Знамение. Трилогия (СИ) - Страница 116
Однако самым шокирующим обнаружением был открытый балкон на одном из верхних этажей. Там виднелось, кажется, мужское тело, которое безвольно висело, подвешенное веревкой за шею, будто глупая и безвольная тряпичная кукла. Тело висело лицом ко мне. И даже с большого расстояния мне казалось, что я могу разглядеть выпученные в муках удушья глаза, и багровый опухший язык, высунувшийся из искаженного гримасой смерти рта.
Передернувшись от отвращения, я решил не медлить, и как можно быстрее пройтись по ряду припаркованных машин, чтобы завершить намеченную миссию…
Чайка
Пассажирская и водительская двери черного внедорожника, за которым я прятался, были закрыты, а стекла тонированы до черноты, не позволяющими мне рассмотреть хоть что‑либо в салоне автомобиля.
Следующим в очереди стоял серебристый седан со приспущенным колесом. Также закрытый на все замки дверей. Такая же история случилась и с тремя соседними автомобилями: темно‑синим паркетником последней модели, потрепанной Ладой с покривившимся на бок бампером и трещиной на лобовом стекле, и белой японской легковушкой с огромным логотипом местной компании по заказу такси на корпусе.
С каждой проверенным автомобилем, пробираясь на полусогнутых ногах от одной к другой, я все отчетливее и громче слышал в ушах слова супруги, которая утверждала, что моя затея бессмысленна, что я не смогу найти ни одну открытую машину, а тем более с оставленными в салоне ключами.
Закусив от досады губу, я все же решил не сдаваться и пройтись по ряду припаркованных автомобилей еще дальше, понимая, что опасно отдаляюсь от нашего убежища. И если случится неприятность, то мои шансы успешно добежать до магазина с каждым пройденным метром неумолимо сокращаются.
Я обернулся назад, взглянув на видневшуюся сквозь колышущиеся ветки деревьев вывеску магазина, ставшую за последнии дни столь родной. На группу изогнутых пальм на фоне размытых очертаний. Только теперь я внезапно осознал, что рисунок символизировал не тропический остров, а оазис посреди пустыни, безопасное прибежище посреди опасной стихии. Ведь магазина так и назывался – «Оазис». И причудливый символизм его названия, учитывая обстоятельства в которых мы находились, заставил меня горько ухмыльнуться.
– Кем бы ты ни был…, ‑ приподняв лицо к темнеющему глубокой синевой небу, отрывисто дыша, прошептал я, обращаясь к высшим силам, – я оценил твою иронию… Очень смешно…
И будто в ответ, в прозрачной дали, в стороне синеющего сверкающим сапфиром моря, я заметил крупную белую птицу. Наверное – чайку. Она летела с высоты вниз, сложив крылья, похожая на сверхзвуковой истребитель, заходящий на посадку. И через считанные секунды пропала, скрывшись за башней соседнего здания, напоследок громко и пронзительно крикнув. И крик ее был словно последний вскрик девушки‑самоубийцы, бросающеся навстречу смерти со скалы в обрыв.
Также как и ранее, со звуками доносившимися со стороны соседнего жилого комплекса, в могильной тишине опустевшего города крик птицы показался мне предательски оглушительным. Еще некоторые время крик отзывался нехотя затихающим эхом в лабиринте бетонных стен, над пустым, покрытым сентябрьской пылью асфальтом, под плоским темно‑синим безоблачным небом. И тонкой иглой проник мне в уши, засвербив неприятной вибрацией в самой глубине моей головы. Отчего моя спина похолодела, а кожа на руках покрылась гусиной коркой.
– К черту все! – сдавленно пробормотал я себе под маской, решив немедленно вернуться в убежище, суеверно решив, что крик птицы был предостерегающим знаком о смертельной опасности моего глупого мероприятия.
Борясь с собственными эмоциями, тяжело дыша и взмокнув, я опустился на асфальт, оперевшись спиной о прохладную сталь корпуса легковушки, позволив двум противоборствующим голосам в моем сознании вступить в битву и определиться с победителем. Осторожный и трусливый голос тянул меня назад, убеждая, что каждая лишняя минута нахождения на улице увеличивает степень риска. А другой, смелый и самонадеянный, утверждал, что без решительных действий шансы на спасение и без того будут равны нулю.
При этом, я вдруг смог посмотреть на себя со стороны, удивившись мрачной гротескности открывшейся картины. Забившийся в угол между автомобилями, будто на дне свежевырытого погоста, идиот. Бормочущий бессвязные фразы. Потеющий словно дественник перед первым сексом. Сжимающий трясущимися руками бесполезное ружье. В то время, когда в нескольких десятках метрах позади, его ждут двое детей и беременная жена.
И от этого зрелища мне стало противно от самого себя. Я встрепенулся, тряхнул головой, сбрасывая липкий трусливый морок, и одним резким движением поднялся на ноги, решив все же действовать по изначальному плану.
Следующей на очереди стояла крохотная красная малолитражка с двумя знаками «Туфелька» и «Ребенок в салоне», прилепленными к заднему стеклу. Чувствуя себя увереннее и спокойнее, я пробрался к ней поближе. И к своему ликованию заметил, что водительская дверь автомобиля оказалась немного приоткрыта. Чтобы проверить салон, я приподнялся и взглянул внутрь, сквозь стекло пассажирской двери.
И в ужасе отпрянул!
Будто на мою незавидную долю было недостаточно погибших и обратившихся детей!
Будто я уже не испил эту горькую чашу до дна!
На заднем сиденье, в двух детских креслах, стянутые пристегнутыми ремнями, находилось двое существ. Они тутже заметили меня сквозь прозрачное стекло и принялись яростно и безуспешно вырываться из пут, похожие на земляных слизняков, извиваясь тощими тельцами. И приглушенно и коротко поскрипывать кривыми, перепачканными кровью, гноем и еще непонятно чем ртами.
Дети. Не старше четырех или пяти лет. Судя по длине полувыпавших ошметков волос – мальчик и девочка. Полуистлевшие, разорванные, пропитанные слизью обрывки одежды едва держались на сухих тельцах с полупрозрачной кожей в сетке лиловых вен. Крохотные головки были деформированы так сильно, что лица стали похожи на крысиные морды. А их глаза! Ярко‑желтые вытаращенные две пары зрачков, излучающие фосфорное свечение, сверлящие меня взглядами, излучающими голод и ненависть.
Они тянули в мою сторону свои тощие ручки и злобно щелкали челюстями, не в силах добраться до меня, не имея способностей разобраться с замками, которые накрепко удерживали их ремнями на месте.
Я же отпрянул назад, опасаясь, что твари смогут выбраться из оков и напасть на меня, или неким образом дадут сигнал о моем местонахождении другим существам. Но секунда проходила за секундой. И ничего не происходило. Обращенные дети продолжали скалиться и безуспешно тянуться в мою сторону. Так что осмелев, я решил внимательнее осмотреть салон автомобиля. И выпрямившись во весь рост, я смог увидеть то, что лежало под пассажирским креслом, в ногах у «обращенных» детей.
А под креслом находилось нечто, от вида чего меня замутило так сильно, что я с трудом сдержал порыв выбросить наружу недавно съеденный мною обед. Полусгнившее, изуродованное, с глубокими черными и рваными ранами тело человека, опрокинутое лицом вниз, протягивающее иссохшиеся руки к малышам…
Судя по длинным волосам, а также по насквозь перепачканной запекшейся кровью и испражнениями одежде, я смог догадаться, что тело принадлежало женщине, видимо матери «обратившихся» детей.
Мое воображение тут же принялось рисовать картину произошедшей в салоне автомобиля драмы. О том, что дети обратились первыми, и, «пробудившись», захотели жрать. А заразившаяся мать, все еще не потерявшая сознание, понимая, что ее дни в человеческом обличии сочтены, решает «накормить» собой детей, приняв тем самым смерть выбранным ею способом.
С тяжелым сердцем, я отвел свой взгляд от жуткой картины, проглотил слюну по иссохшемуся горлу, и двинулся дальше, для «галочки» приоткрыв водительскую дверь малолитражки. Из салона автомобиля мне в нос, плотно прикрытый маской, ударила концентрированная тошнотворная трупная вонь, смешанная со сладковато‑приторным «ароматом» аммиака от обращенных. Убедившись, что ключей в замке зажигания не оказалось, я поскорее закрыл дверь, допуская, что ключи от машины могли находится в кармане несчастной погибшей. Однако даже мысль о том, что мне придется искать ключи среди смердящих останков матери, а потом избавляться от ее тела, а также от «обращенных» детей, чтобы использовать машину по назначению, была немыслимой.