Змеи, драконы и родственники - Страница 5

– Это не Покрышкин, это другой ас, и, кажется, я его знаю.

Морунген едва-едва успел подхватить многострадальный бинокль:

– Майн Готт! Ну что за отношение к технике… Обратите внимание, – заметил он, обращаясь к экипажу, – на чем прилетел этот летчик. Не удивлюсь, если наши доблестные асы не рискуют докладывать о том, что видят в небе, по тем же самым причинам, что и мы. Могут госпитализировать, не дослушав и до середины.

Сверху донесся радостный голос Хруммсы:

– Я так и думал! Господин Морунген, можете командовать отбой, это прибыло наше подкрепление.

– Иногда, – раздался задумчивый голос Вальтера, – я начинаю бояться, что все это – сплошной бред, очень яркая и сложная галлюцинация, вызванная той самой зеленой вспышкой. Что мы по-прежнему сидим в танке посреди зимнего поля и грезим наяву…

Генрих вздрогнул, представив себе, что сия безрадостная картина может оказаться правдой.

– Если бы… – тоскливо сказал Дитрих. – Но так просто мы, господа, не отделаемся. Увы, нам придется признать, что нас окружает реальность. И эта реальность бредовее любого бреда, который могут выдержать мозги нормального цивилизованного человека…

Договорить ему не пришлось.

Свахерея снизилась до высоты бреющего полета, выхватила из седельной сумки прозрачную колбу с зеленой жидкостью и, проносясь над головами мечущихся в панике Янцитиных воинов, швырнула ее в самую гущу.

– Дышите глубже, вы взволнованы! – выкрикнула она древнее заклинание.

Упавшая колба с легким грохотом взорвалась, и все вокруг заволокло зеленым туманом. Оказавшиеся в этом облаке солдаты принялись надсадно кашлять, хвататься за горло, валясь на землю десятками. Изготавливаемая Свахереей жидкость пахла омерзительнейшим образом и надолго отбивала охоту не только воевать, но и вообще дышать.

Янцита немедленно обратился к своим войскам, но общая сутолока и паника привели к тому, что его речь осталась тайной для всех. Что именно хотел сказать или приказать полководец, мы, к сожалению, не узнаем никогда. Зато доподлинно известно, что провизжал на все поле боя взволнованный кричапильник:

– Вспышка слева! Внимание, газы!

Морунген не на шутку заволновался, вглядываясь в зеленый туман, который медленно оседал на траву:

– Это что, газовая атака? Какое варварство! Химическое оружие запрещено Женевской конвенцией! А потом во всем обвинят немцев… Ганс, доставай противогазы!

Хруммса довольно улыбнулся и кивнул в сторону пролетающей мимо Свахереи:

– О, не переживайте так, герр майор. Здесь все знают, что на такое безобразие только она и способна. («О! – восхитился Морунген. – Еще одна необычная фрау!») Ее даже многотонные ящеры сторонятся. К тому же у нее имеется специальное разрешение. – Хруммса немного помолчал. – Она его вытребовала на последнем съезде властителей Вольхолла в обмен на проведение ежегодных летных курсов в Шеттской академии воздушного искусства и непринужденной акробатики.

Силясь уловить смысл сказанного переводчиком, Дитрих вспотел и стал нервно промокать платком лицо и шею:

– Ну и страна! Здесь всегда найдется кто-то, для кого закон не писан. Попробовал бы я вытребовать в Германии подобные льготы за то, что испытываю секретную технику.

Хруммса не удержался:

– Ну так это у вас. С вашим Гитлером только законы писать.

Морунген возмутился:

– О фюрере попрошу выражаться с глубоким уважением. И выражения выбирать осторожно.

Маленький полиглот с некоторым сожалением поглядел на взъерошенного майора и примирительно пробормотал:

– Молчу, молчу… Не волнуйтесь только. – Но уже спустя пару минут, заглядевшись на разгром, который учинила бесшабашная Свахерея в стане противника, принялся тихо напевать: – Пусть всегда будет фюрер, пусть всегда будет Мюллер…

Морунген в ужасе уставился на Хруммсу в твердой уверенности, что переводчик свихнулся, не выдержав тягот военного времени. Фиолетовый карлик, уловив этот дикий испуганный взгляд, заявил:

– Ну что вы дуетесь на меня как мышь на крупу? Я не ветеран Третьего рейха – имею право на собственное мнение. Лучше стрельните разок-другой по врагам, чтобы потом не сожалеть об упущенных возможностях. Это ваш последний шанс – они вот-вот пятками засверкают.

Дитрих окончательно вышел из себя:

– Здесь командую я! И мне решать, есть у нас шанс или нет!

– Хорошо, – покладисто улыбнулся Хруммса, словно не замечая гнева своего собеседника. – Но тогда, герр майор, договоримся сразу: когда нас захватят в плен, я ни при чем. Я вообще тут проездом, добираюсь автостопом к маме в Саратов. А то всякий раз, когда мы на кого-нибудь напарываемся, сторонние наблюдатели видят во мне главную фигуру.

Морунген понял, что ничего не понял:

– Какой еще Саратов?

Полиглот проявил чудеса сообразительности:

– А, понимаю, понимаю: конечная станция – хутор Белохатки. Танк следует в один конец.

Дитрих укорил разошедшегося карлика:

– Мы же договаривались: пока не отыщем Белохатки, ни о какой маме и речи быть не может!

Тот похлопал огромными глазищами: что возьмешь с дубоголового тевтонца, решившего во что бы то ни стало исполнить свой патриотический долг.

– Это я к слову, – нечеловечески кротким голосом пояснил он. – Игра слов – не более. Просто мне совершенно не улыбается отвечать за тот произвол, который вы тут в конце концов учините. Или который учинят над вами… это уж как фишка ляжет. К тому же никогда не мечтал, чтобы на далекой родине меня посмертно зачислили в фашисты.

Майор осуждающе покачал головой:

– Знакомая позиция. Как это у вас говорят? Моя хата с краю, ничего не знаю?

Хруммса огрызнулся:

– Вовсе нет. У нас говорят: «Сколько немца ни корми, а он все под Смоленск лезет».

Злополучный Смоленск вызвал у обозленного Дитриха самые неожиданные ассоциации. Несчастный полиглот, сам того не подозревая, затронул одну из тончайших струнок майоровой души. О Смоленске фон Морунген вспоминал совсем недавно – и думы эти были несладкими.

– Сколько можно говорить, что Смоленск мне не нужен? – взвыл он. И тут же усомнился в правильности выбранной формулировки. Успела мелькнуть мысль, что в идеологическом отделе за такую формулировку по голове наверняка не погладят. – Точнее, нужен, но не сейчас. А сейчас нужны эти, как их, Белые Хатки, понятно?!

Хруммса заговорщически ухмыльнулся:

– Майор, вы хотите стать оберстом?

Морунген несколько растерялся от неожиданного поворота:

– Вообще-то да. Однако почему этот вопрос встал именно сейчас? Что вы имеете в виду?

Карлик поскреб маленькой ручкой в затылке.

– Может, нам стоит заключить балямбулесный кампетюк?

– Что заключить? – испуганно переспросил майор.

Хруммса давно решил для себя отвечать только на некоторые вопросы изумленного немца, а в остальное время вести себя так, словно он изрекает традиционные, прописные истины.

– Это что-то вроде компромисса на военный манер. Или давайте просто сделаем ноги.

Долгое общение с русскими убедило Дитриха фон Морунгена в том, что непереводимых идиоматических выражений в их языке почти столько же, сколько в наречии какой-то из лапландских народностей, где только для обозначения снега существует около двух сотен названий.

– Какие ноги? – вопросил он.

– Не обращайте внимания, майор, – махнул переводчик сиреневой ладошкой. – Это я поднабрался жутких манер вдали от цивилизованного общества. Иногда сам себе удивляюсь, что я плету. Я имел в виду – не пора ли нам дранг нах куда-нибудь подальше от нашего противника, пока он не опомнился.

– Вы меня совершенно замучили, – окоротил его Дитрих. – Неужели сложно посидеть тихо хотя бы пять минут, пока я разработаю толковый план действий?

Донеслось тихое бормотание Генриха: «Самое толковое – это стрелять, а не спорить до хрипоты. Если бы мы так воевали в Африке, то на Восточный фронт отправился бы совсем другой экипаж…»

Возможно, Морунген и хотел бы что-то ответить своему подчиненному, но Хруммса не дал ему такой возможности.