Знак Сокола - Страница 6

* * * Хрольв Гудмундссон по прозвищу Пять Ножей прожил еще два дня, а потом умер. Гуннхильд и многие другие были бы рады отдать ему кровь из собственных жил, но не могли этого сделать. Он так и не открыл глаз и не заговорил. Гуннхильд не плакала и была ласкова с Друмбой. - Я поеду на его погребальном корабле, -просто сказала она девушке, когда для ярла уже готовили бал-фор. - Я знаю, твоя рука сильна и тверда. Ты поможешь мне уйти туда, где он меня ждет? Друмба улыбнулась в первый раз за несколько дней. - А ты разрешишь мне последовать за тобой, вещая Гуннхильд? Быть может, ярл позволит мне кормить собак и подносить ему пиво, когда мы доберемся до Вальхаллы... - Позволит, - ответила Гуннхильд. - Непременно позволит. Телу ярла пришлось сначала довольствоваться временной могилой, вырытой в холодной земле. Но вот все приготовления были закончены: боевой корабль Хрольва, его любимец, темно-синий с черным носом "Орел", стоял на катках, вытащенный на берег. Сам Хрольв покоился в шатре, растянутом под мачтой, трюм был полон припасов, а на носовой палубе лежали молчаливые спутники, удостоенные чести сопровождать хозяина в надзвездном пути: белый жеребец, подаренный боярином Сувором, лошадка песчаной масти, на которой обычно ездила Гуннхильд, и верный Ди-гральди, умерший на день позже, чем ярл. Гуннхильд провела пальцами по бортовым доскам, которые она так хорошо знала: - Скоро я попаду туда, где к слепым возвращается зрение... Думается, мне уже и теперь многое готово открыться. Скажи, Друмба, не сохранилось ли у тебя чего-нибудь, принадлежавшего венду? Друмба, в свой последний день наконец одевшаяся по-женски, без колебаний протянула ей подобранный на месте схватки клочок замши, негнущийся и жесткий от высохшей крови. - Это хороший след, - одобрила Гуннхильд. - Гораздо лучше, чем подаренное украшение... Она положила находку на ладонь и стала внешне бесцельно водить над ней пальцами, и на лице у нее медленно проступила мечтательная полуулыбка, которая возникала всякий раз, когда духу пророчицы случалось заглядывать далеко за пределы, отпущенные обычному смертному человеку. Ликом ужасный Парус поставил. Держит он путь На солнца восход. Волны бросают Легкую лодку. Ветер попутный Вестнику смерти. Вслед кораблям он Мчится, как ворон. Брат ищет брата, Око - глазницу... -пробормотала она наконец. Друмба усмехнулась углом рта: - Жив, значит... Было непонятно, радуется она или сожалеет о том, что венд уцелел. - Дурачок утверждал, он чего-то добивался от Хрольва, - задумчиво проговорил Рагнар конунг. - Знать бы, о чем они говорили... Не видишь ли ты этого, дочь? Гуннхильд покачала головой. Не зря думают люди, будто готовому к смерти внятно много такого, что спрятано от других, но даже провидцам не все бывает доступно. Гуннхильд так и сказала: - Его душа покрыта щитом, сквозь который мне не проникнуть. Лодброк сложил на груди руки: - Хрольв был единственным, кто говорил с тем человеком гарда-конунга, Замятней, прежде нашей встречи в лесу... Рагнар Кожаные Штаны рассуждал сам с собой, но судьбе было угодно, чтобы ветерок подхватил два имени- Хрольв и Замятия- и отнес их прямо в уши Торгейру Волчий Коготь, стоявшему немного поодаль. И Волчий Коготь сразу задумался, каким образом они могли быть связаны и не случилось ли так, что Хрольва убили из-за чего-то, связанного с Замятней. Притом что убийца, как только что открылось, держал путь в Гардарики... Гуннхильд попрощалась с дочерьми еще дома, когда покидала его, чтобы уже не вернуться назад. Теперь ее обнял отец. - Берегись англов, конунг, - сказала она. Рагнар поцеловал ее и ответил: - Вы с Хрольвом приберегите мне в Вальхалле местечко. Когда Гуннхильд и Друмба поднялись на корабль, хирдманны и сам конунг налегли плечами на смоленые бока лодьи, сталкивая ее в воду фиорда. Дубовые катки глубоко промяли песок, и "Орел" тяжело закачался, готовый к последнему плаванию. Несколько воинов подняли парус, закрепили руль и спрыгнули в воду, возвращаясь на берег. Полосатое полотнище наполнилось ветром, корабль двинулся и пошел, набирая ход, под безоблачным небом, по ярко-синим волнам. Он бежал так, что кто угодно мог бы поклясться - сам Хрольв стоял у руля, по обыкновению искусно и смело направляя его бег. "Орел" быстро удалялся от берега, но люди видели, как Гуннхильд и Друмба вместе вошли в шатер, а потом Друмба вышла наружу уже одна, и в руке у нее неярко чадил факел. Девушка торжествующе взмахнула им над головой и бросила факел в сухой хворост, разложенный повсюду на палубе. С ревом взвился дымный огонь, но его рев не мог заглушить боевой песни, которую, стоя в кольце пламени, во весь голос пела на палубе Друмба. Потом черный дым повалил гуще, и многие рассмотрели крылатых коней, уносивших троих всадников в солнечную синеву. Фьоснира, слабоумного скотника, много раз заставляли рассказывать о последнем бое Хрольва ярла. Сначала он боялся и пытался отмалчиваться, но это прошло. Его не только не ругали из-за разбежавшихся коз, наоборот - стали сытно кормить, угощали пивом и даже подарили крашеную одежду. Медленный разум Фьоснира не сразу сопоставил такую перемену с рассказом о гибели ярла, но постепенно рассказ стал делаться все более связным и интересным. Скоро, сам того не осознавая, Фьоснир врал уже напропалую и клялся, что все было именно так, как он говорит. Однажды, в самом конце лета, случилось так, что скотник поздно ночью возвращался из Роскильде домой, к своему хозяину, жившему за болотом. Он был немного пьян, но не настолько, чтобы спутать дорогу. Он хорошо знал дорогу, а темноты не боялся, поскольку никто никогда не говорил ему, что впотьмах может быть страшно. Услышав издали звук рога, Фьоснир по обыкновению пустил слюни и стал смотреть, что происходит. Ярко светила луна, и скоро он заметил три тени, скользившие над мокрым песком. Сначала пастушонок узнал белого жеребца, а чуть позже и Хрольва ярла, размеренно приподнимавшегося на рыси. Дигральди, вывалив из пасти язык, мчался у копыт жеребца. Гуннхильд на своей рыжеватой лошадке проворно скакала рядом с мужем и что-то показывала ему впереди, вытянув руку. Чуть позади них на вороном коне ехала Друмба. Она трубила в рог и держала в руке копье, и широкий плащ развевался, как крылья, у нее за плечами. Фьоснир сперва хотел почтительно поздороваться и даже оглянулся в поисках коз, которым полагалось быть где-нибудь здесь. Коз не было. Он снова позволил им разбежаться, и знатные всадники непременно должны были его наказать. Фьосниру стало страшно. Так страшно, что он повернулся и побежал. Он бежал, бессвязно крича и не разбирая дороги, прямо по колышущемуся торфянику. Пока тот не расступился у него под ногами.