Злой ветер с Каталаунских полей (СИ) - Страница 41

Меркурий Бессонов горько завидовал Севрюгину. Севрюгина любили женщины, Севрюгина боготворила публика, Севрюгин сорил деньгами, Севрюгин, швырял на чай официантам мятые купюры, не считая, Севрюгин небрежно вкладывал в карманы швейцарам по сотне евро, входя и выходя из ресторана, Севрюгин играл в казино, и, вроде бы, проигрывал за раз стоимость «феррари», с Севрюгиным уважительно здоровался сам Викториан Леонардович, Севрюгина издавали вне очереди и вне утверждённого плана, Севрюгин обладал неимоверным нюхом и звериным чутьем, Севрюгин отслеживал тенденции и опережал запросы, Севрюгин вращался в богемных кругах, Севрюгин, похоже, выходил на всероссийский уровень. Севрюгин был плодовит, как кролик и вездесущ, как Фигаро.

- С-с-еврюгин, — Меркурий Бессонов протёр замасленными пальцами очки, — скажи, Севрюгин, как у теб-бя получается так быстро пис-с-ать?

- Пис-сать, Меркуша, у меня быстро не получается. Я ширинку не успеваю быстро расстегивать. А пишу я, Меркуша, просто. Набираю на клавиатуре текст. Пальчиками.

- Севрюгин, я тож-же печатаю, такими же п-пальчиками стукаю. П-по клавишам.

- Верно, пальчики, у нас с тобой одинаковые. Но техника разная. У тебя пишмашинка раздолбанная, я же на компьютере навороченном работаю. Память, быстродействие, разрешение.

- Компьютер, — хмыкнул презрительно Меркурий, — думать всё равно головой приходиться.

- Голова, — сказал Севрюгин. — Запомни, Меркуша: голова — чтобы кушать, компьютер — чтобы сохранять.

- Зач-чем?

- Вопрос своевременный. И актуальный. Сохранять, значит, чтобы сочинять. Быстро.

- Н-не понял.

- Меркуша, у тебя в детстве кубики были?

- Не помню, Севрюгин. Наверно были.

- У меня, Меркуша, кубики были. Разноцветные и с буквами. Меня по по этим кубикам мамаша алфавиту учила. Сначала сама выкладывала из в ряд, от буквы «А» до буквы «Я», потом меня заставляла. И за каждую ошибку отвешивала подзатыльник. Происхождение у мамаши было пролетарское и рука такая полновесная, рабоче-крестьянская. Я эту руку, Меркуша, и эти подзатыльники до самой смерти не забуду.

- Причём тут кубики, Севрюгин?

- Кубики, кубики, — печально сказал Севрюгин, — Кубики, Меркуша, есть память о безвременно усопшей мамаше.

- Скотина ты, Севрюгин.

- Скотина, — согласно сказал Севрюгин. — Однако кубики в моём гениальном плане сыграли основную роль. Смотри, Меркуша, и запоминай. Повторять не стану. Расклад тут достаточно простой. Можно сказать, весьма банальный. Что мы имеем, Меркуша? Мы имеем издателя. Чего мы хотим? Мы хотим жить. Но как? Мы хочем жить хорошо и даже лучше. Канифольно и с оттягом мы желаем жить. Привольно, и с баблом. Чтобы бабла у нас было навалом, и бабы не переводились. Машину мы хочем и особняк, на курортах отдыхать и в заграницы ездить. Это мы. А чего хочет издатель? Издатель, Меркуша, хочет того же самого, что и мы. Только в гораздо больших размерах. Почему? Глупый вопрос. Кто такой издатель? Капиталист. Для чего он затевал свое неблагодарное дело? Может быть, для того, чтобы ознакомить массы с капитальными трудами гиганта мысли М. Бессонова? Да на хрена ему сдался гигант мысли Бессонов! Дело свое он начал для извлечения прибыли. И никак иначе. Следовательно, основная его цель — максимальное извлечение прибыли. Следи за мыслью, Меркуша. На ком можно сделать хорошие бабки? В первую очередь — на именах проверенных. Классики там, знаменитости разные. Затем — на именах раскрученных. И только потом дойдет очередь и до всяких там Меркуриев и, упаси господи, Бессоновых. Следовательно, наша главная задача — попасть в разряд имён раскрученных. Что для этого необходимо? Для этого, Меркуша, необходимы три вещи. Нужно предложить товар, который будет продаваться. Раз. Сделать на продаваемом товаре имя. Два. Стать для издателя неиссякаемым и постоянным источником извлечения прибыли. Три.

- Всего то, — сказал Меркурий Бессонов.

- Трудно, — Севрюгин звякнул ногтем о стекло бутылки, — однако не смертельно. С товаром несложно. Что в моде у публики? Любовные истории, скандальные разоблачения, фантастика, фэнтези, триллеры, боевики, репортажи с Рублёвки. Чтиво, да? Да, чтиво. Массовая литература. Что интересует обывателя? Меркуша! при всех высоких материях, обывателя, или мещанина, всегда, от начала времён, интересовали и интересуют две вещи, нет, вру, — три. Секс, насилие и смерть. Блуд, кровь и убийства. Всё. Остальное — технические подробности, объяснять которые становится скучно и неинтересно. Три источника и три составные части. Во тебе и кубики, Бессонов.

- Сука, — трезво сказал Меркурий Бессонов.

- Сука, — подтвердил Севрюгин, — зато я возглавляю десятку популярных губернских писателей, пропиваю за день больше, чем ты съедаешь за месяц и вообще…

- Опохмеляешься за мой счет, — желчно заметил Меркурий.

- Участь титана, — сказал Севрюгин, — наливая себе и Меркурию. — Триумф и трагедия.

- Вы-п-пьем! — зло прервал его Меркурий Бессонов.

- Чтоб и на нашей! — произнёс Севрюгин дежурный тост. — И не пересыхало!

Они выпили. Писатель Севрюгин закусил водку бутербродом с сыром и колбасой. Меркурий Бессонов скушал жирненькую сардинку и протёр замасленными пальцами стёкла очков.

Наглядная агитация

Решил я как-то сходить на предвыборный митинг, а то жена мне уже всю плешь на башке проела.

- Ты, - говорит, - Филя, совершенно у меня политически неподкованный гражданин получаешься. Ничем ты у меня совершенно не интересуешься, жрешь, пьешь, да в телевизор треклятый пялишься. Ладно бы новости смотрел, просвещался помаленьку, или поединки с ведущим Владимиром Соловьёвым по второму каналу, так ведь нет, ничего окромя футбола тебя смотреть не заставишь. А то упрешься в свой гараж и пропадаешь там целыми днями, с дружками водку трескаешь. Мне прямо за тебя, Филя, обидно становиться и перед моей подружкой закадычной Варькой стыдно. Вон ейный-то мужик в партии у Жириновского состоит, прессу партийную распространяет и с флагом по праздникам разгуливает. Ты бы, Филя, как-нибудь политически просветился, узнал о международном положении и нынешнем неоднозначном политическом моменте. Опять-же, какая социальная тренда нынче намечается, поинтересовался бы не из-под палки.

- Дура ты, - отвечаю, - Нинка, меня, гегемона потенциального и потомственного пролетария, с варькиным мужем сравниваешь. Я на заводе, посменно, по восемь часов у станка шлифовального корячусь в респираторе, а твой Петька варькин в тёплом кабинете штаны протирает, бумажки с места на место перекладывая. Он у нас администратор среднего звена, государственный служащий и заочный учащийся высшего образования. Я за квартиру ползарплаты отдаю и на "Жигулях" семьдесят восьмого года езжу. Квартира у меня полуторка в "хрущёбе", и дети спят в два яруса, и на кухне мы едим по очереди, и отдыхать ездим к родителям моим в деревню. А Петька с подругой твоей Варькой квартиру купили двухуровневую в элитном доме на проспекте Гагарина и на машине джипе разъезжают корейского производства, и отдыхать летают, между прочим, в Турцию, Египет и Арабские Эмираты. Конечно, ему сподручней газетки по почтовым ящикам раскидывать и флагами по праздникам размахивать, потому что он ничего тяжелее ручки в жизни не поднял. А мне после работы не то, чтобы по улицам носиться, мне до туалета дойти бывает тяжело от усталости тела. Ты меня, Нинка, очень сейчас обидела и оскорбила совершенно незаслуженным образом. Отвечать я тебе не стану, потому что вины за собой не наблюдаю, но критику твою беспардонную, между прочим, серьёзно принимаю к сведению.