Знание-сила, 2000 №10 - Страница 43

Мост. Тот самый мост.

Это случилось давно и в другой стране – там, где ножку «семерки» не перечеркивают на письме горизонтальной перекладиной, а стихотворение строят без единой точки, как церковь без единого гвоздя. Я часто вспоминал этот случай в трудные моменты жизни, и сейчас история с мостом пришла сама, словно по привычке. Я снова был там, в компании безбашенных и бесшабашных друзей-студентов. Меня не удивило, что я оказался там в своем теперешнем виде, а мои друзья были такими же молодыми хиппарями, как тогда. Главное, что мост передо мной был все тот же.

Есть странное состояние, когда уже не пьян, но еще не похмелье, когда выходишь из бара под утро, изрядно уставший от бильярда, и все вокруг оказывается чересчур прозрачным и тихим, словно ты под водой. Городок еще спит, и нет ветра, и даже случайный автомобиль выглядит как диковинная придонная рыба. Мы втроем подходим к мосту, перекинутому между двумя холмами. Под мостом далеко внизу – тоже жизнь, маленькие аккуратные домики этажа по четыре, мелкая каменистая река, лес. Мост – широкая проезжая часть, по бокам с каждой стороны бетонный бордюр-парапет высотой в пол метра, в ширину как обычный дорожный поребрик. Слева от проезжей тянется пешеходная дорожка. Мы ступаем на пешеходную, что ограждена от проезжей части бордюром, а от пропасти – решеткой железных перил. Мы идем из бара домой, из центра – к окраине, где мы живем, где не было баров и нам не сиделось.

Франческо перебегает дорогу и ступает на парапет с той стороны. За тем парапетом нету дорожки с перилами, затем парапетом – отвесный обрыв. Даже на машине я побоялся бы въехать на этот мост: чуть зазеваешься, дернешь вправо – тоненький бортик нифига не удержит.

– Идем по этому борту до конца? – кричит с опасного парапета Франческо.

– Легко, – отвечаю я. – Ты первый.

Пройдя метров десять, он спрыгивает на дорогу.

– Нет, не могу. Вот по тому, между дорогой и пешеходной, хожу каждый день. Никогда ведь не падал, даже пьяный. А этот – как будто такой же. Но не могу.

– Ерунда, – говорит Чарли. – Они действительно одинаковые. Из стандартных блоков. Нечего и проверять. Нужно просто не смотреть вниз.

– Точно, – говорю я, продолжая медленно шагать по парапету, с которого спрыгнул Франческо. За парапетом пока идет пологий склон холма, еше и трех метров высоты нету.

– Мне интересно другое, – продолжает Чарли. – Что за остряк давал названия улицам в этом кампусе? «Еловая».., Где тут, спрашивается, елки? Один бетон, докуда хватает глаз. С учетом того, что мы живем на «Евклидовой», которая черт знает какими петлями вьется в еловом лесу, тут все стоило бы переименовать…

– Ясное дело, эта бетонная просека значительно больше похожа на «Евклидову», а наша на «Еловую», – соглашаюсь я.

– Нет-нет! – Чарли останавливается. – Смотри, что получается. Хотя эта улица с мостом – самая прямая на свете, мы никогда не ходим по ней за горизонт, а только делаем наше периодическое «туда и обратно», из дома в центр и опять домой. И больше того: хотя парапетов у моста – два, и они одинаковые, мы ходим только по одному, полевому. То есть для нас это…

– Улица Мебиуса, – говорю я одновременно с Чарли. И мы одновременно улыбаемся, как бывает всегда, когда люди замечают, что поняли друг друга без лишних слов.

– Не ерунда… – неожиданно говорит Франческо. Мы с Чарли оборачиваемся. Франческо идет за нами и глядит на парапет, с которого спрыгнул. Наш приятель как будто пропустил весь диалог про названия улиц. Или просто не хочет, чтобы хитрый Чарли сбил разговор с начальной темы.

– Не ерунда! – повторяет Франческо громче. – Все эти байки мне с детства знакомы. Мол, мы сами себе накручиваем страхи, а на самом деле, что на высоте идти по карнизу, что по ленте туалетной бумаги на полу – одно и то же. Мол, кошки ходят без проблем где попало и все такое. А что мне толку от этих умных объяснений? Ты сам-то попробуй, Вик, какие они «одинаковые». Давай, я по левому борту пойду, где я хожу каждый день, а ты по правому. Ты как раз сегодня страдал, что в этой стране так тихо, бедному поэту с широкой русской душой даже подраться в баре не с кем. Вот и попробуй, герой. Подерись с мостом, – говорит Франческо и плюет вниз.

– Пожалуйста, – говорю я.

Да, я собираюсь им показать поэта с широкой душой… но понимаю внезапно, что вовсе не «за державу», что показывать я собираюсь себе самому. Я с детства боюсь высоты. Может быть, даже не столько самой высоты, сколько этого чувства, что вечно тянет меня на край крыши. Я всегда боялся того головокружительного, что за краем – и оно всегда тянуло меня к себе.

Примерно до середины моста я дохожу спокойно, сам себе удивляюсь. Ощущение, словно все вокруг ненастоящее, словно кино, которое я наблюдаю со стороны – я не актер, я зритель, все еще в том прозрачном и призрачном состоянии, в котором я вышел из бара в ночной город. Я иду с той же скоростью, моя правая кисть свободно качается над черной пустотой, но левую я все-таки вынул из кармана куртки и крепко вцепился в этот карман снаружи, стянув почти всю левую полу джинсовки в крепкий комок на боку, чтобы она не развевалась, как парус. Я не смотрю прямо под ноги, я смотрю как-то так вообще, в пространство – вижу краем глаза Франческо и Чарли слева, какие-то огоньки справа внизу, луну впереди. И от этого панорамного вила ощущение «киношности» только сильнее…

Но на середине моста Франческо, уязвленный моим спокойствием, говорит:

– Сейчас под тобой сто футов, Вик. Или немножко больше.

– Заткнись, – говорю я спокойно. Я слышу, как Чарли громким шепотом ругает Франческо: «Ты совсем охуел, что ли?! – пугать его в таком месте! У меня и так сердце слабое… Я с вами, мудаками, никогда больше пить не буду…»

«Теперь уж точно не слезу» – думаю я, и тут ощущение нереальности пропадает. Все настоящее, сто футов или немного больше. И эта тянущая чернота с огоньками справа. Я снова стараюсь восстановить панорамное зрение, видеть все вокруг, ни за что конкретное не зацепляться глазами, луна и серая дорожка узкого бортика, можно даже боком по ней идти – только чуть-чуть выступят наружу носки сандалий, в обшем бортик довольно широкий, если, конечно, не будет ветра и по мосту не поедут машины… В голове мелькает мысль о Йоге, но сразу же испаряется: Йога сейчас нет, есть лишь парапет и луна. Я чувствую луну, она прямо впереди, нет, она чуть левее, в безопасную сторону. Я держусь за куртку, держусь за луну… Но на луну наползает облачко, совсем легкое, рой маленьких полупрозрачных мотыльков. Однако в их легкости есть что-то тревожное, и от этой тревоги растет тяжесть, а с тяжестью еще больше растет тревога, огромный мотылек повисает прямо над головой и начинает медленно опускаться наваливаться на меня всем гнетом своих крыльев двумя глыбами кварца с полнеба каждая с правильными ступенчатыми краями с узором из диоксидовой мандалы разноцветный ковер проступает со всех сторон застилает прозрачный ночной мир приковывает к себе глаза я до боли вцепляюсь в луну и в куртку, луна загорается ярче, пробивается сквозь цветной рой – это уже не луна, а лицо Мэриан, она печальна, но не отводит взгляд, смотрит прямо на меня, и я снова вижу все вместе, панорамно, и замечаю справа, рядом с самой щиколоткой, верхушку дерева. Мост кончается! Но расслабляться нельзя, был такой фильм, в котором летчик расслабился при посадке, когда до земли оставался лишь дюйм. Я продолжаю идти по бордюру, глядя в лицо Мэриан на луне. Она что-то шепчет, слово из двух слогов. Мост почти кончился, я вслушиваюсь в ее губы они бледнеют лицо начинает разваливаться на разноцветные клеточки точки но я успеваю понять что она шепчет тормоз тормоз тормоз и рука держащая куртку вспотела моя рука держашая мышку…

Лишь через секунду я понял, что за щелчок вывел меня из транса: мои собственные пальцы вдарили по клавишам лаптопа. Таймер показывал 07:00:03, калейдоскоп на экране остановился. Следующим щелчком я запустил трансляцию, а потом снова нажал на Start в уголке лиоксидного окна. Пестрый ковер снова ожил. Но я знал, что теперь он крутится обратно – сворачивается. И это видит вся Сеть.