Знаменитые авантюристы - Страница 71

Такой панегирик в устах княгини легко понять. Ведь она была любовницей генерала и вольно или невольно стремилась оправдать себя. Это, однако, не спасло ее от суда людского. С. Ю. Витте, знавший Катерину Радзивилл по Петербургу и отдававший должное ее красоте, назвал княгиню большой авантюристкой. Он писал, что она «попросту жила с Черевиным, а поэтому имела некоторое влияние в петербургском обществе, так как этот Черевин был влиятельным человеком, а вследствие этого и княгиня Радзивилл могла оказывать некоторое влияние. После смерти Черевина у нее обнаружились не вполне чистые дела, и она переехала в Англию».

В эти годы жизни в русской столице у Катерины Радзивилл вновь проявился вкус к интригам и авантюрам. Не успела она приехать в Петербург и поселиться в гостинице «Европейская» (дом отца, вы помните, был продан еще раньше), как оказалась замешанной в одной истории.

В той же гостинице поселилась журналистка Ольга Алексеевна Новикова, жившая с некоторых пор в Лондоне и известная своими проанглийскими симпатиями (кстати говоря, она являлась сестрой братьев Киреевых — старший был известным славянофилом, младший — генералом, погибшим в Сербии). Она не жалела усилий для создания прочного русско-английского альянса, ее хорошо знали в Лондоне, среди ее друзей находился премьер-министр Гладстон. Столь же горячим сторонником сближения двух стран был английский журналист У.Т. Стед, оказавшийся в тот момент в той же «Европейской». Новикова познакомила с ним Катерину. Тогда, кстати говоря, и услышала она впервые о Сесиле Родсе, другом которого являлся Стед. В своей лондонской «Пелл-мелл газетт» и журнале «Ревью оф ревьюс» этот поклонник идей Родса славословил его, называл «новым спасителем Британской империи», за что Родс щедро финансировал издания этого журналиста. Втянутая этой парочкой — Новиковой и Стедом — в сложную политическую интригу, Катерина оказалась замешанной в скандале с похищением каких-то секретных документов. Чтобы избежать дальнейшей огласки и вовремя выйти из игры, она предпочла покинуть Россию под предлогом того, что ее больному сыну потребовалось сменить холодный русский климат. Восемь месяцев она вместе с мужем и сыном провела на острове Джерси, вблизи берегов туманного Альбиона. В это время впервые посетила Лондон, завязала дружеские отношения со многими журналистами, вникала в перипетии политической жизни. Познакомилась с видными политиками Гладстоном и Дизраэли. К концу визита она уже была поклонницей всего британского, стала англофилкой, открыто признаваясь, что после ее родной России — это единственная страна, которая ей нравится.

Домой, в Россию, вернулась, когда умер Александр III и ей предстояло присутствовать на церемонии бракосочетания нового царя Николая II с принцессой Алисой.

Со смертью Александра III, ее кумира, она почувствовала, что пришел конец и ее благоденствующему положению в русской столице. К тому же она с самого начала испытывала неприязнь к новому царю и особенно к царице Алисе — немке по рождению, принявшей русское имя Александра.

И когда во время празднеств по случаю коронации на Ходынском поле разразилась трагедия и погибли люди, она, как и многие, увидела в этом дурное предзнаменование, о чем не раз будет вспоминать в своих книгах.

Незадолго до этого Катерина стала бабушкой. Ее восемнадцатилетняя дочь Ванда вышла замуж за шестидесятилетнего князя Блюхера, и у них родился ребенок. Но если Катерина могла быть довольна этим выгодным браком, то все более становилась недовольна собственным. Муж не разделял ее страсти к интригам, к политике, любви к России. Он всегда считал Германию своим родным домом, но, главное, грубо обращался с женой, впрочем, она платила ему тем же. Обоим было ясно, что дальнейшая совместная жизнь не может продолжаться.

А тут грянул новый скандал, о чем упоминал Витте. В подвале дома, где жила Катерина, накрыли целую шайку мошенников, занимавшихся вроде бы не без ее ведома всякого рода подделками.

Пришлось снова в спешном порядке покидать русскую столицу. Куда ехать, для нее не было проблемы, — конечно, в Лондон (муж отправился в свой любимый Берлин).

Катерина поселилась в английской столице, решив посвятить себя журналистской карьере. Это тем более было кстати, что в средствах она оказалась ограничена. Рассчитывая на помощь своей старой приятельницы мадам Адам и новых английских друзей, она думала поправить таким образом свои финансовые дела. Конечно, в журналистике она была всего лишь энтузиасткой-любительницей, но у нее был вкус к интригам и довольно бойкое перо.

Родс стоял на пассажирской палубе первого класса и жадно вдыхал свежий морской воздух — в каюте он задыхался. Его слабое сердце постоянно нуждалось в кислороде, напоминая о приговоре врача, вынесенном после первого сердечного приступа, настигшего его еще в молодости. Заключение медика было кратким и суровым: жить ему осталось всего лишь полгода. К счастью, эскулап ошибся — он тогда выжил. С тех пор прошел не один год. Вопреки роковому диагнозу он жив, больше того, достиг успеха, стал богат, его имя гремит по всему миру. И все же нет-нет, а сердце подводит, будто хочет доказать, что тот первый, медицинский вердикт правильный, ошибка лишь в сроке. Опасаясь внезапной смерти, он давно уже составил завещание, в котором просил похоронить его в Родезии, в скалах Матопо, откуда открывался величественный вид на африканские просторы.

Смешно и страшно подумать, но во время очередного сердечного приступа за глоток воздуха он готов заплатить кучу денег, лишь бы кончилась мука и избежать смерти. Поэтому, когда приближалось жаркое африканское лето, Родс стремился уехать в Европу или переезжал в свой дом на берегу океана, где дул свежий ветер. Если и это не помогало, он приказывал класть лед в оконные и дверные проемы, на пути воздуха, чтобы охладить его.

Маршрут, по которому плыл «Скотт» — вполне современный для тех лет океанский лайнер, — Родсу был хорошо знаком. Впервые он совершил плавание на юг Африки тридцать лет назад. Тогда он, безвестный сын провинциального викария, на паруснике «Европа» за два с половиной месяца обогнув континент, достиг порта Дурбан в стране зулусов, на восточном берегу Африки. Припомнилось, что, когда проходили мимо мыса Доброй Надежды, над судном, словно посланец неба, воспарил огромный белый альбатрос — птица добрых предзнаменований. И Родс поверил в свою судьбу, хотя для него это было плавание в неизвестность, как когда-то и для древних мореходов, уходивших в Атлантику и державших курс на юг.

Первыми осваивать этот маршрут начали португальцы (если не считать древних финикийцев и карфагенян) еще со времен Генриха Мореплавателя — португальского принца, целью жизни которого стало проложить морской путь в Индию. Ради своих дерзких, а тогда едва ли не фантастических планов неутомимый Генрих одну за другой снаряжал армады в сторону Моря Мрака, как со страхом называли в те времена неизведанные просторы Атлантики. Именно он, Генрих Мореплаватель, в первой половине пятнадцатого столетия заложил основы будущей широкой колониальной экспансии португальских конкистадоров. И именно ему довелось «впервые углубить в незнаемый предел торжественный полет тяжелых каравелл…».

Наитруднейшим препятствием был мыс Бохадор — самая южная точка на западном африканском побережье, известная тогдашней географической науке. На пути к этому мысу приходилось преодолевать коварные отмели, взрывающие поверхность воды на многие километры вокруг, которые, как считали, отбрасывали корабли в открытое море. Не менее страшными были басни об ужасающих чудовищах, обитающих в море за этим мысом, о том, что всякий, кто осмелится пройти мимо Бохадора, непременно обратится в пепел или будет сварен заживо, и другие суеверия, способные отпугнуть любого смельчака. Когда же каравелла Жила Эаннеша в 1434 году прошла страшный Бохадор, то оказалось, что море за ним нисколько не отличается от обычного, а земля покрыта теми же, что и в Португалии, растениями.