Знак равенства (СИ) - Страница 3

========== Условная часть 2. Сны ==========

Чертов Фьюри, чертов прогнивший ЩИТ, чертов мир, в котором не ясно, кто свой, а кто – уже нет. Стив несся за стрелком, нашпиговавшим Фьюри свинцом у него в гостиной, с отчаяньем проламывая собой хрупкие преграды из стекла и гипсокартона.

Когда он, наконец, вылетел на крышу и увидел его: мощного, быстрого, почти не уступающего ему ни в чем, то, бросая свой щит, он уже знал: толку от этого не будет. Стрелок-призрак растворился в ночном воздухе, а Стив стоял и слушал, как оглушительно грохочет его сердце. И как вторит ему второе, неизвестной, не найденной пока пары: загнанно, но четко, как хорошо отлаженный механизм.

Пока в больнице врачи боролись за жизнь Фьюри, Стив, несмотря на всю нервотрепку и окружающую его плотным коконом нервозность, умудрился подремать урывками несколько часов: его сильное тело требовало небольшую передышку, не прислушиваться к потребностям организма было опасно, ведь заканчивались вторые сутки без сна, это было долго даже для него.

Стоило прикрыть глаза, как он увидел темное небо, угол крыши, какие-то головоломные прыжки, выбивающий дыхание бег. Стук сердца: размеренный, ровный, будто происходящее было настолько обычным делом, что уже не вызывало никаких эмоций.

Открыв глаза, Стив подумал, что первый день после установления связи он бодрствовал, так что то, что он видел – события только-только закончившегося «сегодня». На часах была половина третьего. Размышления о том, кем является его новый партнер, Стив с досадой запихнул подальше: у него доставало других, более важных проблем.

Например, смерть Фьюри и то, что вокруг творится что-то невообразимое. Мысли о том, кто друг, а кто враг, кому можно верить, а кому – не стоит, занимали Стива ближайшие сутки. Он не спал. Он никому не верит. И меньше всего – Александру Пирсу. Он мог сколько угодно повторять себе, что не умеет достойно ладить с людьми, но он никогда не смог бы пожаловаться на то, что не разбирается в них. Пирс говорил правильные слова, но Стив чувствовал скрытую за ними угрозу, двойное дно, а в самом Пирсе – червоточину. И когда прозвучала ключевая фраза «Я не пощажу никого, кто встанет у меня на пути», Стив понял, что дело дрянь. Ну, а когда в лифте он оказался в окружении знакомых ребят из СТРАЙКа, которые – все до одного, даже Рамлоу, – заметно нервничали, он в этом убедился. И был готов.

Сам он страха не испытывал. Лишь злость, которая долго копилась в нем, вдруг нашла выход: дрался он с давно позабытым азартом, хотя давно не считал собственную жизнь высокой ставкой. Раньше он всегда думал о том, что будет с Баки, если вдруг с ним что-нибудь случится. Но потом не стало ни Баки, ни опасений. За новую пару он не переживал: не имея, невозможно потерять.

Он не верил никому, как и советовал Фьюри, но чувствовал, что ввязывается в крупную игру. Что всех его почти бесконечных сил может не хватить. Но ему было все равно: он попытается, выжмет из себя максимум, потому что, не спася когда-то Баки, он все равно остался в ответе за мир, в котором вынужден существовать. Пусть и в одиночку.

Наташа почти не оставила ему выбора. Стиву пришлось поверить ей. Отчасти потому, что нужно было верить хоть кому-то, отчасти потому, что не хотелось оставаться совсем уж одному против остального мира. На одной из конспиративных квартир из длинного списка Наташи он прилег ненадолго, дожидаясь утра, когда можно будет пойти и попытаться выяснить, что такого записано на той чертовой флешке, из-за которой случился весь сыр-бор.

Во сне он тут же провалился в прожитый день: видел какие-то лаборатории, очень смазанно, будто сквозь пленку, люди в белых халатах копошились вокруг, звенели, пахло озоном и нагретым машинным маслом. Плечо дергало от боли, но эмоций не было никаких.

Проснувшись, Стив сел, прижимая руку к груди, пытаясь вспомнить, что видел во сне, и не мог. Запомнилось только общее настроение сна: холодная, едва сдерживаемая агрессия, равнодушие к происходящему и головная боль. На периферии: усталость, крепко замешанная на отвращении и презрении, не направленном ни на кого конкретно.

Почесав вновь засаднившее запястье, Стив обвел кончиками пальцев метку, снова налившуюся красным, и вдруг подумал: каким он должен теперь быть, человек, идеально ему подходящий? Если метка равенства не изменилась, значит, почти таким же как он сам: сильным, быстрым, выносливым. Идеальным солдатом.

Стив невольно представил себе, как это могло бы быть: заняться любовью с кем-то, кто не уступает ему ни в силе, ни в умении быстро восстанавливаться. После сыворотки Стиву приходилось беречь Баки, хотя на их запястьях стоял одинаковый знак, он все равно боялся сделать ему больно. Баки злился, после Аззано он вообще часто злился, лез на рожон, и только когда они оказывались вдвоем, сплетаясь телами, как в детстве, он ненадолго становился собой. Будто Стив был тем, за кого он мог удержаться.

Не вышло. Ничего не вышло.

- Стив? – Наташа вошла бесшумно и окликнула его, вырывая из воспоминаний. – Нам пора.

Кивнув, он поднялся, сложил пыльный плед и отправился умываться, отгоняя от себя воспоминания об увиденном во сне. Но картинки, образы, почти не окрашенные эмоциями, так и стояли перед глазами, невольно заставляя задаваться вопросами: кто он? Что делает в лаборатории? И – самое главное – вряд ли в таком месте мог оказаться кто-то младше двадцати лет. А, значит, его пара – не подросток. Вопрос о том, почему Стив не почувствовал его раньше, все равно оставался открытым.

В торговом центре Стив чувствовал себя немного неловко: непривычная одежда, жалкие попытки притвориться тем, кем он не являлся, неловкий поцелуй с Наташей, ощущение сжимающегося вокруг кольца. Они были вне закона, в бегах, но никогда еще Стив не чувствовал собственную правоту так остро, как сейчас. Он был готов идти до конца.

Внутри будто заложили бомбу, таймер которой начал обратный отсчет: долгое путешествие в Лихай, первая база ЩИТа. Неприятно живой Зола, имя которого так неразрывно связано с самой большой потерей Стива, что он готов развалить там все голыми руками. И, наконец – ракета, выпущенная ЩИТом – просто вишенка на торте того, во что превратилась его жизнь за какие-то несколько дней.

Все, что Стив чувствует, выбравшись из-под завалов – злой азарт. Желание задушить недобитую ГИДРу голыми руками, дать выход ярости, терзавшей его с того самого дня, как он остался один. У него появилась цель, слишком личная, чтобы позволить себе отступить. Он свернет чудовищу все головы до одной или сложит свою, пытаясь.

Наташу, похоже, крепко приложило, а потому всю дорогу до Вашингтона Стив ведет угнанную машину один, изредка останавливаясь, чтобы перекусить и купить воды. Они едут к Сэму. Честно говоря, Сэм – единственный человек в жизни Стива, который не связан с его работой. А потому меньше шансов, что их с Наташей смогут быстро выследить. Им нужна передышка, и Сэм может ее дать.

Сэм действительно впустил их, потом долго смотрел на обессиленную Наташу, в конце концов хлопнул Стива по плечу и принес чистые полотенца, оставив расспросы до лучших времен. Удивительно, как иногда просто бывает с внешне непростыми людьми.

Когда все было говорено-переговорено и составлен план взлома базы, на которой хранился костюм Сокола, Стив опять остался один на один с нежеланием закрывать глаза. Он не хотел спать. Если можно было бы выпить какой-то отравы, чтобы никогда больше не видеть снов, не блуждать то в темной пустоте, то по чужим, абсолютно чуждым ему воспоминаниям, Стив бы сделал это, не задумавшись ни на единое мгновение. А если бы можно было не спать вовсе в обмен на сокращение жизни вдвое, он бы больше никогда не сомкнул глаз.

Взбив подушку, Стив устроился на слишком коротком для него диване и устало смежил веки, надеясь, что снова почти ничего не увидит. Потому что не хотел ничего знать ни о ком, кроме Баки.

Ему снились серые стены и боль в перегруженных мышцах, тир и сто попаданий из ста, короткий спарринг и отброшенный, как пустой мешок, противник. И лица. Тот, другой, скользил по ним равнодушным взглядом, разделяя лишь по принципу свой-чужой и опасен-не опасен. Эмоций по-прежнему было мало. Ни страха, ни грусти, ни раздражения от усталости и пребывания в замкнутом пространстве. Толстые прутья, за которыми его держали, как зверя, холодный душ, еда, сильно смахивавшая на набор протеиновых коктейлей. Ни одного лишнего движения, ни единой эмоции. Лишь едва ощутимая где-то под сердцем ярость, которую вот-вот должны были спустить с поводка.