Зловещие истории (сборник) - Страница 42

Шарак чуть не лишился чувств от счастья, он ощутил чистоту своего тела, облаченного в тонкие ткани, и тяжесть перстней на пальцах, которые еще недавно обжигали его, плавясь и стекая…

И вот Шарак поднял сияющую руку и позвонил в серебряный колокольчик. По этому знаку к нему всегда вбегал слуга, дожидавшийся его распоряжений за дверью.

Однако теперь почему-то никто не появился, лишь тишина была ответом Шараку.

Он приоткрыл отяжелевшие веки. Дверь наконец отворилась, и на пороге появился привычный слуга. Его голова была украшена ветками жасмина, он был облачен в малиновое платье, на запястьях и на щиколотках позвякивали золотые браслеты. Он наградил Шарака таким долгим, таким высокомерным взглядом, что у купца екнуло сердце. Затем слуга склонился с княжеским достоинством, и Шарак ощутил в этом поклоне убийственную насмешку над собой.

— Да, господин?

— На колени, ты, тварь! Или будешь избит до полусмерти!

Слуга рассмеялся.

— У нас на кухне говорят, — произнес он таким тоном, словно хотел сказать «в нашей стране говорят», — что кнуты и палки превращаются в букеты цветов, прикасаясь к нашим спинам. А знаете, почему? Потому что в кухне воцарился рай, и все мы находимся во власти его чар. Так ударьте же меня, господин.

Шарак бросился вперед, нанес удар. Слуга просиял и залепетал что-то о летней траве и прозрачных источниках.

Тогда Шарак попытался убить слугу. Он душил его и колол ножом, но это не причиняло юноше никакого вреда, он только пуще радовался. Наконец Шарак обессиленно повалился на пол.

— Уйди прочь с моих глаз, — прошептал он.

И слуга, поклонившись учтивее, вышел из комнаты. И тут же внизу раздались музыка и пение, и звуки поднимались все выше и выше, как набегающая волна.

— Будь проклят этот кудесник, — пробормотал Шарак. — Я погублен навеки. — Хотя он не смог бы сказать, в чем именно выражалась его погибель. Но, когда он вспоминал о своих слугах, купавшихся в роскоши и чувствовавших себя хозяевами в его доме, он не мог ни о чем думать, лишь о том, что унижен и сломлен. И снова в нем зародилась мысль о мести. «Все было бы прекрасно, если бы не отец этого выродка. Негодяй, это он навлек на меня все несчастья, он заставил меня разозлить свое отродье и тем самым нарушил мой покой, зная, что я не смогу справиться с Джайрешем».

Это слегка успокоило Шарака, он опустился на ложе и замер. Он больше не звал слуг, не требовал от них ни питья, ни пищи. Он просто сидел, наблюдая за тем, как тени то укорачиваются, а то снова растут. Словно его собственная душа распространяла вокруг себя мрак.

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ В лесу к югу от восточных садов прошло девять месяцев. Плодоносная осень и листопад сменились морозами и студеной стылостью, а затем наступило беззвучное ожидание, когда, казалось, все заснуло. Но вскоре побежали ручьи, и на кустах высыпали звезды цветов. Свиньи выскочили из пещер тереться о стволы деревьев. Молодняк бросился в реку и замелькал белым янтарем под тонким яшмовым покровом воды.

Искупавшийся Джайреш вышел на берег и увидел перед собой цаплю, которая стояла на одной ноге, а в другой держала церемониальный жезл.

— Пора прощаться, — молвила она.

— И я не могу остаться?! — воскликнул Джайреш.

— Мы должны выполнить пожелания твоего отца, — ответила цапля. — Он хотел, чтобы ты по прошествии девяти месяцев получил вознаграждение и вернулся домой.

— Но я не мог удовлетворить твоего господина. Я — отщепенец и изгой. Поэтому я останусь со свиньями.

— Ничего не поделаешь, эту книгу слагает Судьба, — промолвил подошедший белый кабан. — И из нее невозможно вычеркнуть ни единой строки.

И тогда Джайреш поднял руку, прощаясь с кабаном.

— Ну что ж, обратно в мир, — произнес он, — где мне никогда не обрести такого покоя и отдохновения, как здесь. И если я расскажу там о стаде свиней, приютившем меня, люди разве что поднимут меня на смех.

— Тогда ничего не рассказывай. К чему навлекать на свою голову неприятности? Просто знай, что это с тобой было.

— Да, но я начну думать, что то был сон.

— Вся жизнь — сон.

Друзья редко сопровождают свои разлуки обилием слов и потоками чувств.

И цапля повела Джайреша обратно через лес. Он шел, опустив голову, то улыбаясь, то погружаясь в задумчивость. С видом мечтателя он и вошел к господину ягуару.

— Ты сослужил хорошую службу и я доволен тобой, — промолвил тот, глядя на Джайреша горящими глазами. — Получи причитающееся вознаграждение.

И он указал на необыкновенный букет, лежавший на столике рядом с престолом. Он состоял из шипообразного когтя, пучка коричневой шерсти и белоснежного клыка, похожего на кинжал.

— Вот это? — переспросил Джайреш.

— Да.

— А что это такое, мой господин?

— Ключ, — ответил ягуар. Он закрыл глаза, и придворные вокруг зашушукались, прикрывшись веерами.

— Но, мой господин, это совсем не похоже на ключ.

— Ты так думаешь? — промурлыкал ягуар и чуть-чуть приоткрыл один глаз.

Цапля отвела Джайреша в сторону.

— Послушай, тебе пора отправляться домой. На обратном пути увидишь прекрасную гробницу, которую узнаешь по восседающей на ней сине-черной вороне. Она скажет тебе…

— Да?

— А шерсть, коготь и клык — это ключ от той гробницы.

— Зачем она мне?

— В ней покоится огромное богатство.

— Я не граблю могилы, — промолвил Джайреш, и взгляд его еще больше затуманился. Он снова мыслями вернулся в лес, к тем дням, когда ему не нужно было ничего.

— Как бы там ни было, возьми его, — велела цапля и, захлопав огромными крыльями, издала громкий крик.

И тут же поднялся страшный шум. Тигры метнулись со своих лож, и олени шарахнулись, опрокидывая шахматы. Бык ринулся в стаю обезьян. Заметались гуси и закричали птицы. Гиены зашлись истерическим визгом. Все заголосили на разные лады. Отовсюду доносился рев, рычание, лай, писк и шипение.

Джайреш замер.

— Это же звери! — вскричал он. — Это же птицы! — И огромный удав подполз к его ногам. — И змеи! — И Джайреш выхватил нож.

И тут все исчезло, как дым, как утренний туман. Все растворилось, и он оказался один в тени старых деревьев на высоком утесе в лучах заходящего солнца. Сон кончился, и спящий пробудился. Хотя, в отличие от обычного сна, из которого возвращаешься лишь с собственной душой, в руках он по-прежнему сжимал коготь, шерсть и клык…

Блудный сын Джайреш возвращался домой, на запад, пересекая дороги и холмы, мимо голых пастбищ и пустых террас, вдыхая сверкающий весенний воздух. Он не спешил, то и дело сходил с дороги и блуждал по полям и лесам, где временами встречал себе подобных. Джайреш приветствовал их с невероятным интересом и заботой, словно они представляли чуждый, но крайне симпатичный ему род. Таким образом, он то и дело сбивался с пути, но и это его не тревожило. Ибо по вечерам, когда солнце касалось окоема, он снова находил дорогу на запад.

К концу седьмого дня затянувшегося путешествия Джайреш, бродя в терпком вине сумерек, вышел к роще, за которой виднелось кладбище. На фоне испепеляюще багрового заката виднелись темные деревья и надгробия, с них то и дело поднимались в небо крылатые сгустки тьмы.

Джайреш тут же нащупал дар ягуара на поясе. Со странными предчувствиями он двинулся между закрытыми и безмолвными домами усопших.

Наконец он увидел перед собой огромное надгробие, вырезанное из камня такой белизны, что оно блестело, словно смоченное водой. Сверху на нем сидела иссиня черная ворона, она повернула голову и приветливо изрекла:

— Приветствую тебя, сын мой. Это здесь.

Джайреш взглянул на ворону и ответил:

— Я бы предпочел пройти мимо.

— Судьбой предписано тебе иное.

— Да и как я попаду туда? Не с помощью же этого ключа из меха?

— Дверь уже отперта.

— Так, значит, кто-то побывал тут до меня?

Но ворона вместо ответа взлетела и исчезла вдали. И в то же мгновение солнце село, и на остывающее небо высыпали звезды. Белое надгробие потемнело, словно всосав собственную тень.