Знак небес - Страница 13
Очнувшись наконец от недолгого оцепенения, Ингварь попятился, обо что-то зацепился ногой, упал, вновь поднялся и пятился, пятился, пятился не оборачиваясь, пока не споткнулся о ткань лежащего шатра, в котором отдыхал князь Ярослав.
«Все, – промелькнуло в голове. – Теперь никого нет. Ни Ярослава, ни Юрия. Некому жечь грады, зорить села, брать рязанских людей в полон. Не видать Ярославу Коломны, а мне – Переяславля Рязанского».
И странное дело, легкая горечь от последней мысли как-то резко, почти внезапно сменилась облегчением.
– Пусть так, пусть лучше так, – почти беззвучно, одними губами, шептал он, безучастно улыбаясь чему-то светлому и хорошему.
Ингварь, пожалуй, и сам не сумел бы объяснить себе, чего это он развеселился. «А просто так», – ответил бы он, не думая. Напряжение последних дней, почти физически давившее на плечи и стеснявшее дыхание, куда-то исчезло, и ему было легко и покойно сидеть на остатках шатра Ярослава. Легко и… очень мягко. Княжич нахмурился, пытаясь понять, на что же это он взгромоздился, провел на ощупь рукой, и до него донесся еле слышный стон, раздававшийся из-под полотнища. Он быстро приподнял его и ахнул.
Под тканью лежал князь Ярослав. Почти весь залитый кровью, сочащейся из многочисленных ран, с донельзя изуродованным лицом, превратившимся в какую-то страшную маску, но живой. Ибо мертвые не стонут.
Ингварь растерянно посмотрел по сторонам. Были в обозе белые и чистые льняные полосы, приготовленные специально для перевязок, но где искать тот обоз в царящей повсюду кутерьме?
А может, все так и оставить, как есть? Все равно не жилец.
Он посмотрел на залитое кровью лицо Ярослава с двумя резко очерченными морщинами, идущими вкось от крыльев острого носа вниз, к уголкам губ, на темно-красную, почти черную дыру, зияющую у него на месте правой глазницы, убеждаясь все больше и больше, что да, действительно не жилец. Трудно сказать, как бы он поступил, если бы ему не припомнилось лицо его жены Ростиславы, которая всегда была добра и участлива к нему, Ингварю.
Он еще раз огляделся по сторонам и медленно потащил меч из ножен.
И заключише безбожный князь Константин резанский уговор с диаволом, продаша ему душу сваю черную. И возжелаша он погубити воинство Христово, кое прислали в человеколюбии своем братья князья Юрий да Ярослав, дабы освободити люд резанский от оного насильника и душителя.
И возгорелся огнь смрадный из самих пещер адовых пред воинством сим, и обуяша дым вонький шатры князей славных Юрия да Ярослава и тако же и бояр их верных, и дружины их.
Побиты были все, токмо едину князю Ярославу за праведные дела жизнь дарована бысть. Возопиша в то лето во градах многия на Руси люди, рыдаша горька по праведникам невинно убиенным, а Константин же, слыша плач сей скорбный, ликоваша премного.
Константин же, возжелаша мира, послаша своих слов к князьям Юрию и Ярославу и рек им: «Почто прииде на Коломну? Не хотяще аз ваших градов и княжения, почто вы алчете моего? Не уйметеся же ныне, и аз к вам в земли приду».
Те же глаголали со смехом: «Коли нас не станет, то все твое буде».
Слы же князя Константина рекли им: «Быть по сему, и пускай бог рассудит – у кого правда, тому все и отдаст».
И возгорелся в нощи крест огнен пред воями Константина, и бысть оный будто знак с небес, несущий князю в дар славу, победу и благословенье господне. И хошь ратников резанских числом бысть вчетверо помене, нежели ворогов, но с божией помощью побиша они их. Простой же люд Константин велеша щадити всяко, бо ведал, яко те не по своей воле, но по понуждению шли и в грехе неповинны.
Описываемые события второй по счету битвы под Коломной, пожалуй, наиболее загадочны. Остается только предположить, что некое небесное явление, чрезвычайно похожее своей формой на крест, действительно возникло в ту ночь на небе и светилось за спинами рязанцев, вселяя непреодолимый ужас и панику в стане их врагов. А вот в поисках ответа на вопрос, что за огонь практически одновременно обуял шатры владимирских князей и бояр, остается строить догадки.
Одно из выдвинутых предположений заключается в том, что это был так называемый «греческий огонь». Попал же он к Константину благодаря отцу Николаю, выезжавшему для получения епископского сана в Никею. Тогда легко объясняется, что именно за его приобретение рязанский князь впоследствии так уважительно относился к своему епископу.
Утверждают, что человек, позднее канонизированный церковью, не мог его привезти, ибо всегда болел душой за мир. Но, во-первых, он мог взять с Константина слово никогда не употреблять его для нападения, а во-вторых, вполне возможно, что отец Николай как раз ничего о нем не знал. Добывали же рецепт приготовления этого страшного оружия его попутчики, посланные князем в составе свиты будущего епископа. Другое дело – как им сумели облить, да еще одновременно, все шатры владимирцев и суздальцев? Может, со стен Коломны? Трудно сказать наверняка.
Что же касается других попыток объяснить случившееся, вроде использования тех же гранат, как утверждают молодые ученые Ю. А. Потапов и В. Н. Мездрик, то достоверно установлено, что впервые они были применены значительно позднее, и не имеет смысла опровергать их мнение – это сделали задолго до меня.
Глава 4
Что бог ни делает…
– Эй, паря, ты че, помереть собрался? – услышал Ингварь за своей спиной. – Ведь ясно же сказывали – бросай мечи!
Но юноша и не подумал обернуться на голос, продолжая лихорадочно кромсать грубое шатровое полотно.
– Умом рехнулся, – предположил голос помоложе. – Ты глянь-ка на него, дядя Тереха, молодой вовсе, вот и спужался.
– Немудрено, – вздохнул человек постарше.
Княжич тем временем все резал полотно на куски. Наконец, решив, что будет достаточно, он отбросил меч в сторону, опустился на колени и стал осторожно снимать с неподвижного Ярослава кольчугу.
– Ах вон оно что, – удовлетворенно протянул голос постарше и тотчас смягчился: – Это совсем иное. Подсобить болезному – дело святое. Ну-ка, Тяпа, подмогни малому, а то он в одиночку не управится.
– Дядя Тереха, я же крови боюся, – заныл голос помоложе и после паузы добавил: – Опять вспомни, как нас всех вечор упреждали: ежели кто живой под шатром остался – немедля к князю бежать. Вот давай я и сбегаю. Я ж прыткой.
– Прыткой он, – прогудел недовольно дядя Тереха. – Ну делать нечего, беги отсель, а я сам подсоблю. Двигайся, орел, – брякнулся рядом с Ингварем на колени коренастый мужик, заросший по самые глаза бородой, и принялся помогать княжичу освобождать раненого от стальной брони.
Какое-то время они молча возились, мешая друг другу, но, не сговариваясь, приловчились, и дело пошло на лад. Через несколько минут с боевой амуницией было покончено, и они перешли к одежде. С нею справились и вовсе на удивление быстро, причем дядя Тереха ухитрился сноровисто оторвать от княжеского корзна[17] вместе с куском меха золотую застежку. Пряча ее за пазуху, он заговорщически подмигнул Ингварю, попросив: