Знак небес - Страница 15

– Это, стало быть, я свободен? – неуверенно переспросил он.

– Стало быть, свободен, – подтвердил Константин.

– После всего, что я…

– После всего, что ты… Лишь бы ты понял, что…

Оба недоговаривали до конца, но тем не менее прекрасно понимали друг друга.

– Да я еще раньше… – досадливо махнул рукой Ингварь. – Мне уж и Ростислава не раз о том толковала.

– Значит, плохо толковала, потому что, если бы… – Рязанский князь осекся и, настороженно прищурив глаза, переспросил: – Кто? Ростислава?

– Ну да, княгиня его, – кивнул Ингварь на Ярослава.

– И что же она тебе толковала? – не произнес – выдохнул Константин.

– Да все. Сказывала, что негоже так-то в свое княжество возвращаться. Нехорошо.

– А-а-а, – чуточку разочарованно протянул Константин, немного помолчал, но все-таки уточнил: – И все?

– Нет, не все, – вздохнул Ингварь. – Но это главное.

– Знаешь, а она, пожалуй, права, – заявил рязанский князь.

– Я и сам бы додумался, да с подсказками быстрее получилось, – по-мальчишески виновато шмыгнул носом Ингварь. – Дураком был, стрый. Ты уж прости меня. Обида взыграла, что ты все в одни руки прибрал, вот я и… – Он, не договорив, медленно опустился на одно колено, виновато склонил голову и повторил: – Прости, Константин Володимерович.

– Встань, встань. – Константин, как-то излишне, не по делу суетясь, помог Ингварю подняться с колен, зачем-то попытался отряхнуть его, приговаривая: – Сказано же, свободен ты. Сейчас пока нельзя, не так поймут, а со временем сможешь и обратно в свой Переяславль вернуться – обиды не причиню. Хотя условия прежние останутся. – И вдруг шепнул почти на ухо: – А обо мне она ничего не говорила? Не спрашивала?

– Кто? – не понял Ингварь.

– Да Ростислава же, – нетерпеливо прошипел князь.

– А-а, ну да, говорила как-то раз, но совсем малость, – честно уточнил Ингварь.

– И что говорила?

– Сказывала, что лучше бы я с самого начала своего стрыя послушался.

– Ага, ага, – закивал Константин, довольно улыбаясь. – А еще что?

– А еще сказывала, что тебе верить можно. Ты, мол, слово свое завсегда сдержишь.

– Так, так, – блаженно мурлыкнул князь. – А еще?

– Да все, пожалуй, – пожал плечами Ингварь, искренне злясь на себя за то, что так и не приучился врать. Сейчас, глядишь, и сгодилось бы. – Я же говорю, что малость совсем, – повторил он сконфуженно.

– Нет, Ингварь Ингваревич, то не малость, – убежденно произнес Константин.

Он задумчиво посмотрел на лежащего Ярослава, перевел взгляд на Ингваря, вновь на Ярослава и философски заметил:

– Наверное, и впрямь истинно в народе говорится: что бог ни делает – все к лучшему. Может, и это к лучшему, а?

Ингварь недоуменно посмотрел на рязанского князя и на всякий случай кивнул, хотя, честно признаться, так до конца и не понял – о чем говорит Константин и что имеет в виду. Потому и смотрел на него непонимающе, хоть и согласился… невесть с чем. Скрыть удивление не удалось – собеседник догадался, но пояснять ничего не стал. Вместо этого он, весело хлопнув юношу по плечу, осведомился:

– С тобой-то ныне много ли было рязанских людей?

– Трое, – насторожился Ингварь и заторопился: – Я как раз о том тебя попросить хотел. Ежели меня отпускаешь, то уж их вроде как сам бог велел. Они ни в чем не повинны.

– Боярина Онуфрия я с собой заберу, не взыщи. По нему веревка давно навзрыд плачет. Остальных же можешь найти, и я прикажу их освободить. Лишь бы они мечи не успели обнажить. Как их имена?

– Боярин Кофа Вадим Данилыч, – заторопился Ингварь. – А еще Костарь и Апоница.

– Слыхал? – повернулся Константин к одному из дружинников, стоящих чуть позади князя в ожидании распоряжений. – Сейчас пойдешь с князем Ингварем, и он поищет среди пленных своих людей. Всех, кроме Онуфрия, освободить и отвести к нему в шатер. – И он вновь обратился к Ингварю со странным вопросом: – А вот этот Апоница… Не он ли случайно был дядькой-пестуном[18] у княжича Федора Юрьича?

– У княжича не было дядьки, – помрачнев, ответил Ингварь. – Федя после пострига[19] приболел малость, а потом… – Он замялся. Упоминать о трагической судьбе зарезанного мальчика лишний раз не хотелось, и юноша резко сменил тему разговора: – А Онуфрия ты здесь не ищи. Он уже в монастырь ушел и схиму приял. – И, упреждая дальнейшие вопросы, уточнил: – Что за монастырь – не ведаю. Он мне не сказался – молчком утек. Почуял, поди, что из веры моей вышел, вот и упредил, а не то бы…

– Раз в монастырь – значит, и от меня утек. Жаль, жаль, – поморщился Константин и указал на дружинника. – С ним иди. Как остальных разыщешь – сразу всех в свой шатер отправляй, и пусть они там пока посидят…

– В свой?! – удивился Ингварь. – Так ведь рухнул он!

– Кто? – нахмурился, недоумевая, рязанский князь.

– Шатер мой.

Юноша повернулся, чтобы показать, где именно находился его шатер, но обнаружил, что тот продолжает стоять как ни в чем не бывало. Просто после начала всей этой кутерьмы Ингварь так ни разу не повернулся в его сторону – было не до него, вот и не увидел, что он уцелел, причем единственный из всех.

– Это Хвощ подсказал, куда именно ты зашел, – пояснил Константин. – Вот мои вои его и не тронули.

– Вот уж не думал, что ты так ко мне, – пробормотал окончательно смутившийся Ингварь.

– Ты хороший человек, – одобрительно хлопнул его по плечу рязанский князь. – Прямой, честный, смелый. Такие, как ты, не продают и слово свое всегда держат. А что немного запутался – не беда. Главное, понял быстро. А сейчас ступай, а то я тороплюсь сильно. Нас с Вячеславом еще две рати ждут, вот и приходится поспешать.

О том, какая из них страшнее, Константин и сам не знал. У страха глаза, как известно, велики, поэтому количество, которое назвал ему гонец, прибывший с восточных рубежей княжества, из-под Ижеславца, можно было смело делить пополам, а если как следует подумать, то и еще раз уполовинить. Хотя все равно оставалось много – тысячи три-четыре. Русские-то они русские, но, во-первых, далеко не все – дикой мордвы больше половины, а во-вторых, жечь и грабить будут точно так же. Обычаи сейчас такие, ничего не попишешь.

Но это на востоке. На юге же степняки, а они, почитай, и вовсе зверье. Все возможное, чтобы остановить самую опасную из двух орд кочевников, которая была под рукой Юрия Кончаковича, бывшего тестя Ярослава, Константин сделал. Гонец к бывшему шурину и побратиму Даниле Кобяковичу, хану другой орды, был послан еще по весне. Просьба была одна – удержать Кончаковича.

Ответ Данило прислал, пообещав сделать все, что в его силах. Однако предупредил, что Юрий Кончакович ныне силен, а потому воевать с ним ему, Кобяковичу, не с руки, и если уговоры не помогут, то пусть Константин сам думает, как ему защитить свои грады. Оставалось гадать, сумеет ли побратим убедить хана-соседа по степным угодьям отказаться от набега.

Во всяком случае, пока что ни из Ряжска, ни из Пронска вестей не поступало. Молчание и радовало, и настораживало одновременно. Если там тишина – хорошо. Не о чем сообщать, вот и не шлют гонцов, приберегая их для важных вестей. Но возможно и иное. Окружили половцы грады, а воеводы прошляпили и теперь не в силах никого послать.

Опять же при любом самом благоприятном раскладе оставалась еще одна орда – старейшего хана половцев Котяна. На него Константину надавить было просто нечем и некем. Направить к нему послов с богатыми подарками? Глупо. Лебезить перед старым половцем еще хуже, чем совсем ничего не делать. Мудрый хан, немало поживший и изрядно повидавший, немедленно сообразит, что к чему.

Впрочем, тут и соображать особо нечего – дураку понятно, что рязанский князь боится его набега. Боится, ибо людей, чтоб его отбить, не имеет. Тогда уж его точно удержать не удастся. И даже если он примет от князя дары и, лукаво ухмыляясь, заверит в своей искренней, горячей дружбе, то уже через пару дней скомандует своим людям нечто совершенно иное. Ну, скажем, что-то вроде: «Вперед, бойцы! Вас ждут горы серебра и богатый полон». И тогда гореть Ельцу, который стоит ближе всего к кочевьям Котяна, а за ним Данкову и прочим градам, стоящим на Дону.