Змий (сборник) - Страница 40

А сказать-то хочется.

Серебряную монетку прячу подальше.

Глянешь на нее — оживает в душе отзвук. Все бы разнес, заорал бы… И скоренько топишь взгляд в здешнем сытом барахле, чтоб завязло, заглохло, тихой ряской затянулось.

Будто я и впрямь игрушка в чьих-то звонких пальчиках.

Выложил я подрядчиковы бумаженции Недобертольду на стол, пошуршал он ими — отшвырнул.

— Шарлатанство, — говорит. — Я так и думал. Направление надо закрывать. Выражаясь вашим языком, завязывать.

Я и глазом не моргнул, хотя это не мой язык — битюжий.

— Это все шарлатанство, — говорю. — Меня, во всяком случае, учили, что процесс радиоактивного распада нашему воздействию не поддается.

— Я не собираюсь воздействовать — я собираюсь инициировать. Это совсем другое дело.

— Много на себя берете, доктор.

— Ваши мнения по каким бы то ни было поводам меня совершенно не интересуют.

— Отчего же так, доктор? — говорю. — На вашем месте я помнил бы, кто именно открыл снулый уран.

— Вы его не открыли. Вы его хапнули. Открытие есть результат труда. А вам просто повезло.

— Важен результат.

— У меня нет ни времени, ни желания беседовать с вами на эти темы.

— А у меня есть. Предпочитаю полную ясность в отношениях, уж такая у меня выучка.

— Люди клали жизнь на труды, чтобы выбрать из абракадабры буковки на одно-единственное осмысленное слово. Одно-единственное! И вдруг является обезьяна, машет хвостом, и складывается целая фраза. Это бессмысленное оскорбление моего способа жизни. Единственного способа, который нам дан и гарантирует доброкачественный результат.

— Какого способа?

— Трудиться и еще раз трудиться, чтобы получить ответ от природы.

— Ах, вот оно что! Но меня же можно наложить на милый вам процесс познания вполне удовлетворительным образом. Просто в моей голове нечаянно скрестились линии действия многих, на ваш взгляд, достойнейших людей. Они трудились не зря, а я как личность здесь ни при чем, я лишь случайная точка.

— Так и ведите себя соответственно.

— Я и вел. Я не просил, чтобы меня вытаскивали с конного завода. Ну же, доктор! Вы же поклонник логики. Рассуждайте. Будьте последовательны.

— К сожалению, есть вещи сильнее логики. Я вынужден это признать. Меня тошнит от этого признания. Но раз уж я признал, с какой стати мне сдерживаться при виде вас?

— Зависть, доктор?

— Нет. Омерзение.

— Зря. Ведь я жестоко заплатил за свое открытие. Не меньшую цену, чем ваши трудяги. Я всеми надеждами, всеми планами, всем здоровьем заплатил. Разве не так?

— Не так. Что бы вы ни сделали, что бы ни сказали, все это будет не так. По определению.

— Эмоции.

— Да. Уж извините, весь мой разум уходит на другое.

— На задачку, которую подкинули нам "братья по разуму"?

— Вот-вот, начинается! О чем я могу говорить с человеком, набитым трухой сказочек для черни?

— Раз уж мы с вами оказались в одной лодке, не лучше ли выработать статус терпимости?

— Это верно. Мое требование одно: не путайтесь в мои дела.

— Неосуществимо. Ведь меня посадили в лодку именно для того, чтобы я в них путался. Разве не так?

— Что за чушь! Ну и самомненьице у вас! Да вы не способны на это хотя бы по недостатку знаний.

— Я кончил известную вам академию, а там неплохо учили, если я сумел сделать то, что сделал. Вам так не кажется?

— Хватит. У меня такое чувство, что меня облепили щупальцами и тянут в пасть. Не хочу продолжать этот разговор. С вас достаточно?

— Будь по-вашему.

Сложная затеяна игра. И еще не все линии задействованы.

А действуют-то по традиции. Недалеко ушли. Жмут с трех сторон.

Мы обедаем с мадам Элизой. Наедине. Кстати, вряд ли она супруга Недобертольда, это, похоже, мой вымысел. Такое существо ничьей супругой быть не может. Но так смешнее, а юмора мне резко недостает.

Первое блюдо она ест спокойно, а перед вторым у нее загорается в глазах огонек, два-три судорожных вздоха, и она начинает говорить. Говорит все быстрее, все нервозней. Рассказывает. Что попало и как попало. Самонакручивается.

К концу рассказа обычно вскакивает, бегает, жестикулирует. Иногда, словно запнувшись, всматривается, глаза горят, пальцы так и ходят, так и вопьются сейчас мне в горло!

Внезапно нормальным голосом прощается и почти убегает.

По-моему, что-то подобное как-то по-медицински называется, но как именно, я забыл.

Если это актерство, то очень изощренное. Полный аналог цветного сна-кошмара. Россказни долго бродят в голове, не давая ни о чем думать. За следующим обедом все начинается сначала.

Преодолимо. Есть средство. Но если я покажу, что не берет, будет сделан следующий шаг.

Сделал вид, что берет настолько, что пытаюсь уклониться, и не пошел обедать. День не обедал, два, а вечером третьего мне организовали… Писать об этом не буду. Не могу.

Стал снова ходить на обеды.

Разыгрывая сбитого с толку, приходится время от времени чередовать обеды и эту гадость.

Третий пресс работает независимо. Врач. Я вынужден постоянно бывать у врача. Компетентен, заботлив. И очень точно и к месту кидает словечки про то, как именно и с чем именно у меня плохо обстоит дело. Образно.

Терплю. Жду своего часа. Маневрирую, как могу. Выказываю, что задерган. Это нетрудно. Если выкажу нечувствительность, будет намного хуже.

А потом появляется битюг — само братство, простота, откровенная просьба о помощи, посулы. Если я ему пожалуюсь, отменят. И применят другое. Наверняка худшее.

Вот оно как провоцируют инсайт в избушках-то!

А спасаюсь тем, что записываю рассказы мадам Элизы. Напал на это случайно. Как запишу, так порция юмора и все вон из головы. Пока помогает.

История рода мадам Элизы фон Муфлон моими словами по ее рассказу

У русского царя Петра Великого был старший брат Вильгельм Вильгельмович, которому по праву принадлежала русская корона. Вильгельм Вильгельмович основал новую русскую столицу, назвал ее своим именем и задумал жениться на испанской инфанте, чтобы объединить владения Испании и России.

Но пока он ездил в Испанию, младший брат Петр Алексисич произвел переворот, взял столицу и переименовал в Петербург. А инфанта буквально накануне свадьбы умерла.

Огорченный Вильгельм Вильгельмович надел траур и поехал назад в Россию. На чешской границе его дожидались верные полки, и между братьями разгорелась война. В решающем бою брат Вильгельм потерпел поражение и решился бежать через Сибирь в Америку. И на берегу Тихого океана открыл знаменитую Магнитную гору, о которой писано еще у Плиния Старшего.

Вильгельм Вильгельмович, прекрасно образованный человек, понял, что перед ним богатейшие залежи железной руды, построил у подножия горы сталелитейный завод и основал город Магнитогорск. Окрестное славянское население признало его повелителем, и он принял титул Великого князя Магнитогорского. Под этим титулом правили новым процветающим княжеством и его потомки. Внук Вильгельма Вильгельмовича помирился с внуком Петра Великого царем Теодором Джоновичем, Магнитогорское княжество стало частью России, а княжеская семья переехала на жительство в столицу Грузии Кисловодск, где прапрапрадед мадам Элизы женился на грузинской царевне Элеоноре.

Когда власть в России захватили большевики, семья спаслась просто чудом и перебралась в Париж. Но прадед мадам Элизы не выносил столичного шума, он искал тишины и перевез семью в маленький французский городок Жемон возле бельгийской границы, где открыл первоклассный канцелярский магазин.

Вскоре началась вторая мировая война. Гитлер захватил Жемон, и в огне жестоких боев бесследно исчезли владетельные грамоты великокняжеской семьи. Возможно, они когда-нибудь отыщутся. Мадам Элизе уже намекали, сколько это стоит, но, во-первых, у нее сейчас нет таких денег, а во-вторых, семейная гордость не позволяет ей унижаться до купли-продажи ценностей, которые и так ей принадлежат.