, наших... - Грубинский крутанул свой стул вокруг ножки, оседлал, свесив по краям бедренные окорока, сложил руки на спинке стула и глухо, раздельно произнес:

- Вы ждали, что я назову другого человека... и я его назову... это ваша мать!

Ребров почувствовал легкое головокружение и рвотный позыв, схватился за горло, стараясь удержать зловонное месиво рвущееся снизу.

Грубинский, не скрывая торжества, ринулся к графину, налил воды, протянул стакан. Ребров пил долго, одна мысль свербила: если б растянуть этот стакан на всю жизнь, пить до смертного часа, лишь бы мать больше не вспоминали в том кабинете.

Подполковник нажал вызывную кнопку. Вошел охранник.

- Уведите, - скомандовал следователь. Из носика электрического чайника со свистом вырывался пар.

Марь Пална сидела в больничной палате на одного. На кровати возлежал Мастодонт, на тумбочке в вазе рдели гвоздики, принесенные секретаршей.

- Все, Маш! - Мастодонт гладил руку секретарши. - Отпели-отлюбили... я, конечно, хамло, Маш, но... ты... ты для меня не подоконник, не доносы, никогда б не вышло соединиться, врать не стану, другие времена и, что поразительно, нет красного цвета! Могли б по другому прожить, не здесь родится, не сейчас... Все другое... человеческое...

Мастодонт отвернулся к тумбочке, чтобы скрыть слезы, махнул рукой.

- Чего стесняться! Ишь приучили!.. Слезы - плохо... жалость унижает... погибать, но не сдаваться... зато кради, насилуй, убивай... убийство здесь наука... не только физическое, поджидают у колыбели - и сразу понеслась, тянуть жилы до конца дней... - Тяжело задышал.

- Устал? - всполошилась Маша, придвинулась.

- Что там у нас? - Глаза Мастодонта погасли, слезы высохли, порыв истаял.

- Ребров под следствием. На завтра вызвали меня.

- Я его предупреждал. Вот что, Маш... - Мастодонт с трудом сел, зашептал в ухо секретарю: глаза Марь Палны расширились...

Вскоре женщина поднялась, поцеловала Мастодонта. Больной посмотрел на уходящую, будто желал запомнить навсегда:

- Найти себе человека... где хочешь... хоть из-под земли.

- Где ж найдешь? - Женщина склонилась, потерлась лбом о руку Мастодонта.

- Иди, Маш, - тихо отпустил больной. - У тебя впереди жизнь... какая-никакая, а у меня... - и резко отвернулся к стене.

Дверь в палату тихо притворилась.

В камеру за Ребровым пришли, выдали его одежду. Усадили в машину и повезли в центр. По обе стороны от Реброва сидели два хмурых комсомольских упыря, гладких и накачанных.

Подъехал к дому в Плотниковом переулке, сопровождающие ввели Реброва в обыкновенный подъезд обыкновенного дома, испещренный матом на облупленных стенах, окропленный мочой десятков кошачьих поколений, гниющий и сопротивляющийся умиранию.

Поднялись на шестой этаж, позвонили, дверь открыли... В прихожей, приветливо встречая, стоял подполковник Грубинский. Ребров вошел, сопровождающие обменялись с начальником парой слов и... исчезли по немудренным гэбэшным делам: выпить, забежать к знакомым девкам в подсобки, разжиться редким товаром почти за так - все ж власть заявилась.

В конце коридора Ребров заметил незнакомую женщину с седым пучком на затылке, промелькнувшую бесшумно и похоже, опечаленную тем, что в нарушение просьбы-приказа попалась на глаза. Ребров знал, что у комитета в центре сотни квартир, хозяева коих когда-то попали в тенета бойцам вооруженного отряда партии, да так и не выскочили из силков.