Знак небес - Страница 10

– А как же еще?!

– А ты ведаешь ли, что там про татей начертано? – спросил Хвощ и, не дожидаясь ответа, сам же и процитировал: – «Аже убиють кого у клети или у которое татьбы, то убиють во пса место»[12]. Как видишь, князь мог бы и вовсе виру не платить, но он, так и быть, – готов.

– Это ты про моих братьев такое изрек?! – не выдержал Ярослав, и маска благодушия мгновенно слетела с его лица. – С собаками их сравнил?! Да как у тебя, пса старого, язык повернулся такое сказать?!

– То не мои слова – то князь Константин передать велел, – предостерегающе поднял руку Хвощ. – А еще он спросить повелел, почто ты так часто в наши земли ходить повадился? И года не прошло, как ты опять рать под Коломну привел. И тебе тоже, князь Юрий, соромно должно быть. Князь Константин на твое добро не покушался, хотя мог бы. Ты же в ту зиму воев своих брату дал, кои здесь, под Коломной, погинули, а ныне и сам сюда с мечом пришел. Почто? Или, может, земли ваши вам же не по душе стали – мену решили учинить?

Юрий успокаивающе положил руку на плечо красного от гнева Ярослава и вышел вперед.

– Довольно шутки шутить, боярин, а то я не погляжу, что ты на свое копьецо белую тряпицу примотал. Ступай отсель да князю своему передай, что спасти его одно может – ежели он к нам сейчас со всей покорностью выйдет, а дружина его мечи сложит. Тогда мы с братом можем и милость явить – жизнь ему подарим и городишко какой-нибудь дадим в вотчину.

– И какой же град вы ему подарите? – не унимался Хвощ.

– Пронск дадим. Да еще тот, который он, по слухам, в Рясском поле в это лето отстроил, – хмыкнул Ярослав. – Но опять же смотря как он просить будет.

– Остальное, стало быть, под свою длань приберете? – уточнил Хвощ.

– Отчего же, – не согласился Юрий. – И Переяславль Рязанский, и Ростиславль, и Зарайск, и прочие вотчины покойного Ингваря мы его первенцу отдадим. Нам чужого не надобно.

– Вон вы как? – загадочно протянул рязанский боярин и обратился к Ингварю, безмолвно стоящему позади братьев-князей: – А ведь ежели мне память не изменяет, княжич, их тебе князь Константин и так соглашался передать.

– Из своих рук и токмо как наместнику, дабы он впредь и навсегда его волю исполнял, – ответил за растерявшегося Ингваря Юрий.

– Не думаю, что когда он свои земли из ваших рук получит, то воли у него поприбавится. Сдается мне, что совсем наоборот окажется, – строго качнул головой Хвощ.

Ингварь собрался было с духом, но сказать боярину резкое обидное словцо не успел, осекшись и вдруг с ужасом поняв, что тот прав. Ведь и впрямь ни Юрий, ни Ярослав больше, чем имел его отец Ингварь Игоревич, ему, Ингварю-младшему, ни за что не дадут. Да какое там! Хорошо, если полностью вернут, ибо если князя Константина хоть как-то сдерживало кровное родство, то у владимирских князей и этих уз почитай что нет. И будут они повелевать им, как их душа захочет.

Но тогда зачем оно все и почему он здесь?

Так и не сказав ни слова, Ингварь круто развернулся и зашагал к своему небольшому шатру, стоящему подле двух огромных, поставленных для Ярослава и Юрия. Шел быстро, с трудом сдерживая себя, чтобы не перейти на бег. Было мучительно стыдно за свою непростительную глупость.

Хвощ с продолжением разговора не торопился. Словно ожидая, что Ингварь передумает и вернется, он внимательно проследил, в какой именно шатер зашел молодой князь, и лишь после этого заметил:

– Вы вон и шатер ему уделили не чета своим. Больно уж мелок. Или то не его вовсе?

– Его. Какое княжество, такой и шатер, – позволил себе откровенное слово Ярослав. – Да и то покамест. Когда мы с братом твоего Константина побьем, оно и вовсе маленьким станет. А тебе-то что за печаль?

– Сыновец он Константину, хошь и двухродный, – пожал плечами Хвощ.

– Лучше о своем князе помысли. Он-то совсем ничего не получит, – посоветовал Юрий.

– Вон как сурово, – протянул рязанский посол и поинтересовался с ехидной усмешкой: – Да вы никак с Юрием Всеволодовичем сызнова все поделить успели, как тогда близ Липицы? А не рано ли?

Ярослав от таких слов даже отшатнулся, как от пощечины. Не сказал – хлестнул ими боярин братьев, да как звонко-то. Им обоим до сей поры стыдно было вспоминать свои бахвальные речи перед битвой с Мстиславом Удатным и братом Константином.

Оно, конечно, хорошо, когда человек верит в свою победу. Без того трудненько одержать верх в любом бою. Плохо, когда он в ней непоколебимо уверен, не допуская и мысли о том, что возможен иной исход. А все мед виноват, больно уж хмельной был. Кто именно первым завел разговор о дележке земель побежденных князей и после какой уж там по счету опустевшей ендовы[13] – сказать трудно. Впрочем, выбор невелик – лишь двое его могли начать: Ярослав или брат Юрий, ибо Святослав с Владимиром на правах младших все больше помалкивали. Опять-таки оба хорошо помнили княжеское правило: четвертый сын старшему из братаничей в версту[14]. Так что не могли они рассуждать, но только слушать и поддакивать.

Кажется, чуть погодя и они разошлись, но это потом, а вначале основным затейником был Ярослав. Хорошо, что Юрий, упившись, ничего не помнил, а сам Ярослав держал язык за зубами – не сознаваться же в содеянной глупости. И без того стыдобища, но так она хоть поделена пополам с Юрием. Это ведь додуматься надо, чтобы приняться делить шкуру неубитых медведей. Ярослав, помнится, Новгород себе запросил, Ростов Великий Юрий затребовал, а осмелевший и позже подключившийся к ним Святослав Смоленск возжелал. На Киев вроде бы рукой махнули, не стали мелочиться, а кому же Галич отдали? Владимиру, что ли? Вроде нет, не ему. Да и какая сейчас разница, кому именно.

Но бахвальство изустное куда ни шло, кто бы о нем узнал. Беда в том, что они и харатью составили, надиктовав дьяку все подробности, чтоб позже между победителями обиды не приключилось. Да не просто надиктовали – каждый к тому свитку руку свою приложил. То-то небось смеялись Мстислав Удатный с Константином и смоленским князем Владимиром Рюриковичем, когда вошли в захваченный шатер и прочли ее.

Да и ныне Хвощ как в воду глядел. Они ж с Юрием действительно успели раскроить на части все Рязанское княжество. По-честному поделили, включив муромского Давида и Ингваря, на три доли, и при воспоминании об этом стало еще неприятнее. Хорошо хоть, что на бумагу ничего заносить не стали.

– Не твое собачье дело! – зло выдохнул Ярослав.

Если бы не великий стыд, охвативший князя, валяться бы Хвощу, на две части рассеченному, у ног братьев-князей. Но стыд душил, давил, лишал сил. От него у Ярослава все лицо краской пошло, а у Юрия оно вдобавок еще и мелким бисером пота покрылось, и не только на лбу, но и на носу пот проступил.

– Ну точно – поделили уже, – сделал вывод рязанский боярин, внимательно вглядевшись в багровые лица братьев, и невозмутимо констатировал: – Стало быть, каков товар – такая и плата.

– Это ты о чем? – нахмурился Юрий, с тревогой поглядывая на брата – сдержал бы себя, не уронил княжеской чести, подняв на Хвоща меч. Если б посол молод был, куда ни шло, а то старик совсем. Такого срубить – долгонько отмываться придется.

– Коль вы в случае победы надумали вовсе изгнать Константина из отчих земель, то и ему незазорно будет, ежели он одолеет, все ваши земли под себя приять, – хладнокровно ответил боярин.

Юрий поначалу нахмурился, посчитав, что это очередная издевка, но, вглядевшись в лицо посла, понял – всерьез, и он облегченно заулыбался, а чуть погодя и захохотал во все горло. Глядя на него, развеселился и Ярослав.

– Пускай все забирает, – беззаботно махнул он рукой. – Чай, наследниками меня пока небеса не наделили, а потому я ему все свои земли дарю. Но чтоб вначале непременно меня одолел.

– Да и мое заодно тоже прихватит, – согласился со своим братом Юрий. – Всю землю нашу отдаем.