Знак небес - Страница 24
От малолетнего княжича мысли Еремея Глебовича плавным ходом перешли к Константину Рязанскому. Чего ждать от него – неведомо. У бояр спросить бы, кои под Коломной были, да они если и живы, то в полоне пребывают. Опять же и мало кто о нем может рассказать – темен князь, и разные о нем ходят слухи. Совсем разные. По одним – с простецами заботлив, с купцами ласков, опять же и как про хозяина худого слова о нем не скажешь. Зато по другим… Чего стоят одни Исады. Кто прав, кто виноват – поди пойми, но девять князей пали.
Если б можно было спросить Творимира – тот вроде бы успел с ним пару раз поговорить, но далеко деревенька боярина, да и гонцов не пошлешь – крепко Владимир обложен, со всех сторон к нему проходы наглухо запечатаны. Ни конному, ни пешему не вырваться.
А спросить Еремей Глебович хотел лишь одно – можно ли княжеским обещаниям верить, ибо на устах у рязанских послов был сплошной мед. Не слова – патока сладкая. Мол, с такой ратью, коя к вам в гости припожаловала, город взять – пустячное дело. Но не хочет князь Константин ломать ворота, устраивать пожары и разорять жителей. Если бы завоевателем пришел, в набег грабительский – тогда ему все равно бы было. Но и ему, и сыну его здесь еще долго княжить придется, и не желает он свое правление на крови начинать. Не по-христиански оно.
И как тут догадаться – то ли правду рязанский князь говорит, то ли лукавит, сберегая жизни своих воев. Ведь не одна сотня погибнет, если город на копье брать попытается.
Намерения у него вроде бы действительно серьезные, если уж он решил собрать городское вече и заключить ряд с городом. Дед-то его, Глеб Ростиславич, попроще поступил – налетел, как тать шатучий, схватил что мог, да и обратно в Рязань свою подался, а этому вече подавай. Выходит, и впрямь решил взять Владимир под свою руку, желая изначально въехать под арку Золотых ворот не победителем – законным правителем.
Что ж, умно. Эвон, после смерти Андрея Боголюбского два его сыновца, Мстислав и Ярополк Ростиславичи, порешили самовольно власть в граде взять, так ведь не вышло. Собралось вече владимирское, послали к единокровным братьям Андрея Михаилу и Всеволоду Юрьевичам, и пояли братья своих сыновцев. Пояли и очи им вынули, вместе с дедом рязанца, Глебом Ростиславичем. Так и сгинули они все трое в порубе у Всеволода. Не иначе как вспомнил Константин о дедовой кончине, вот и решил по уму поступить, не торопясь, чтоб по любви и согласию.
Да и ныне, ежели рязанец не ко двору придется, есть кого из наследников Юрия Долгорукого призвать. К примеру, Василия Мстиславича, внука Андрея Боголюбского. Ныне Владимиро-Суздальское княжество его по праву, ибо он самый старший из всех наследников. Правда, далече он, да и в летах немалых, согласится ли. Ну тогда Василька Константиновича провозгласить. Хошь и молод княжич, но, ежели рязанец примется излиха утеснять, все равно какая-никакая, а замена.
К тому ж хитрит что-то Константин. Взять, к примеру, вече. Оно же из вятших[32] людишек состоит – бояр, именитых купцов, духовенства во главе с епископом. Бывало, конечно, еще при покойном Всеволоде, когда приглашались на его совет кой-кто из дружинников-рядовичей и даже лучшие люди из пригородов, посадов и слобод. Но на памяти Еремея Глебовича такое случалось всего два раза, и оба так давно, что он, пожалуй, и не припомнит, когда именно и по какому поводу.
А вот Константину зачем-то для переговоров помимо бояр с духовенством понадобились еще и старшины от мастерового люда. Они-то тут с какой стати? Их дело – одежу шить, сапоги тачать, кузнечить и прочее. Не было никогда такого на Руси, чтобы о столь важных делах с мизинными людьми речи велись. Или он о чем другом с ними говорить собрался? Тогда о чем именно?
Словом, загадки и загадки. И поди раскуси тут хитрого рязанца – чего он на самом деле хочет, чего добивается? Пробовал Еремей Глебович с владимирским епископом посоветоваться, но владыка Симон оказался хитер и осторожен. Вроде бы и поговорили, а ничего конкретного боярин так от него и не услышал. Одна пустопорожняя болтовня с цитатами из Ветхого Завета, Нового Завета и поучений отцов церкви. Да плевать на то, что там у Иоанна Златоуста говорится и как Василий Великий мыслит. Ты поточнее, владыка, поточнее выражайся, да скажи как на духу, что сам думаешь обо всем этом. Ан нет, верток епископ, как налим. Ты его уже схватил, кажется, а он сызнова из твоих рук выскальзывает.
Впрочем, оно и понятно. Симону, если разобраться, важней всего, чтобы его подворье не пострадало, да чтоб после всех разбирательств жители Владимира мошной не оскудели и гривны да куны свои не на строительство сгоревшего жилья отдавали, а в церковь несли. А уж как там Константин с малолетними княжичами поступит – дело десятое.
Зато Еремею Глебовичу не все равно. Он ныне, почитай, самым старшим из всех бояр и остался – прочие там полегли, под Коломной, а тех пятерых, кто ранен оказался, под вопли и плач владимирских женок Константиновы вои в город занесли, но их спрашивать без толку – двое в беспамятстве, а остальные трое не из тех, с кем совет держать можно.
Кстати, такое великодушие само по себе говорило о многом. Правда, не всех раненых Константин с собой прихватил, но и на том спасибо – не каждый победитель так-то поступил бы. Поначалу боярин опасался, что у рязанца тайный умысел. Ведь пока его дружинники заносили раненых, могли и замятню в воротах устроить, а много ли надо времени, чтобы дружина конная подоспела? Глядишь, и договариваться ни с кем не пришлось бы, уступать в чем-то, дабы город покорился новой власти.
Конечно, Еремей Глебович для такого случая припас пару задумок, и коварство свое Константину без больших потерь навряд ли удалось бы провернуть, но одно дело потери у рязанцев, которых тысячи и тысячи. Для них десяток-другой ничего не значит. И совсем иное – для владимирцев, у которых ратных людишек куда меньше. Еле-еле наберется сотня стражников, да и те далеко не первой молодости.
Одно радовало боярина – воинственный настрой мастеровых людишек. Откуда взялся боевой дух у кузнецов, шорников, кожемяк и гончаров – неведомо, но за ратниками Константина, которые принесли раненых владимирцев, они следили бдительно, и ежели что… Впрочем, не было, по счастью, этого самого «ежели». Сдали рязанцы увечных с рук на руки и спокойно удалились. Да и ворота, к которым они принесли раненых, были не массивные Золотые, которые намного проще захватить внезапно – поди закрой их быстро, а гораздо меньшие – Оринины.
«Так, может, и завтрашние переговоры тоже не таят в себе угрозы? Удастся договориться – нет ли, а все равно Константин владимирцев отпустит с миром, а не посадит в поруб, как это в свое время учинил князь Всеволод с теми же рязанцами», – продолжал размышлять боярин и досадливо стукнул кулаком по столу.
Вспомнилось ему, что всего два месяца назад насильник Гремислав с ватагой татей дотла спалил Рязань. А по чьему наущению? Князь Ярослав постарался. Так оно или нет – тоже доподлинно неизвестно, одни слухи. Ну а если Константин им поверил и в отместку за свой стольный град пожелает с Владимиром такое же учинить?! Нет, если по справедливости, то он должен палить Переяславль-Залесский, но вдруг рязанский князь за это злодеяние не одного Ярослава виноватит, а считает, что и Юрий Всеволодович к набегу Гремислава тоже свою руку приложил?
Еремей Глебович вскочил и стал нервно вышагивать по просторной горнице, теряясь в догадках, что же ему все-таки предпринять. Наконец, малость остыв, он решил, что в любом случае ничего не теряет – городу все едино не устоять, а тут был шанс, и его надо попытаться использовать.
«Да еще и святые отцы рядом будут, – окончательно успокоил он себя. – При них-то точно Константин на столь тяжкий грех, как клятвопреступление, не пойдет. Хоть и бродят о нем страшные слухи, будто он в Исадах свою братию умертвил, но и других разговоров тоже предостаточно, вплоть до того, что не убийца он, а совсем напротив – страдалец безвинный. Молва – штука известная. Если она приукрашивать начнет, так чуть ли не до небес славу твою поднимет, а коли примется чернить, то так вымажет с ног до головы, что и родная мать не узнает, отшатнется в ужасе. Умному человеку хорошо известно, что истина всегда где-то посередке находится, да вот где именно – поди-ка разбери.