Злые игры. Книга 1 - Страница 101

Всего за полгода — правда, поначалу под предлогом болезни Малыша — он сумел заново восстановиться в прежнем своем качестве председателя правления банка и прочно окопаться в нем; старшие партнеры, обуреваемые смешанными чувствами, беспомощно наблюдали за тем, как он снова подгребает под себя отдел за отделом, посредничает при осуществлении самых крупных слияний, отменяет сделанные другими распоряжения о капиталовложениях, настаивает на различных гарантиях независимо от того, соглашаются маклеры с его мнением или нет, играет и на повышение, и на понижение учетных ставок, доказывая тем самым, что нисколько не потерял своего биржевого чутья… Кроме того, Фред III сумел лично поспособствовать успешному завершению двух наиболее крупномасштабных выкупов контрольных пакетов акций, которые удалось осуществить за это время при посредстве кредитов банка.

Младшие партнеры были просто вне себя; продвинувшись при Малыше, привыкнув к определенной степени свободы в ведении дел, они вдруг обнаружили, что оказались, по сути, низведены до положения клерков — пусть даже и таких, которых хвалят и превозносят, — а обнаружив это, принялись навязываться на мучительные беседы со старшими партнерами, жалуясь им и высказывая свои сомнения. Старшие партнеры, которым приходилось видеть подобное и раньше (и которые, кроме того, с отчаянием и восхищением наблюдали, как возвращение Фреда III привнесло в деятельность банка энергию и целеустремленность, деловой кругозор и хватку, в немалой мере усилило его активность), отвечали своим младшим коллегам, что те понапрасну только тратят время на пустые разговоры, а впрочем, если у них есть такое желание, пусть они сами поговорят со стариком.

Малыш вернулся в банк перед самым Рождеством; он горел нетерпением опять заняться делами, но наряду с чувством облегчения оттого, что он снова на работе, испытывал мучительные страхи и подозрения — кстати сказать, не столь уж неестественные в этих обстоятельствах. Он оказался прав: почти двадцать лет ушло у него на то, чтобы создать для себя в «Прэгерсе» определенное место и положение, а какие-то двадцать секунд сердечного приступа, похоже, почти напрочь лишили его и того и другого. Нескольких дней хватило, чтобы Малыш совершенно упал духом: члены правления в личных беседах разъяснили, что отец явно вознамерился отрезать ему яйца.

Даже отношения с Энджи стали теперь менее стабильными, чем прежде. На протяжении всей их долгой вынужденной разлуки Малыш цеплялся за саму мысль о ней как за спасительную соломинку. Надо сказать, что всякие контакты между ними отсутствовали полностью, он не мог ни позвонить Энджи, ни даже написать ей. Пока Малыш восстанавливал силы после болезни, его семья жила в Бичезе, и Мэри Роуз сама каждый день отправляла оттуда все письма; он неоднократно пытался улучить момент и, оказавшись вне поля зрения супруги, попросить Бомонта опустить письмо. Однако Мэри Роуз следила за ним очень тщательно.

Но вот наконец он снова очутился в Нью-Йорке, Мэри Роуз вернулась к своей работе внештатного редактора издательства «Даблдэй», и тогда-то Малыш и получил возможность позвонить Энджи; она обрадовалась этому звонку, что доставило Малышу удовольствие, и сказала, что прилетит с ближайшим же «конкордом». Но в ответ услышала мрачное:

— Бесполезно. Я все еще под замком. Она звонит мне по нескольку раз в день, и если меня нет дома, то расспрашивает горничную, когда именно я ушел и куда.

— Соври что-нибудь горничной.

— Дорогая, не могу. То есть могу, конечно, но ты себе не представляешь, каким меня сейчас подвергают перекрестным допросам и как часто. Мэри Роуз каждый день в обед приходит домой, вечерами она возвращается рано. По-моему, нам придется подождать, пока я не выйду опять на работу.

— Малыш, все это время я тебя ждала. — Голос Энджи стал колючим. — Я начинаю думать, что ты просто не хочешь меня видеть.

— Господи, Энджи, если бы ты только знала! Я страшно хочу тебя видеть, больше всего на свете. Потерпи, пожалуйста. Зато потом у нас будет такое воссоединение старых друзей, какого в жизни еще не бывало!

— Надеюсь, — бросила Энджи.

Воссоединение старых друзей, когда оно произошло, оказалось менее чем удовлетворительным. Они встретились в квартире в Гринвич-Виллидж; Энджи выглядела похудевшей, почти изможденной («Я по тебе так скучала», — объяснила она) и немного чересчур раздражительной, что было на нее не похоже. Разумеется, норов у нее был всегда, но обычно она приберегала его для каких-то серьезных случаев, а в повседневной жизни держала себя очень ровно. Ее раздражительность выбила Малыша из равновесия. Он занервничал; а кроме того, он боялся перенапряжения, что было теперь совершенно естественно; в совокупности это привело к тому, что в постели он показал себя далеко не с лучшей стороны; Энджи вела себя с ним мило и с пониманием, однако ни один из них не в силах был сделать вид, будто они пережили ураган или хотя бы слабое дуновение страсти; Малыш погрустнел и еще больше упал духом.

— Боже милостивый, — проговорил он, отворачиваясь от нее наконец и со злостью ощущая, как на глаза ему наворачиваются слезы. — И что же это у меня за жизнь такая настала, если я даже трахнуть тебя не могу как следует?

Маленькая ладошка Энджи ласково погладила его по плечу, потом дотронулась до руки.

— Не надо, Малыш. Не распускайся. Ты очень серьезно болел. Я в тот день даже испугалась, что потеряла тебя насовсем. И на работе тебе сейчас трудно приходится. Давай будем оба терпеливы. — Она забралась на него, улыбнулась, глядя ему прямо в глаза. — Я тебя так долго ждала. Могу потерпеть еще немножко.

Малыш вздохнул и заключил ее в объятия:

— Я тебя очень люблю. Как бы я хотел, чтобы у нас с тобой могло быть какое-нибудь будущее.

— Не думаю, что оно у нас может быть, — беззаботно произнесла Энджи. — Теперь уж это еще менее вероятно, чем когда-либо прежде. Я хочу сказать, твой отец ведь опять стал самым главным, верно? Так что, если он снова обо мне услышит, ему это определенно не понравится.

— Он там только временно, — возразил Малыш, стараясь сам поверить в это. — Но ты права, если бы он сейчас о тебе… о нас что-нибудь услышал, это было бы катастрофой. — Малыш тяжело вздохнул. — Энджи, ты ужасно исхудала. Ты хорошо питаешься?

— Да, — ответила она, — конечно. Я беспокоилась о тебе, Малыш. И скучала. Я ведь тебе говорила. Послушай-ка, давай не будем больше попусту тратить время на разговоры о том, чего все равно не может быть, а лучше станем наслаждаться тем, что есть. Расслабься, Малыш, и постарайся почувствовать себя счастливым. Дай-ка я посмотрю, не смогу ли я тебя чем-нибудь вылечить.

Она свернулась на постели калачиком и принялась легонько и ласково прикасаться к нему языком в самых неожиданных местах. Малыш посмотрел на ее золотистую головку и послушно попытался расслабиться. Полного успеха не вышло, но все-таки получилось лучше, чем в первый раз.

Может, со временем все вернется.

Теперь ему удавалось видеться с ней нечасто. Он не мог теперь летать, как раньше, в Лондон и Париж. Он стал быстро уставать. И за ним внимательно следила Мэри Роуз. Малыш высказал предположение (на этот раз действительно следуя совету своего врача), что, может быть, ему стоило бы снова заняться утренними пробежками; Мэри Роуз ответила, что это прекрасная мысль и что она будет бегать с ним вместе. Малыш всю свою жизнь терпеть не мог бегать, но никогда раньше не испытывал к бегу такой ненависти, как теперь, когда, тяжело дыша, трусил вокруг Центрального парка, а позади, не отставая ни на шаг, следовала Мэри Роуз, выкрикивая ему в спину что-то ободряющее, он же тем временем вспоминал о том, чем занимался в эти же самые часы ровно год назад.

Макс, 1983

«Пятьсот гостей присутствовали на великолепном балу, устроенном в честь леди Шарлотты Уэллес ее отцом, графом Кейтерхэмом в изысканном семейном имении Кейтерхэмов — построенном в XVIII веке Хартест-хаусе. Бал задним числом отмечал день рождения леди Шарлотты — ей исполнился двадцать один год — и стал первым крупным празднеством, состоявшимся в Хартесте после трагической гибели три года тому назад графини Кейтерхэм. Граф Кейтерхэм, который в последнее время вел все более замкнутый образ жизни, вместе со старшей дочерью встречал гостей перед южным фасадом Хартеста; он был красив и держался непринужденно. Леди Шарлотта в начале этого лета окончила Кембриджский университет; по доверительной информации, ей прочат высшие баллы сразу в двух областях — экономике и политической науке; осенью ей предстоит переезд на постоянное место жительства в Нью-Йорк, где она начнет работать в „Прэгерсе“, коммерческом банке, основанном ее прапрадедом в 1872 году.