Знаменитые авантюристы - Страница 8

И Жанна умудряется сквозь стены Бастилии предупредить эту глупышку. «Чудовищная клевета, — пишет она ей, — удерживает меня пленницей, и та же рука, которая наносит мне удары, может поставить под угрозу вашу жизнь из-за той сцены в рощице Венеры, если только вы не покинете Францию». Напуганная Николь, не задумываясь, следует совету и вместе со своим любовником направляется в Брюссель. Там она поселилась под именем мадам Женест.

Но семья Рогана, уверенная в его невиновности и взявшаяся помогать расследовать это дело, очень скоро обнаруживает ее здесь и просит правительство потребовать ареста беглянки. Что и было сделано здешними властями. Что касается ее выдачи, то тут возникло непредвиденное препятствие. По местным законам она выдаче не подлежала, добиться этого можно было только по ее личному согласию. Значит, надо убедить ее вернуться добровольно, а для этого требуется подослать к ней опытного человека. Выбор пал на инспектора полиции нравов по имени Кидор. Он и принял на себя миссию отправиться к кролику, ибо съесть его было в интересах инспектора.

С первого же взгляда инспектор узнает мадемуазель д’Олива, которая давно уже числится в досье полиции нравов. Она, правда, никогда не считалась важной птицей среди женщин легкого поведения и занялась промыслом скорее по глупости, чем из корысти. Но характер у нее строптивый. В чем он скоро и убедился. Скверная девчонка наотрез отказалась вернуться. Более того, она настаивала на своем освобождении, так как якобы была арестована незаконно. Потребовалось немало тонкости и долгих увещеваний, чтобы убедить ее вернуться, — ведь за ней нет никакой вины.

Все расходы по содержанию Николь в брюссельской тюрьме и доставке в другую — Бастилию — пришлось оплачивать казне. Так что расчет на то, что можно съесть кролика, не оправдался. Пришлось доплачивать и за соус.

Вскоре тому же инспектору пришлось отправиться по следам другого персонажа этой истории. Стало известно, что Рето де Вильет укрылся в Женеве под именем Марка Антония Дюрана. 15 марта 1786 года ему был предъявлен ордер на арест. Сохранилась запись беседы с арестованным.

— Мое тюремное заключение будет длительным? — напрямик спросил он.

— Я этого не знаю, — отвечал инспектор, — ваше освобождение из-под стражи от меня не зависит.

— Ну а что постановил в Париже парламент по моему поводу?

— Судя по тому как вы нервничаете, вы, кажется, довольно глубоко втянуты в интриги мадам де ла Мотт?

— Трудно оставаться спокойным, когда скомпрометирована сама королева.

— Вы замешаны в том, что натворила мадемуазель д’Олива? — продолжал инспектор.

Услышав имя Николь, Рето чуть было не подпрыгнул. Сильно смутившись, он едва выговорил:

— Она арестована?

— Содержится в Бастилии.

— И назвала мое имя, вам об этом известно? Она проговорилась обо мне? Мадам де ла Мотт никогда не назовет моего имени. Но если Николь раскололась, то мне конец!

На другой день в Бастилии стало одним узником больше.

На свободе пока что все еще оставался граф де ла Мотт — едва ли не главный пособник преступницы. Его показания могли бы представить суду истину в полном свете. Но потребовать его выдачи было нереально — ни одна страна не кичилась так своим правом предоставления убежища, как Англия. И тут помог случай.

Через французского посла в Англии было получено письмо на имя Марии-Антуанетты от некоего Беневала Дакосты — «преподавателя современных языков». За 10 тысяч гиней, что приблизительно равнялось 260 тысячам франков, он обязался доставить не только самого ла Мотта, но и вернуть те бриллианты, которые находились при нем.

Согласие было сразу же дано с одним лишь условием: одна тысяча гиней будет выплачена в счет аванса, остальное по выдаче беглого графа, которого следует доставить в любой порт на французском побережье. Само собой, послу предписывалось действовать осторожно, чтобы англичане ничего не заподозрили.

Два французских секретных агента тайно отправились в Англию, в Ньюкасле они установили контакт с Дакостой. Два других агента прибыли на французском угольщике в порт Шилдс, ни у кого не вызывая подозрения — мало ли заходит в порт судов, чтобы загрузиться углем. Всем агентам в случае успеха операции было обещано крупное вознаграждение.

План похищения состоял в следующем.

В нужный момент Дакоста должен был дать сильное снотворное графу де ла Мотту, который, как оказалось, жил в его доме, чувствуя себя здесь в абсолютной безопасности. После этого с помощью двух французских агентов следовало завернуть спящего в одеяло, отнести этот «тюк» к ожидающей в порту лодке и на ней доставить пленника на угольщик, стоящий на рейде.

Этот самый настоящий заговор был серьезнейшим образом разработан французским посольством в Англии в сотрудничестве с министерством иностранных дел и главным полицейским управлением в Париже.

Когда все, казалось, было готово и оставалось только приступить к осуществлению плана, Дакоста вдруг заколебался. Его охватил страх, что в случае неудачи он будет первым, кого убьют или повесят. Он стал тянуть время и даже рассказал обо всем де ла Мотту. Тот, однако, недолго негодовал, а предложил действовать заодно. И вот они уже единомышленники — их задача извлечь как можно больше денег из кошелька французов. Им удается получить обещанную тысячу гиней, после чего, естественно, дружки поспешили скрыться.

В своем отчете агенты сообщили, что вынуждены были ни с чем отправиться восвояси, «очень расстроенные, что их усердие и преданность делу оказались бесполезными».

На этот раз кролик благополучно улизнул. Все же остальные действующие лица этого спектакля находились под замком. В том числе Розалия, горничная Жанны, графиня Калиостро — жена «мага», незадачливый посредник д’Этьенвиль и даже любовник Николь Лаге некий Туссен де Бозир.

Мария-Антуанетта официально не проходила по делу об ожерелье. Тогда и подумать никто не смел, чтобы королева отвечала на вопросы судей. Это произойдет позже, семь лет спустя, когда ненавистная народу австриячка предстанет перед революционным трибуналом.

Между тем по Парижу пополз слушок, что королева причастна к скандалу. Судачили и о том, что якобы кардинал великодушно взял всю вину на себя. Нашлись и такие, кто считал, что дело вовсе не в ожерелье. Просто несчастная де ла Мотт, являясь поверенной в сердечных делах королевы, стала ей неугодной. Вот от нее и поспешили избавиться, обвинив в краже.

Во время следствия, длившегося несколько месяцев, да и потом на суде имя королевы запрещалось произносить. Даже ла Мотт поначалу отказывалась утверждать, что Мария-Антуанетта причастна к обману с ожерельем. Правда, позже она заговорит иначе. И тем не менее, хотя и незримо, священная особа королевы оказалась на скамье подсудимых.

Как писал С. Цвейг, изучавший это дело, все акты, свидетельские показания и другие документы запутаннейшего из процессов неопровержимо подтверждают, что Мария-Антуанетта не имела ни малейшего представления о гнусной возне вокруг ее имени. Юридически она невинная жертва, и не только не была соучастницей дерзкой аферы, но даже ничего не знала о ней.

И тем не менее с моральной точки зрения Марию-Антуанетту нельзя считать полностью невиновной. Если бы на протяжении многих лет не было непрерывной цепочки легкомысленных поступков, безумных расходов и сумасбродств, не было бы и предпосылок для этого фарса. К этому следует добавить, что процесс скомпрометировал не только Марию-Антуанетту, но и всему режиму в целом был нанесен непоправимый урон, обнажилась вся глубина морального падения власти предержащей.

Еще во время следствия, а потом и на суде словно приоткрылся ящик Пандоры, из которого разлетались сенсации, одна чище другой. На улицах распевали: