Зимняя девочка - Страница 3

В то же время он старался, чтоб про него думали как можно лучше. Он двигался по комнате прыжками и короткими перебежками, чтобы понезаметнее затолкать под тахту драные домашние тапочки, смахнуть со стула какие-то не очень спортивные трусы. А попутно он прятал от чужих глаз что-то ценное, задвигал какие-то ящички… Лет ему было — между Таней и Вадимом, то есть класс примерно четвертый…

«А чегой-то я такая умная? — подумала Таня. — Чегой-то я за всеми подсматриваю?..» Она последнее время стала замечать за собой такое: сидит где-нибудь в углу и наблюдает. Причем не как равнодушная ротозейка: ей интересно, она переживает. А в то же время она будто сидит на просмотре учебного фильма… «Учебного? Чему же я сейчас учусь?»

Вадим в это время просто ждал, когда Гришка прекратит свои прыжки. А тот, сколько мог, оттягивал надвигающийся разговор. Он не знал, зачем пришли Таня и Вадим, но, как всякий нечестный человек, боялся заранее: «Вдруг я уже в чем-нибудь виноват?»

Наконец Вадиму эти пряталки надоели.

— Слушай, ты, — сказал он без единой капли приветливости. — Это Танька. У нее дефицитная книга. Может с тобой поменяться.

Гришка замер на полупрыжке — опасность миновала: пришли по делу, в нем нуждаются. И он сразу стал другим человеком:

— Что за книга?

— А я не знаю. Она без обложки.

— Что?! Фома, ты с ума? — И засмеялся своей выдающейся шутке… (А дело в том, что Вадимова фамилия была Фомин.)

Но и Гришка, конечно, понимал, что Вадим не такой дурак — предлагать для обмена простую драную книгу. Ясно: здесь что-то не того. Поэтому он выжидательно прищурился… Тогда Вадим повернулся к Тане, которая понимала, что сейчас начнется ее роль, и волновалась.

— Давай рассказывай. — Вадим пристально посмотрел на нее. — Про Северный полюс. — Он-то совершенно не волновался. Ему это просто надо было.

И тут словно кто-то подтолкнул Таню, и она, как в пропасть, упала в свой рассказ.

Сперва она увидела то, что уже видела в прошлый раз, — низкое выпуклое солнце над ледяными и снежными горами, полями, полянами. И это было не кино, не фантазия. Это все она когда-то видела своими глазами.

Таня ехала куда-то… Ехала? На чем же? Странно сказать, но, честное слово, она ехала на диване, покрытом пушистым толстым пледом или ковриком. Диван двигался не спеша, мягко качаясь и переваливаясь. При этом он двигался удивительно упорно, все время вперед, без единой остановки, без секундного отдыха. Таня сидела свесив ноги… Только спинки у него не было, у этого дивана.

Так она ехала сколько-то времени. Вдруг диван оглянулся, изобразил улыбку, и Таня увидела наконец, что это же белый медведь! У него была морда немного насмешливая, и немного наглая, и еще плюс к тому немного курносая. И он вез Таню без всякого, самого малейшего труда. И почему-то было понятно: если медведь ее, упаси боже, уронит или заденет о ледяную глыбу, мимо которых они двигались, ему сильно кое от кого влетит. Но от кого, Таня пока не знала и догадаться не могла.

И тут она заметила, что едет в одном лишь коротеньком белом платье! Почему-то она помнила это платье. Но почему — вылетело из головы… И вот сейчас, из Гришкиной комнаты, глядя на себя ту, в коротком платье среди снегов, она с тоской подумала — как вспомнила, — что ей совсем не было холодно, что она опять не похожа на других, опять не такая…

Этот страх Таня затаила в сердце — надо было смотреть, что там дальше произойдет с тою Таней, которая сидела на белом медведе… Солнце опустилось еще немного — ярче подожгло верхушки зеленовато-прозрачных гор.

— Он за тюленем. — Медведь мотнул башкой куда-то вперед. — За тюленем.

И тогда вдруг Таня увидела, что впереди действительно стоит ледяная глыба, похожая на тюленя. Тут ей и открылся секрет этих гор и глыб. Они все были на кого-то похожи: на моржей, на медведей, на тюленей, на рыб. А может, наоборот: северные рыбы и звери взяли себе такие тела, как у ледяных гор, вылизанных волнами и вьюгами.

А за ледяным тюленем стоял ее дед! Сейчас, глядя это «кино», Таня поняла, что совершенно забыла своего деда. Но и помнила его!

Она смотрела и удивлялась его полупрозрачной, как бы стеклянной бороде, его серебристой старинной одежде. «Как же называется она? — подумала Таня. — А… кафтан!» И удивлялась дедовским рукам: они были живыми, они двигались и одновременно были тоже полупрозрачными, как его борода…

Взгляд солнца легко проходил сквозь Таниного деда, не оставляя тени.

«Кто же я такая, — подумала Таня со страхом, — кто же я, если это мой дед?..» И продолжала смотреть на себя — ту, которую вез медведь…

Дед поднял ее на руки — легко, словно совсем невесомую, и Таня сразу вспомнила, какой он сильный. Медведь стоял, ожидая его слова.

— Ну? — спросил дед. — Отвезешь нас туда?

— Боюсь, — ответил медведь.

И Таня поняла, что бояться — для медведей совсем не стыдно, не то что для людей. Для медведя «боюсь» — то же, что для человека, например, «хочу поесть».

— Вы невидимы, — сказал медведь, — а я — боюсь!

Дед помолчал немного.

— Ладно, отпущен. — И пошел прочь куда-то с Таней на руках.

А медведь остался стоять, словно чем-то обиженный и в чем-то виноватый… Они шли довольно долго. Сколько? Таня сейчас не могла вспомнить. Вдруг дед легко взошел на вершину ледяной горы и остановился.

Таня с удивлением увидела дом, и людей около дома, и флаг на мачте. Вернее, это она теперь знала, что там за люди, дом, флаг, мачта. И понимала, что все это зимовка. Но Таня, которую она, теперешняя, видела на руках у деда, ничего не знала и, прижавшись к дедовой груди, вся дрожала, как дрожат от холода. Все, что было там, на ледяной поляне среди… А! Вспомнила слово: «торосы»!.. Все, что было на ледяной поляне среди торосов, это все было ей неприятно, страшно. Она — теперешняя — не могла понять, откуда были тот страх и неприязнь. Но они были!

— Дрожишь? — Дед как-то странно и внимательно посмотрел на нее. — Ну вот, значит, я правильно задумал.

— Что?

— После узнаешь… Медведю-то их можно бояться…

— А мне?

— А тебе их надо любить.

Она опять увидела себя в Тришкиной комнате. А та северная картина распадалась прямо на глазах, таяла, словно была сном: думаешь, запомню на всю жизнь, а попробуй-ка вспомни через полчаса — ничего не увидишь в душе, будто на экране погасшего телевизора.

— А дальше? — тихо спросил Гришка. — Дальше что?!

Таня молчала. Что-то мешало ей говорить. Или кто-то мешал…

— Ты же в нашей школе учишься, да? Тебя как зовут?

— Это ты в нашей школе учишься! — усмехнулся стоящий в дверях Вадим.

Таня уверена была: он только что вошел сюда. И поняла: «Вот кто меня перебил».

Гришка не обиделся на Вадима. Вообще не посмотрел на него. Вся его суета ушла. Он сидел на стуле, словно пианист перед невидимым роялем — сосредоточенный, готовый через секунду заиграть.

Кошка и собака, забыв ссориться, смотрели на Таню — внимательно, не мигая, как умеют смотреть только звери.