Злодей ее романа (СИ) - Страница 9
— Соврать! И отчего я не удивлена? — Эрика хмыкнула, — Хотя бы расскажи, что именно врать, чтобы я не удивлялась и не мешала. А дар… Выходит у меня дар к некромантии?
Лестеру вдруг сделалось совестно. От идеи наврать маркизу Гринмаркскому стыдно не было, а вот когда Эрика так на него хмыкала — то сразу было. Врун, хам и наглый совратитель девиц. А она согласилась за него выйти! Самая щедрая из девушек Логрии! И умная к тому же: сразу все из его слов правильно поняла.
— Ну, я собирался сделать вид, что тебя похитил кто-то другой, а я обнаружил, прогуливаясь по лесу в одиночестве, как я обычно делаю. Примерно так… — он смущенно опустил взгляд. — И ты потрясающе умная и сообразительная. Да, у тебя дар к некромантии, и как только он раскроется — болезнь должна отступить. Я очень надеюсь, что начнет раскрываться уже сейчас…
Лестер замолчал: все же начать откровенный разговор о том, как происходит раскрытие дара, сразу было сложно. Когда она недавно так пугалась и переживала. Да к тому же все это считалось в обществе дикими суевериями, придуманными специально для соблазнения наивных девиц. Впрочем, Эрику сейчас ее дар волновал мало:
— Очень хитро про другого похитителя. Но не объясняет, отчего мне тут оставаться, а не домой ехать.
Лестер вздохнул: ее-то дар волновал мало, но все в значительной мере сводилось к нему, и этот вопрос тоже. К ее дару и ее здоровью.
— Во-первых, потому что я пока чувствую тебя только вблизи. Совсем вблизи, когда вот так обнимаю, или когда мы рядом сидим, как на вечере танцев. Я могу ощущать твою магию, твое состояние и самочувствие, иногда — твои эмоции. Я изведусь от беспокойства, если не смогу постоянно проверять, как ты себя чувствуешь… Во-вторых, и в главных, потому что когда я рядом, ты можешь чувствовать себя лучше. Хоть я и обещал тебя не трогать и обещание сдержу. Но отшлепать-то я тебя смогу за какое-нибудь возмутительное поведение! Про это я ничего не обещал. И на руках носить, потому что это полезно для твоего здоровья. Хм… это сложная для объяснения часть. Что ровно такие вещи тебе нужны, чтобы чувствовать себя лучше.
Эрика захлопала глазами.
— Какие? На руках носить?
— Ты очаровательная, — немедля сообщил Лестер, с большим трудом удержавшись от того, чтобы ее поцеловать. Когда она то была самой рассудительной девицей в Логрии, то через минуту задавала такие очаровательно невинные вопросы, невозможно было перед ней устоять. Перед ее живостью и искренностью. — На руках носить тоже… Плотские удовольствия. Те, которые случаются между мужчинами и женщинами. Хм… отшлепать тебя хорошенько — тоже плотское удовольствие. Как бы это объяснить, о небеса?.. Дар некромантии действует на грани между жизнью и смертью. Чтобы не оказаться за гранью, нужно крепко держаться за жизнь. Ничто не может держать крепче того действа, которое жизнь создает. Но… мы другие, и нам нужно играть со смертью даже в такие минуты. Понимаешь, Эрика?.. — он очень надеялся, что объяснил понятно хоть отчасти. И ругал себя за то, что не успел подумать, как будет объяснять. Не рассчитывал, что эти объяснения так быстро случатся. А до знакомства с ней — тем более не рассчитывал. Не верил почти, что сможет найти ту, что тронет его сердце. Эрика была его воплощенным чудом. И он очень волновался сейчас, когда вел с ней такой важный разговор.
— Что ж тут не понять, — задумчиво сказала Эрика, а потом спросила, — А хамство и бесцеремонность тоже помогают за жизнь держаться?
Лестер усмехнулся, опустил взгляд и мотнул головой.
— Ты удивительная… единственная, кажется, кому удается сделать так, что мне становится совестно за свои хамство и бесцеремонность. Нет… это мои личные особенности. Но я постараюсь быть тактичным и предупредительным хамом. Ради тебя. С тобой, про остальных ничего обещать не могу, — и посмотрел на нее искоса, сам себе сейчас напоминая нашкодившего кота. — Я бы тебя сейчас бесцеремонно отнес все-таки выпить чаю. Тебе нужно. А возможно, еще и поесть. Но я тактично спрошу… как насчет чая? И позволишь ли ты мне отнести тебя на руках в гостиную?
— Я не против, но как насчет того, чтобы мне немного приодеться? Я не привыкла пить чай в одной сорочке, да это и прохладновато, — последнее она выговорила так церемонно, как самая светская дама, уходящая «пудрить носик». Кажется Эрике все же было неловко полуголой.
— О, разумеется, мое сокровище! Я вовсе не предлагаю тебе пить чай в таком виде, — поспешил заверить Лестер, и тут же взмахнул пальцами, чтобы вернуть ее платье на место.
Это было его личное изобретение, он не знал, додумался ли до подобного кто-то еще: с ним подобным не делились ни дядюшка, ни отец. Следовало сперва обратить одежду в прах, а затем — восстановить из праха в нужном тебе месте. Так можно было и снимать ее, и надевать за пару мгновений. Очень удобно, когда имеешь дело с женщинами в кринолинах и корсетах, снять которые обычным способом — то еще испытание.
— Ну вот, теперь ты вполне готова к чаепитию, — заявил Лестер. На Эрике даже плед остался, где был, просто под ним появилось платье. И хорошо: ей было вредно мерзнуть.
Кажется, вернувшееся на место платье ее вполне успокоило, так что Лестер вызвал по громкофону экономку, велев ей принести новую чашку взамен битой, и когда они вернулись в гостиную — все следы их бурного выяснения отношений были прибраны, а чайник подогревался на маленькой свечке. Лестер устроил свое сокровище среди подушек поудобнее, закутав ей ноги в плед. Так, чтобы последствия его бурного и страстного наказания сидеть не мешали. Заодно предвкушая, что перед сном сможет намазать ее ранозаживляющей мазью. Это было для здоровья, они договорились. Но думать в этот момент не только о здоровье Эрики, но и о том, какая у нее восхитительная попка, ему никто не воспрещал.
Он разлил чай по чашкам, выдал ей ореховое печенье, придвинул поближе малиновое варенье — и ощутил себя очень счастливым человеком. Камин уютно горел, чай ароматно пах, а Эрика была рядом. И не собиралась никуда деваться. Приблизительно так Лестер себе и представлял счастье, начиная с сегодняшнего вечера, когда с ней познакомился.
— Вот это с платьем было так удивительно! Я бы в жизни не подумала, что это некромантия. И что, я так смогу? — принялась расспрашивать Эрика, — Трудно поверить, я ведь привыкла к тому, что уродилась бесталанной, мне даже говорили, мол наверное Дар ушел весь на музыку.
По всему, она упокоилась и смогла наконец заинтересоваться собственной магией. И Лестер радовался всему: тому, что ей стало спокойнее, и ее вопросам и искреннему любопытству, и милому щебету, звучащему как музыка. Такая же прекрасная, как та, которую исполняла Эрика.
— И так сможешь, и много чего другого сможешь. Не прям сразу, но когда дар войдет в полную силу — будешь в состоянии, безусловно, — охотно принялся объяснять он. — Ты уже сейчас что-то можешь! Просто тебе никто не объяснял, как. Давай попробуем? Я тебе сейчас объясню! — воодушевившись, предложил он. Ему жгуче хотелось, чтобы Эрика увидела, ощутила наконец свою магию, которая была важной частью ее натуры.
— Прямо сейчас? Думаешь, я что-то смогу? Я ничего не умею и не ощущаю, — испугалась Эрика.
— Не волнуйся. Если не получится, попробуем завтра еще раз. И рано или поздно получится, — Лестер успокаивающе положил ей руку на плечо. Он-то был практически уверен, что получится: ее дар сейчас искал возможность выхода с такой силой, как никогда раньше. Но волнения Эрики, которая так долго себя считала бездарной, тоже были понятны. — Наша магия… не такая, как любая другая. Ты не направляешь силу, меняя окружающие вещи. Ты направляешь течение жизни в них. Все, что когда-то было живым, сохраняет в себе искру жизни. Просто возьми его и представь, как оно было живым. Давай возьмем… например, ягоды из варенья! Про них просто представить… — Лестер подцепил ложкой две маленькие засахаренные ягоды малины и выложил их на блюдце перед Эрикой. — Посмотри на любую из них и просто представь. Ничего больше! Как она висела на ветке теплым днем, наливаясь соком, зеленые листья вокруг, солнечный свет, который позволял ей созреть. Представь, как она была живой. Почувствуй, что эта капля солнечного света и земных соков есть в ней до сих пор. Когда ты ее съешь — она придаст тебе сил, потому что в ней до сих пор есть жизнь.