Золотая сетка - Страница 39

Это был замечательный ход из разряда нестандартных. Мы его сразу оценили, особенно Колька,- несмотря на угрозу лично его макушке. Мария засомневалась было – порядок есть порядок. Но мы ее убедили. К великой радости братца, в припадке восторга сделавшего стойку на небитой пока макушке и дрыгавшего в воздухе ногами.

И в это время раздался негодующий вопль с многоярусными причитаниями. Вопила и ругалась донья Лаура, Кувалдина мамаша, стоя на просторной лоджии. Квартира располагалась на первом этаже, от земли пол лоджии отстоял хорошо если на два метра, и ни решеток, ни остекления в таком простонародном районе столицы не полагалось. Собственно, в таких квартирах нечего было красть. Но тут – нашлось.

Пока младший Кувалдин брат с азартом настраивал новый телевизор, его мама, оценив габариты и крепкую конструкцию упаковочного картонного ящика, напихала его всякой всячиной и вынесла на лоджию, плотно прикрыв. Потом занялась своими делами, потом зачем-то снова вышла на лоджию – а нового сундука со старой рухлядью нет, как не было!

Под горячую руку всем попало: воришке, позарившемуся на коробок, правительству, у которого народ так обнищал, что тащит у соседа перегоревший утюг и две пары стоптанных башмаков, упрятанных в импортную картонку, Америке за эмбарго, России за пособничество мировому империализму – никого не обидела, не забыла. Виртуозно ругалась, любо-дорого послушать, собралось полквартала сочувствовать и внимать.

Посмеялись и мы, посочувствовали и не восприняли происшествие всерьез. Кому, господи боже мой, придет в голову жалеть о старой подметке?

Если бы еще в подметке дело было!

Воспользоваться гостеприимством доньи Лауры мы не могли. Даже не потому, что орда из четырех человек – это многовато для просторной гаванской квартиры и радушной хозяйки, наслышанной о студенческих приятелях сына. Мы бы точно поместились и точно не отяготили, но куча иностранных гостей непременно привлекла бы внимание стукаческого органа под названием "Комитет защиты революции", "Сomite de defense de revolution", CDR сокращенно, сэ-дэ-эре.

Я от души люблю кубинцев, как собратьев по Латинидаду. Но с прискорбием признаю, что на каждой улице находится по нескольку человек, из убеждений или по призванию шпионящие за соседями в пользу властей. А местные власти считают, что проживание иностранцев просто так в гостях развращает местное население.

Иностранцам разрешается жить в частном секторе, только если хозяева жилья платят государству за это мзду. Можно принимать хоть родню из-за рубежа, хоть вовсе незнакомых людей, доставленных из аэропорта за процент знакомым таксистом.

Главное, чтоб была книга, в которую записываются имена постояльцев, их количество, сроки проживания, и чтоб с этого шел налог. Книги, конечно, периодически проверяют. Этак раз в квартал.

Но с налогами мухлюют везде. Поэтому записывают прибытие гостя не в тот же день, а неделю-другую спустя, если не живет под боком какой-нибудь стукач. Если гость пожелает жить инкогнито, он может записаться под любым именем. Полиция не будет без особого повода лезть к иностранным туристам, которые на Кубе вроде священных коров. Следят бдительно только за бывшими соотечественниками, вернувшимися погостить в родные пенаты. Русские, немцы и всякие прочие шведы могут жить спокойно, лишь бы деньги водились, и чтоб быть выдворенным с благословенных берегов, надо учинить что-нибудь из ряда вон. Или начать квакать о правах человека. Но отдыхающим бюргерам чужие права до одного места, а своих им хватает.

И никаких компьютеров.

Так что Маурисио тут же, не утруждая маму застиланием постелей, подыскал для нас жилье.

До сих пор упрекаю себя в том, что поддался на провокации и не настоял на скором отъезде из Гаваны. Тихо подозреваю, что если бы мы на другой день убрались бы куда-нибудь в Гуаму или Виньялес, в нашем повествовании можно было бы ставить точку. Макс, правда, в ответ на мое ворчание похлопывает меня по плечу и говорит снисходительно:

– Абак, дружище, ведь все обошлось!

Это он, как все хохлы, задним умом крепок! По мне, трагикомедия хороша только в кино. В жизни балансировать на грани между героем анекдота и жертвой преступления не так уж и забавно. И практически всех неприятностей можно было избежать, не задержись мы в этом сумасшедшем городе. Но эти, черт их подери, неженатые стоялые жеребцы! В Гаване начинались карнавальные действа с почти голыми танцующими девчонками и всеобщим весельем. Предприятия города переходили на особый график: четыре дня работы, три – круглосуточное светопреставление, чтоб все успели поучаствовать, поскольку длилось это в течение месяца. Кувалда как настоящий кубинец был от этого мероприятия без ума. А Максим столько наслушался от друга про всяческие карнавальные проказы, что и у него свербело в одном месте поучаствовать. И никак я не мог втолковать им, что не веселиться мы приехали, а прятаться, что карнавал и на другой и на третий год будет тем же карнавалом, – куда там! Парням загорелось развлекаться "здесь и сейчас".

– Абак, – доказывали они мне наперебой, – здесь нет никого, кто зарегистрировал бы наше прибытие и пребывание. Нет машины, по которой нас засекут. Мы носа не показывали ни в одно официальное учреждение. Как нас будут искать в двухмиллионном городе, который к тому же весь на ушах стоит? Где та зацепка, по которой нас могут выследить? Да и вообще, будут ли следить? Встретить нас могут только случайно, и шанс на это – почти никакой.

Напрасно я напоминал шалопаям, что уж им-то следовало бы по-иному относиться к случайностям. Куда там!

А самое главное, из-за чего я уступил, было видимо изменившееся лицо Марии. Она не настаивала ни на чем, нет. Она сама и не принимала участия в разговоре.

Хохотала до упада, когда мальчишки соблазняли меня всякими прелестями карнавального времени. А когда я серьезно и местами даже резко стал им возражать, пригорюнилась, нахохлилась, как московский воробушек зимой, а потом и вовсе отошла к окну, глядя сквозь жалюзи на темную, плохо освещенную улицу.

И я дал себя уговорить. Дурак Иван, одно слово.

Маурисио снял для нашей компании меблированную квартиру в районе Плайя.

Собственно говоря, хозяйка приходилась ему какой-то родней, и как родным нам и обрадовалась, несмотря на то, что мы вались с чемоданами в час куда как не ранний.

Социализм социализмом, но в это время режим Фиделя начал давать кое-какие поблажки и уступки частнособственническим инстинктам. Уйма открылась маленьких ресторанчиков и кафе – "Паладар", и очень много жителей стало зарабатывать, сдавая жилье туристам, не желавшим по тем или иным причинам остановиться в гостинице.

У нас особенная причина не светиться по гостиницам состояла в том, что в них обитало большое количество русских, и наши преследователи (а что они отстанут, я даже не надеялся, несмотря на разуверения друзей), появившись, неизбежно остановились бы в одной из них. Куда им деваться!

Будь Марик побольше калибром, его бы наши относительно скромные доходы не заинтересовали. Будь он поменьше калибром, ему бы оказались не по зубам поиски за границей. А так ему кажется, что мы добыча вполне аппетитная и доступная. Да к тому же обидели мышку, написали в норку – какой-то еврейского замеса интеллигент из-под носа увел кусок. А все везение – оно до поры.

Но до поры бог миловал.

Квартира была просторная: огромная гостиная, три спальни, на кухне можно в футбол играть. С одной стороны – вид на Флоридский пролив с высоты четвертого этажа. Ветерок гонял по волнам белую пену, продувал насквозь воздушное, открытое жилище, избавлял от зноя. Он проникал за кедровые жалюзи только к обеду, когда солнце стояло над самой макушкой.

Колька сказал, ныряя на крахмальные простыни:

– Спать буду, пока морда опухнет!

Не вышло у него это дело. Ни девяти не было, когда возник на пороге Кувалда в сопровождении младшего брата Сирила. Братец, лет восемнадцати, паренек побелее на кожу и полегче сложением, был украшен отменным синяком. На пороге, завернутый в покрывало, стоял тот самый телевизор.