Знак небес - Страница 23
– Приди в себя хоть немного, Давид Юрьевич, – сочувственно, но в то же время с легкой долей укоризны заметил Константин. – На тебя не только я и рязанцы мои, но и муромцы смотрят. Я понимаю, что горе твое велико, но ты – князь. Об этом вспомни.
– Да какой я князь, – жалко улыбнулся тот. – Ежели сил хватит до монастыря[31] добрести, и на том спасибо. Теперь тебе здесь княжить, тебе суд вершить, тебе и думать, как перед людьми себя не осрамить. А мне ныне все едино. А напоследок дозволь, Константин Володимерович, мне останки сынов своих забрать. Ежели добро дашь, я бы хотел у себя в монастырском храме их захоронить. – Он осекся и, горько усмехнувшись, поправился: – У тебя в храме.
– Не мой он и не твой – божий, – строго поправил его Константин. – Иди, конечно.
И Давид побрел в сторону поля, на котором погибли в битве его сыновья.
Распорядившись отправить раненых в ладьях в Рязань и отрядив сотню ратников во главе с Пелеем в Муром, чтобы воздать последние почести погибшим сыновьям Давида Юрьевича и… принять город в управление после ухода князя в монастырь, Константин двинулся дальше, стремясь поскорее достичь Клязьмы и оказаться перед Владимиром.
Обуяша сила бесовская Константина, и побраша он все грады муромские под длань свою. Сынов же князя старого Давида Муромского заманиша к себе в Ижеславец и тамо умертвиша подло, а самого со стола низринувши.
Что касается Муромского княжества, то, учитывая, что оно уже давно было союзным еще Всеволоду Большое Гнездо, а затем его сыну Юрию, Константин был абсолютно прав, применив против него превентивную меру.
Возможно, что она была чрезмерно жестока – убийство двух молодых князей и ссылка их престарелого отца в монастырь. Можно долго размышлять о том, оправдана ли такая суровость, тем паче коварство рязанского князя. Учитывая, что даже влюбленный в Константина Пимен молчит, ничего не сказав о происшедшем, можно сделать вывод, что и в этом случае летописец не нашел нужных слов, чтобы подыскать князю оправдание. Следовательно, можно довериться суздальскому Филарету, который пишет, что Константин под предлогом переговоров заманил Святослава и Ярослава к себе в Ижеславец, где и умертвил их.
Однако не нами сказано: «Не судите, да не судимы будете». Во всяком случае, я бы не стал отдавать свой голос ни в защиту Константина, ни за его безусловное осуждение, ибо не следует забывать и о тех суровых временах, в которые жил рязанский князь.
Глава 7
Я тут всерьез и надолго
Мелочи тревожат нас больше всего: легче увернуться от слона, чем от мухи.
Богата и красива стольная Рязань. Из всех городов, стоящих на Оке, нет ни одного краше нее. И как знать, если бы не зорил ее Всеволод Большое Гнездо, невольно ревнуя южных беспокойных соседей и подозревая их в тяге к славе и величию, то, может быть, она и вовсе стала бы первой в Восточной Руси. Кто может о том ведать доподлинно?
Стольному Владимиру тоже было чем похвастаться перед городами-соседями. Пусть и не столь полноводна Клязьма, как Ока, и не чувствовалось в граде той чинной, торжественной старины, ощущавшейся в Ростове Великом, и не веяло благостью от обилия монастырей, как близ Суздаля, но зато где еще на Руси можно встретить такое чудо, как Золотые ворота, через которые проходил в город путник, идущий с запада. Ох, как красиво расписана белокаменная триумфальная арка!
Да и в самом городе тоже чудес немало. Один красивейший пятиглавый Успенский собор чего стоит – диво дивное. А рядом с княжеским теремом Дмитриевский собор – одновременно и кряжистый, одноглавый, но и нарядный, весь изукрашенный по фасаду причудливой резьбой с каменными львами. А еще чуть дальше, в юго-восточном углу города, застыл Рождественский монастырь с одноименным собором. И все это из числа новых храмов, которые воздвиг Всеволод Большое Гнездо. Прочие же перечислять – одни названия выводить и то рука устанет.
Константин долго любовался величавыми золотыми куполами, высадившись у города, ибо ничего иного ему и не оставалось. Где, как, что выгружать – тысяцкие с сотниками и без него прекрасно знали, а взять Владимир изгоном Вячеслав не успел – весть о поражении под Коломной дошла раньше. Воевода застал все ворота закрытыми, а город – почти готовым к обороне. Почти, потому что, уходя из града, Юрий по просьбе Ярослава забрал с собой чуть ли не всех ратников. Даже городская стража была им уполовинена.
Укреплен Владимир был знатно. Впрочем, оно и неудивительно – чай, столица. Одних ворот сколько. Только с западной стороны их четверо: Золотые, над которыми расположена надвратная церковь Положения риз Пресвятой Богородицы, а еще Волжские, через Клязьму, да Оринины и Медные – через Лыбедь. И все они ведут лишь в Новый град, а чтобы из него попасть в Средний, или, как его еще называли, Печерный, вновь надо пройти через ворота. И снова выбор богатый. Как тебе удобнее, так и иди. Хочешь – через Торговые шествуй, не любо – через Успенские или Дмитриевские.
На востоке, правда, укрепления были похуже. Нет, и ворота, которые не зря Серебряными прозвали, и белокаменная арка тоже красивы, а вот стены… Из-за их ветхости эту часть города так и прозвали Ветчаной. Но осаждающим и здесь пришлось бы приложить немало трудов и сил, поскольку при Всеволоде III Большое Гнездо их не раз ремонтировали.
Да если и ворвешься в них, то недалеко пройдешь, ибо перед тобой окажутся Ивановские ворота, которые тоже в Печерный град ведут. А если и их удастся проломить, то тут перед тобой сам кремник вырастет, а у него даже стены из камня – Всеволод постарался. Ну и реки добавь. Кремник-то с одной стороны Лыбедь омывает, с другой Клязьма.
Словом, за такими твердынями при желании можно отсиживаться месяцами, и, глядя на них, Вячеслав приуныл. Ожидалось-то нечто вроде Пронска, а с ним никакого сравнения. Рязань и та, когда еще стены имела, столь могуче не смотрелась.
– Ну что же ты, командуй парадом, – усмехнулся Константин, а больше подшучивать не стал – уж больно виноватый был взгляд у воеводы. – А знаешь, может, оно и хорошо, что взять с наскока не выйдет, – ободряюще хлопнул князь друга по плечу. – Если мы планируем всерьез и надолго, все равно без ряда с городом не обойтись, и куда лучше заключить его мирно и полюбовно, а то владимирцы – народ гордый, возьмут да потом позовут кого иного. Ладно, покажу тебе класс дипломатии.
И в тот же день он отправил в город послов.
Те напирали на главное – все у вас хорошо, народ честной, но одно худо: людишек для обороны нет, а без них и вдвое выше стены не помогут. Да и князь наш не тать, пришел не грабить, но править, потому не лучше ли все миром урядить. Давайте-ка сядем где-нибудь поблизости, да все и обсудим, как дальше жить. Глядишь, и придем к общему согласию.
Старый Еремей Глебович – владимирский боярин, который был дядькой-пестуном еще у покойного князя Юрия, а ныне оставленный им для вящего бережения всего града и княжича Всеволода, – слушал внимательно, но ни да ни нет не ответил, а заявил, что должен все обдумать как следует.
Вот уж не думал не гадал боярин, что на его плечи в одночасье свалится такая огромная ответственность. И совета-то спросить не у кого. Вроде бы и имеется в городе княжич, да проку с того, если Всеволоду всего пятый годок идет. Да тут еще мать его, Агафья Всеволодовна, дочь черниговского князя Всеволода Чермного, которая на сносях, при виде изуродованного лика своего покойного мужа князя Юрия слегла, а через час у нее и вовсе родовые схватки начались. Уже второй день мучается, бедняжка, и ни до чего ей дела нет.