Злая сказка - Страница 24

Он не винил за это людей. В особенности детей. Хотя на войне ему и приходилось убивать совсем мальчишек. Он винил ту учительницу, которая ставила пять не за сами сочинения, а за отраженный на бумаге страх детей перед неведомым. Как хорошо, что в детском возрасте все перевоплощающиеся спят. Ведь Первый может убивать взглядом. Не всегда сразу. Но у человека вдруг обнаруживается рак или что-то похуже. Посланник же может вообще проклясть весь род, а это еще страшнее. Или предсказать судьбу, а это уже шаг к самоубийству. Посланник может все, но при этом остается человеком и бессмертным. Он будет драться за всех, даже за тех, кто его унижал, когда он спал. За тех, кто посылал его матом в метро, за тех, кто из страха боялся его дружбы, которой он так желал. Посланник будет драться за всех. А ставкой будет его сущность, то, что люди называют душой.

Олег поднялся на третий этаж. Зашел к любимой физичке. Физику, если честно признаться, он знал на тройку. Но учительница была замечательная. «Ты слишком часто задаешь вопрос: „Почему именно так?“ Я не знаю, как и Ньютон, — просто так было всегда. Может быть, Бог знает? Ты умный мальчик, но физика не для тебя. Я не испорчу тебе аттестат, ведь ты просто уважаешь мой предмет. Этого достаточно». Галина Александровна почти не постарела и все так же улыбалась. Олег зашел и улыбнулся в ответ.

— Как ты? — спросила она.

— Работаю, все хорошо.

— Женился? — усмехнулась учительница.

— Нет.

— Жаль. Хороший ты парень. Все учил честно, хотя и не понимал мой предмет.

— Зато уважал.

— Я это уже оценила.

— Спасибо вам за то, что поняли.

— Тебе тоже — за то, что просто пытался понять. Старая учительница и Олег рассмеялись. Как ни старался увильнуть, он все-таки встретился с нелюбимой учительницей русского языка.

— Олежек! Подрос! Как дела?

— Неплохо!

— Ты ко мне ни разу не заходил.

— Если быть честным, то и не хочу.

— Почему?

— Помните то сочинение?

— Ах это? Да, это была глупость. У тебя же мать работала в школе, вот тебя и не любили.

— Не любили по другому поводу.

— Не поняла.

— Не важно. Но я вас все равно не прощаю. Не за себя, поверьте мне. Со своими делами я сам разберусь. А не прощаю вас за людей, которым вы поставили пятерку за причиняемое ими зло, за то, что подтвердили, что травить человека, непохожего на них, — это нормально. Я не проклинаю вас, просто осуждаю.

— Олежек! Олежек!

— Прощайте. Я вам не желаю ни зла, ни добра.

Олег знал, что это худшее из того, что можно было бы пожелать человеку.

Не оборачиваясь, он спустился на первый этаж. Дверь в его классную комнату, кабинет истории, была открыта. Народу из разных выпусков было полно. С шумом открывалось шампанское. Олег разглядывал кабинет: генеалогические древа правителей, карты сражений, исторические иллюстрации, портреты. Все было как прежде. Здесь была его обитель.

— Олежек! И ты пришел! — Он ответил улыбкой своей бывшей классной.

— Ты, наверное, кандидатскую защитил. Если не по истории, то по какой-нибудь другой дисциплине.

— Работаю. У меня родители и еще надо в будущее смотреть, — дежурной фразой ответил он.

Их глаза встретились. Ее почти совсем темные и его зеленые. В памяти всплыла та давнишняя история с сочинениями. Классная тогда вступилась за него. «Знаешь, почему я тебе помогла? — сказала она на выпускном. — Ты не такой, как все. Не подумай, что я тоже считаю тебя изгоем. Просто те, кто думает по-другому, нуждаются в защите». Олег хотел возразить, но она его остановила и добавила: «Даже те, у кого есть острые клыки».

Когда в кабинете истории стало и вовсе тесно, Олег вышел на крылечко перекурить, а затем снова стал бездумно бродить по школе. Память! Моя или не моя? Как можно говорить о своих поступках во сне? Да, на подсознательном уровне это был действительно ты, ты — но не имеющий возможности воспользоваться всем нажитым за века, опытом. Иначе не случались бы все эти глупые конфликты. А так оставалась голая сущность, без всякой возможности хоть чем-то прикрыться.

На втором этаже загремела музыка. Встречающийся народ был в основном пьян. Кто-то тискался на лестнице, везде пахло духами вперемешку с табаком и перегаром. Повсюду мелькали бессмысленно веселые лица. И эта странная, такая современная картина по абсолютно непонятной причине напомнила ему ночь на 16 июля 1099 года.

"Это позже историки напишут, что крестоносцы взяли Иерусалим в три часа пополудни. В тот же час, когда Христос принял свою страшную смерть на кресте. На самом деле, едва солнце перевалило зенит, крепостная стена уже в нескольких местах была пробита таранами. В три часа пали главные ворота. Город кипел и стонал. Вырезали всех, кто был с оружием, но носил символику другой армии. Врывалиев во все дома, которые не были отмечены крестом, и забирали все до последнего. Насиловали девушек, а иногда даже совсем еще детей. Улицы были запружены живыми и завалены мертвыми людьми. Маленькие островки сопротивления подавлялись молниеносно и жестоко. В плен вражеских воинов не брали. Даже тех, на ком были богатые одежды, убивали на месте. Добычи в городе было и так с избытком.

Молодой рыцарь пробирался по узким улочкам. Котта с нашитым на левом плече крестом была полностью заляпана кровью. Конь и оруженосец рыцаря пали еще при штурме. К тому же в ходе боя у ворот, когда он в числе первых прорвался в город, он потерял свой отряд. Теперь же его интересовало лишь одно место. Место, куда он стремился уже множество лет: Храм Гроба Господня.

Он расспрашивал многих из встречавшихся ему крестоносцев, но большинство из них уже были не в состоянии нормально изъясняться. Наконец ему указали правильный путь. Он никогда здесь не был, даже несмотря на то что прожил в этом мире несколько веков. Так сложилось.

Он выбрался на нужную улочку. Может быть, ту самую, по которой Христос нес крест, и увидел, как в переулке возле одного из домов какой-то воин прижал совсем маленькую девчушку и сдирает с нее одежды. Он медленно подошел к нему. Говорить о том, что так негоже поступать крестоносцу, было бесполезно. Он сразу же ударил наотмашь. Когда он увидел окровавленное лицо солдата, то узнал одного из своего отряда.

— Мы можем собирать военную добычу. Но мы христиане...

Нет, не то и не так. Все равно парень не понял. Да и рыцарь особо его не винил. Просто ему было неприятно смотреть. Девочка тем временем убежала, чтобы достаться другому воину Христа.

Народу возле храма было немного. Рыцарь ожидал увидеть сотни ожидающих лиц. А увидел едва ли сотню воинов в забрызганных кровью одеждах и доспехах. Однако все предводители похода были здесь.

Дверь в Храм Гроба Господня была сорвана с петель. Ключи в такой суматохе найти было абсолютно нереально.

Началась служба. Священники волновались и часто путали слова. Лица у всех молящихся были безумные, словно у одержимых. С рук и одежды стекали капли крови. Так что на полу Храма образовалось какое-то грязное месиво.

После службы Балдуин произнес торжественную речь по случаю победы. А потом началось. Никто теперь не узнает, кто тогда был первый. Просто окровавленный клинок опустился на Гроб и снова вернулся в ножны хозяина. Из желающих освятить свое оружие выстроилась целая очередь. Молодой рыцарь подошел в числе последних. Его глаза расширились от ужаса и удивления. Гроб Господень в крови. Рыцарь кинул взгляд на одного из священников, стоящих около Гроба. Тот почему-то стыдливо отвел глаза.

— Давай, чего медлишь? — подтолкнули его сзади.

Рыцарь вынул меч и, едва заметно прикоснувшись к Гробу, убрал его обратно в ножны.

Все постепенно разбредались по своим лагерям, а он стояли напротив входа в Храм. Последним вышел широкоплечий, коренастый рыцарь в пурпурном плаще. На щеке кровавый, гноящийся шрам от скользнувшего по лицу меча. Черные волосы коротко острижены. Из-под густых бровей смотрели темно-карие пронзительные глаза. Это был князь Танкред, один из предводителей войска крестоносцев.