Змей - Страница 11

Решение закрепили зарубками на посохе Гузки. Старейшины один за другим отвесили боярину поклон и удалились.

Калота, как остался один, хлопнул в ладоши. Тут же открылась потайная дверь, и появился вооруженный до зубов начальник стражи.

— Говори! — приказал ему боярин.

— В крепости, твоя милость, все спокойно. Да вот соглядатаи донесли — в деревне творится неладное...

— Что?

— Мужики болтают, будто ты боишься послать войско на змея, пошел с чудищем на мировую и терпеть этого больше нельзя.

— Да это бунт! — Калота как взбесился — ногами затопал, лягушачьи свои глазки еще больше выпучил. — Кто смеет говорить такое? Отрубить языки! Нет, головы — напрочь!

— Их много, твоя милость. Перво-наперво старый злоязычник Панакуди, — принялся перечислять начальник стражи. — Потом — пройдоха по прозвищу Козел. Третий — того же поля ягодка, прозвище ему Двухбородый.

— По волоску обе бороды ему выщиплю! По волоску! — шипел боярин, такая на него злость накатила.

Потом пастухи, которые в живых остались... Почти все дровосеки...

— У-у, олухи безмозглые! — скрипнул зубами Калота. — Еще кто?

— Колун.

— У-у, я этого Колуна так разделаю, что он костей не соберет! Пес шелудивый! Я его в главные дровосеки произвел, а он?! — еще больше разъярился Калота и пошел сыпать ругательствами и угрозами. А как облегчил душу, обратился к начальнику стражи: — Твои люди готовы?

— Стража всегда наготове, твоя милость! Только знамение, вишь, было недоброе — на правой лопатке жертвенного агнца проступили дурные знаки...

— Что же делать? Надо же злоязычников усмирить?

— Не могу знать, твоя милость. Как прикажешь, так и будет исполнено. А что делать, о том прорицателя спрашивай. Советы давать — это по его части! — ответил начальник стражи с поклоном.

— Хорошо! Зови сюда прорицателя.

Калота стал вышагивать взад-вперед по парадному залу, пока перед ним не предстал главный прорицатель. Был он до того тощий, словно сроду не прикасался к съестному. Ногти на руках длинные, нестриженные, волосы дыбом, и в них три павлиньих пера торчат. Как услыхал прорицатель, для чего боярин его к себе призвал, замотал башкой и коротко, но решительно произнес:

— Ни-по-чем!

— Что «нипочем»? — удивился Калота.

— Стража нипочем не должна хватать и избивать виноватых! — объяснил прорицатель. — А ты, боярин, схорони пока свой норов в самом глубоком подземелье. Понял?

— Нет еще... — признался Калота.

— А коли не понял, слушай дальше, — продолжал прорицатель. — Крестьяне и без того тебя терпеть не могут. А если ты на них стражу напустишь, так ведь они народ отчаянный, разнесут твой замок по бревнышку, да и с тобой церемониться не станут.

При этих словах Калота вздрогнул, однако сдержался, ничего не сказал. Главному прорицателю были ведомы все небесные тайны, и боярин его побаивался.

— Тут не силой, а ловкостью надобно действовать. Призови злоязычников — вроде бы на совет. Побеседуй с ними , посмейся, да не гневайся попусту, будь с ними помилостивее. Среди этого сброда будет и наш человек. Все и без тебя сделается, — гнусавил прорицатель. — Простой народ любит по пустякам препираться. Начнется спор, потом пойдут тычки, драка. А в драке всякое бывает. Наши люди тут под шумок и уложат, кого надо.

— Ну и голова у тебя! Ну и голова! Позавидуешь! — воскликнул Калота в восторге от хитрости прорицателя. — С твоим могуществом да моим умом — тьфу ты, наоборот, — с твоим умом и моим могуществом можно творить чудеса! Я даже придумал, кто это сделает.

— Что сделает?

— Да уберет с моей дороги злоумышленников! Знаешь, кто? Главный охотник, Зверобой.

— Да, этот годится. Из подлецов подлец! — одобрительно кивнул главный прорицатель. — Любого прикончит за милую душу и глазом не моргнет. Оружие всегда при нем, его люди тоже вооружены, и убивать для них — дело привычное. Кроме того, они разобижены, а сверх всего — в долгу у тебя, потому как ты не покарал их за трусость. Им только мигни — сразу схватятся с дровосеками. А как начнется свалка да пойдут в ход ножи, и тем, и другим достанется.

— Здорово! — обрадовался Калота. — Вот только охота мне помучить их перед смертью. Хоть бы ненадолго собакам кинуть. Либо шкуру содрать кремнем...

— Нельзя, твоя милость. Избавимся от них — и то хорошо. Больше того, тебе еще придется пролить слезу над их могилой и обвинить Зверобоя в убийстве добрых людей. Тогда ты прослывешь самым что ни на есть справедливым боярином на земле.

— А если Зверобой проболтается?

— Сперва он попробует удрать, а твоя стража схватит его и изрубит на куски — он и пикнуть не успеет.

— Господи, что у тебя за голова! Дай хоть пальчиком потрогать, — попросил Калота. — Увериться хочу, что ты не призрак.

— Изволь, — прорицатель наклонил голову. — Трогай. Только за волосы не дергай — не мои.

— А твои где же?

— Спалили... Я тогда был еще молодым да зеленым. Предсказал дождичек, а повалил град, ну и побил все посевы. Обидчики мои — те же самые люди, которые теперь против тебя бунтуют. Они ни тебе не верят, ни мне. Мелют, будто я не умею предсказывать, неведомы мне тайны небесные...

— Ну, уж это слишком! — возмутился Калота. — Да они сами не знают, чего хотят.

— Нет, нет, очень даже знают... — сокрушенно покачал головой главный прорицатель. — Хотят, чтобы не было ни крепости, ни боярина, который забирает у них треть добра, ни главного прорицателя, который забирает треть остального. Вот чего они хотят! Да только этому не бывать! Клянусь небом: ни-по-чем! ¦

— И я! — воскликнул боярин. — Я тоже клянусь. А теперь ступай, сыщи Зверобоя и обо всем с ним условься. Коли засомневается в чем, вот тебе мой боярский перстень, дай ему в знак того, что твоя воля — это моя воля. И на словах передай, что поставлю его начальником над моими стрелками, если докажет свою преданность.

— Ладно...

Прорицатель повернулся и заковылял к двери, да тут боярин спохватился:

— Погоди! А как же змей?

— Прежде дай с врагами управиться, а змей нам не страшен. Через крепостные стены ему не перескочить — не из крылатых, небось. Значит, и тревожиться не о чем.

— Хорошо, ступай.

Калота махнул рукой и прорицатель юркнул за потайную дверь.

Боярин, довольный, что дела пошли на поправку, поспешил в опочивальню. А за окном мало-помалу гасли звезды, занималась заря...

Все, кто имел дочерей, не сомкнули в эту ночь глаз.

Не заснули и парни. У того невеста была, у другого — сестренки любимые. А уж девушкам и подавно не спалось. Никто ведь не знал, какую из них, принесут в жертву.

В хижине деда Панакуди было набито битком. Были тут Козел, Двухбородый, молодой дровосек со сломанной рукой, двое-трое пастухов, углежог из Дальних выселок со своим семнадцатилетним сыном, которого звали Саботой. Судили-рядили, как дальше быть.

— Надо тайком увести всех девушек в лес, — предложил Козел.

— А ну-ка, — шепотом сказал Панакуди, — сперва положите в рот по два ореха, и уж потом говорить будете. Стены трухлявые, все насквозь слышно, а у боярских соглядатаев ушки на макушке. Когда во рту орехи, не разобрать, кто говорит и что говорит.

Все кивнули — дескать, твоя правда. А Панакуди подмигнул и давай кричать:

— Да здравствует боярин Калота и боярский совет! Да пошлет им бог здоровья и всяческих благ!

Потом взял в рот два ореха и проговорил:

— А шейчаш дауайте говоуитъ по пуавде.

— Все равно разобрать можно, дедушка, — вдруг подал голос Сабота, сын углежога. — Лучше по-другому.

— Это как же? — спросил Панакуди.

— Перед каждым слогом говорить «чи». Вот так: чи-а чи-сей-чи-час чи-да-чи-вай-чи-те чи-го-чи-во-чи-рить чи-по-чи-прав-чи-де!

— Шмотьи ты, что пьидумал хитуец! Здоуоуо! — Панакуди выплюнул орехи. — Сто шестьдесят лет живу на свете, а до такого не додумался! Ай да малый! Кабы мне раньше-то знать! Я из-за этих орехов до сроку без зубов остался. Видали! — Старик разинул рот, и все увидели, что у него и вправду не достает трех зубов.