Знак чудовища - Страница 15
Сигмон сел, прислонился спиной к срубу колодца и отмахнулся от помощи деревенских баб, хотевших снять с него порванную одежду. Он положил меч на траву, подставил лицо солнечным лучам и прищурился. Тан не обращал никакого внимания на крики деревенских, ему было наплевать на все, кроме одного – он жив и на свободе. Кошмар последних дней отступал и уже начинал забываться: рассудок услужливо вычеркивал из памяти страдания. Сигмон знал, что никогда не забудет того, что случилось, никогда... Но сейчас ему хотелось сидеть, подставляя лицо утренним лучам солнца, и ни о чем не думать. Он был готов сидеть так вечно.
Из блаженного оцепенения его вывел староста. Встав на колени, он одной рукой ухватился за плечо Сигмона, а вторую сунул ему под нос. В руке оказалась глиняная кружка. Его содержимое было настолько духовито, что у Сигмона аж слезы выступили. Он широко раскрыл глаза, принял кружку и единым махом выпил самогон. Староста аж крякнул. Потом отнял опустевшую кружку и поднялся на ноги.
– Что встали! – заорал он. – Марш по дворам. Работать кто будет?
– Как он там? – крикнули из толпы.
– Живой! К вечеру очухается! Ну-ка, расходитесь, земляки. Приходите к ужину, там и поговорим. Косматый!
– А!
– Бери кумов, сходи к дому колдуна. Посмотри, как оно там. Может, чего дожечь надобно.
– Иду!
Сигмон ухватился за край колодца и поднялся. Ему стало лучше. Самогон пробежался по жилам огнем, взбодрил, заставил сердце биться чаще. Хотелось дышать полной грудью, кричать от радости и петь. Хотелось жить.
Деревенские уже начали расходиться, поглядывая в сторону гостя, а староста стоял к нему спиной и беседовал с пятью крепкими мужиками, видно, кумовьями того самого Косматого. На крыльце дома стояла Мариша, жена старосты. Она прижимала к лицу платок, и ее плечи вздрагивали. Сигмон взглянул на нее и тут же отвернулся.
В животе урчало. Хотелось есть – жареный бараний бок подошел бы в самый раз. И пить. Самогон. Или хотя бы воды, холодной прозрачной воды – самой обыкновенной.
Оглядевшись, Сигмон нашел ведро, бросил его в колодец и закрутил ворот, выбирая цепь. Оно вернулось к нему, полное прозрачной чистой водой, такой, какая бывает только во снах. Курьер плеснул этой красотой себе в лицо, зажмурился от счастья, потом поднял ведро и припал к краю. Пил долго. Вода смягчила горло, обожженное самогоном, холодным комом ухнула в живот. Сигмону сразу стало легче, словно с плеч упал тяжелый камень. Он поднял ведро, облился с головы до ног и довольно зафыркал. Потом бросил ведро в колодец и содрал с тела остатки рубахи. Ему страшно захотелось смыть с себя всю грязь, которой он оброс в темнице.
Сигмон сначала и не заметил, как стало тихо. Лишь когда скрип колодезного ворота громом разнесся по утихшей деревне, он почуял неладное. Обернувшись, курьер увидел, что староста и кумовья Косматого пялятся на него во все глаза. Из-за плетня смотрели еще трое – все с открытыми ртами. Стало так тихо, что был слышен звон мошкары.
– Что? – спросил Сигмон, чувствуя, как живот сводит судорогой. – Что?
Никто не ответил. Лишь один из мужиков ухватил рукав старосты, поднял дрожащую руку и ткнул пальцем в Сигмона. Курьер опустил взгляд. Пальцы его разжались, зазвенела цепь, и ведро с грохотом ухнуло в колодец.
От пупка до самой шеи кожа Сигмона стала черной. Она была покрыта выдавленными ромбами и больше всего напоминала шкуру змеи. На груди красовались две глубокие царапины – от когтей демона. Сигмон дрожащей рукой коснулся их и обнаружил, что грудь на ощупь стала твердой, как камень, и холодной, как лед. Чужая кожа шла от пояса до шеи, покрывала плечи и спускалась до самых локтей – словно курьер натянул кольчужную рубашку.
– Нет, – прошептал Сигмон, вспоминая, как колдун тыкал в него мечом. – Нет!
В том, что это результат опытов Фаомара, Сигмон не сомневался. Все его мучения вылились в чужую крепкую кожу, ставшую живой кольчугой.
– Проклятый колдун! – крикнул Сигмон изо всех сих. – Проклятый!
Из-за плетня робко донеслось:
– Нежить?
– Нет! – крикнул Сигмон. – Это от колдуна! Он издевался надо мной, пытал!
Но было поздно. Толпа подхватила крик. Те, что стояли ближе, двинулись на Сигмона. Под сильными руками деревенских мужиков захрустел забор – колья выворачивали из земли, отдирали доски. И только староста отвернулся, закрыл руками лицо и упал на колени.
– Стойте, – крикнул курьер, выставив вперед руку. – Я объясню! Это от пыток!
Мужики в первом ряду остановились, но за ними шли другие. Те, что ушли раньше, теперь возвращались на крик, неся в руках колья, вилы, топоры...
– Нечисть, – крикнули из толпы. – Эта тварь вернулась!
– Мужики, бей его, пока не утек! Рази!
– Огнем его, огнем!
Сигмон с ужасом смотрел на приближавшихся мужиков. Ему вспомнился Фаомар, назвавший толпу многоголовым чудовищем, лишенным разума. Ей ничего нельзя объяснить, рассказать, втолковать, она не слышит слов. У нее нет ушей. Только клыки.
Тан отшатнулся от наступающей толпы. Сейчас она походила на стоглавую гидру, изображение которой Сигмон видел еще в детстве, в книгах отца. Фаомар... Бедный маг. Он так и не оправился от удара судьбы. Толпа сломала его, заставила возненавидеть людей и уйти от них подальше, стать отшельником. Сигмон прикусил губу и внезапно понял, что у него остался только один выход.
Босая нога курьера поддела меч и оплетенная кожей рукоять уже привычно легла в ладонь, неся спокойствие и уверенность.
– Назад! – гаркнул Сигмон во все горло. – Назад!
Мужики из первых рядов отшатнулись, полезли назад. Вперед выступили другие – с кольями и вилами. Заблестели ножи, над толпой взметнулись топоры – деревенские не собирались отступать.
Сигмон шагнул назад, держа меч перед собой. Его время было на исходе, толпа готовилась наброситься на него, навалиться разом, засыпать телами, задавить... Но он никак не мог решиться. Нужно было прыгнуть вперед, расчистить себе дорогу мечом, прорубиться сквозь строй мужиков. Пусть деревенские ни в чем не виноваты, пусть они считают его нежитью, чудовищем. А для него чудовища – они. Неблагодарные твари, готовые из-за простого подозрения убить его, уцелевшего в схватке с демоном. Но что дальше? Он мог бы перебить всю деревню, чувствовал, сил – хватит. Но чем тогда он будет отличаться от демона, которого вчера разрубил на куски этим самым мечом? Чем?
Толпа напирала. Сигмон широким взмахом срубил вилы самого смелого мужика, и остальные шарахнулись назад.
– Конь! – крикнул Сигмон. – Где мой конь?
Никто не ответил. Из толпы вылетел нож, глухо стукнул о грудь тана и отлетел в траву. Курьер выругался, перескочил через сруб колодца и побежал к сараю – туда, где староста держал лошадей. Осмелевшие мужики заорали и кинулись следом, потрясая своим нехитрым оружием.
Сигмон заскочил в сарай, захлопнул дверь, обернулся и облегченно вздохнул. Он угадал – рядом с доходягой Поттона стоял его Ураган. Конечно, чужая лошадь, вернувшаяся без седока, достанется главному, то есть старосте.
В дверь глухо шмякнули – видно, плечом, с разбега.
– Убью! – рявкнул Сигмон и бросился в глубь сарая.
Сорвав со столба уздечку, он подбежал к Урагану, и жеребец захрапел, подался назад, вращая глазами. Сигмон обхватил руками его голову, прижался к ней лицом.
– Ну же, – бормотал он. – Давай попробуем, давай.
Конь беспокойно переступил с ноги на ногу, но, почуяв знакомый запах, фыркнул и расслабился. Признал.
Сигмон быстро накинул уздечку и оглянулся, поискав взглядом седло. Того нигде не было видно, и курьер выругался – жадный староста наверняка утащил его в дом.
На крыше что-то загрохотало, и курьер пригнулся, опасаясь, что наверх забрался стрелок. Тут же все стихло, но зато потянуло горелой травой, и Сигмон догадался, что в ход пошли факелы.
– Собачьи дети, – выдохнул он и вспрыгнул на спину Урагану.
В открытое окно влетел еще один факел и покатился по полу, поджигая сено. Оно занялось в десятке мест, и пламя с ревом взметнулось до потолка. Ураган захрапел, испуганно заржал и подался назад.