Злобный гений (СИ) - Страница 4

Дойдя до мраморных урн из Пергама, философ остановился. Под огромным куполом собора не было никого, и только потрескивание свечей возле алтаря нарушало величественное спокойствие обители. Константин с благоговейным трепетом осмотрел роскошное убранство великого строения, являющегося одним из величайших центров христианского мира. Он часто бывал здесь, но всякий раз ощущал трепет перед размерами и роскошью храма, внушающего мысли о могуществе Империи и всесилии Церкви.

Неожиданно Константин вздрогнул – на его плечо легла чья-то рука. Он обернулся. Перед ним, как всегда подтянутый и строгий, стоял патриарх Фотий.

- Святой отец, - поклонился философ, - я не слышал, как вы подошли.

- Здравствуй, сын мой, - приветствовал воспитанника первосвященник, - в храме господнем должно слышать лишь божьи слова, а остальное – суть пустые звуки.

Константин снова поклонился, молча внимая мудрости своего наставника. Фотий ещё раз оглядел своего ученика и, будто отвечая собственным  мыслям, едва заметно покачал головой. Философ ждал.

- Сегодня я получил послание от хазарского хана Багатура, - произнёс патриарх. – Он просит направить к нему посольство для того, чтобы ближе познакомиться с христианским учением, и если его убедят, то каганат может принять нашу Веру.

Двое собеседников двигались по золочёному полу, украшенному дорогой мозаикой.  Философ молча слушал своего учителя, с напряжением вглядываясь в цветные изображения и боясь услышать то, что  уже знал наверняка.

- Я выбрал для этой миссии тебя, - первосвященник остановился.

Константин замер и посмотрел на учителя. Внезапно ему почудилось, будто за спиной патриарха возникло радужное сияние. Он хотел внимательнее разглядеть необычное явление, но свечение быстро померкло, растворившись в прохладном воздухе огромного зала.

- Но в Византии много учёных мужей, - попытался возразить патриарху философ, - почему именно я?

Это было неслыханной дерзостью. Никто не смел перечить Первосвященнику, и Константин сильно рисковал, возражая своему учителю. Но бури не последовало. Лишь нахмуренные брови выдавали недовольство старца, хотя его голос по-прежнему звучал ровно, без единой нотки недовольства или гнева.

- Ты превзошёл много наук и, несмотря на молодость, уже много лет являешься хартофилаксом  при Великом соборе, - снова тронулся по залу Фотий, - к тому же хазары знают, как я к тебе отношусь, и что вы с братом для меня значите.

Константин вопросительно посмотрел на учителя. Тот продолжал:

- Ты, конечно, знаешь, что Константинополь оказался в трудном положении. С одной стороны воинствующие кочевники, с другой славянские племена, которые тоже не прочь расширить свои владения. Да и арабы не оставили своих притязаний на священный город. Если  мы не предпримем никаких действий, то рано или поздно кто-нибудь из них поглотит нас, и Великая Империя будет стёрта с лица земли.

- Прости меня, святой отец, за дерзость, - во второй раз решился возразить настоятелю воспитанник, - но нет ли здесь хитрости, на которые столь щедр изворотливый каган?

- Я думал об этом, - ответил старец, ведя Константина мимо ряда яшмовых колонн, - риск есть. Но мы не можем упустить такой шанс. Если вам удастся убедить Багатура в преимуществе Христианства над другой Верой, то мы вместо возможного врага получим мощного союзника.

- О какой Вере идёт речь? – насторожился философ.

Патриарх на мгновение задумался, словно решая что-то про себя. Затем медленно произнёс:

- Ко двору кагана призван также арабский посол. Он будет отстаивать свою религию. Это значит, что проигравший обратно не вернётся!

Позади старца стрелой пролетела птица, невесть откуда взявшаяся в соборе. Сделав петлю, она взмыла вверх и исчезла под массивным куполом храма.

Константин медленно встал перед патриархом на колени и припал губами к морщинистой руке.

- Велю – встань! – приказал настоятель.

Философ поднялся.

- Я не спрашиваю тебя, хочешь ли ты отправиться в посольство, - продолжил свою речь мудрец, - я и так знаю ответ.

Ученик едва заметно кивнул.

- Посмотри на это, - Фотий достал из-под мантии древний папирусный лист.

Константин с большой осторожностью взял в руки свиток. На его поверхности были начертаны знаки, отдалённо напоминающие буквы. Философ знал, что это такое. Он держал в руках древнейшую азбуку, созданную когда-то финикийцами.

- По твоему лицу я вижу, что ты узнал эти старые литеры. Но это не просто набор букв. Здесь зашифрован текст, который описывает, как надо жить. Своего рода руководство к действию. Конечно, в те давние времена главным было выжить и уничтожить врага. Жизнь финикийцев тогда не была освещена светом истинной Веры. Поэтому и их тайнопись имеет дикое, бездуховное значение, лишённое божественного смысла. Тем не менее, каждому знаку в этой таблице соответствует определённое слово. И это правильно! Это настолько верно, что не может быть оспорено!

Константин с удивлением посмотрел на учителя. Он не понимал, куда клонит первосвященник. Конечно, он знал, что финикийская азбука – это не только символы, но ещё и перечень слов. И он сам не раз пробовал сложить их в текст, но всегда получалась непонятная чепуха. И хотя греческая азбука напрямую происходит от этих старых знаков, смысл каждой буквы был уже давно утрачен и в новом алфавите не использовался. И вот теперь патриарх неожиданно завёл речь о древних традициях в письме.

- Множество славянских племён являются язычниками и не имеют общей письменности, - пояснил свою мысль старец. – Ты прекрасно владеешь их языком и можешь составить новую азбуку, в основу которой следует положить божественное слово и основные заповеди. Затем, переведя Евангелие на славянский язык, мы сможем объединить разрозненные народы под знаменем Великой Веры. Да и в полемике с мусульманами это будет дополнительным подспорьем. Пусть при дворе кагана увидят, как всё больше языческих племён принимают Христианство.

Патриарх протянул пергамент философу и подвёл его к “плачущей” колонне. Это было место, притягательное и страшное одновременно. Лоб  Константина покрыла испарина. Много людей хотело прикоснуться к гладкой медной поверхности, но мало находилось среди них смельчаков. Существовало поверье: если загадать желание, и при этом колонна “заплачет”, то задуманное сбудется. Если же артефакт останется сухим, то просителя ждёт незавидная судьба.

- Положи руку в нишу! – приказал настоятель.

Ученик послушно вложил ладонь в холодное чрево небольшого отверстия. Он закрыл глаза и стал ждать. Теперь нужно было придумать желание. На мгновение ему привиделась картина – он сидит над книгой, а на её страницах аккуратно выведены как знакомые, так  и неизвестные символы. “Если сейчас ничего не произойдёт, то я обречён”, - мелькнула трусливая мысль.

 Внезапно Константин ощутил, как капли влаги стекают по его руке. Он повернул кисть и сжал в кулак мокрую ладонь. Затем расправил её и снова приложил к намокшей плоскости. Вынув дрожащую конечность из тёмного круга, философ взглянул на первосвященника. Тот улыбался.

Глава 4.

К столику, за которым сидели юноша и яркий карлик, подошла молодая официантка. Надев на лицо дежурную улыбку, она вежливо спросила:

- Что будете заказывать?

- Мне кофе и бутерброд, - ответил студент.

- А мне принесите “Войну и мир”, “Преступление и наказание”, а на десерт “Золотой телёнок”, - продиктовал Серафим.

Поймав на себе взгляд удивлённой девушки, он тряхнул колпаком и сказал:

- Не могу же я питаться одним меню?

Озадаченная официантка отправилась на кухню.

- Тут же не библиотека, здесь люди кушают, - в голосе студента появились осуждающие нотки.

- Я питаюсь духовной пищей, - пояснил Серафим, - а до ваших котлет мне нет никакого дела!

- Вот и сидел бы в своём трактате и не морочил людям головы, - начал закипать Андрей. – Кстати, а как тебя вообще занесло в философию?

- Из любопытства, - махнул ручонкой карлик. – Уж больно много об этой книге тогда спорили. И философы, и не философы. Вот я и решил рассмотреть её поближе, поглядеть, что в ней такого особенного.