Зимний Мальчик (СИ) - Страница 48

А вот и начались. Новости. Страна встает на трудовую вахту. Понедельник же.

Значит, и мне пора на трудовую. Долой уныние и пессимизм. Начнем с утренней гимнастики. Три-четыре, три-четыре…

Что означает «важная деталька»? Если бы понять… Но часто и понимать-то нечего. Сон, он и есть сон. Толкование снов есть попытка постичь материальный мир идеалистическими методами. Ну, например, не стоит даже ради важной цели становиться на колени и лезть в дыру: сожрут. А уж крысы сожрут, клопы, стая товарищей или кто другой — это определяют конкретные условия. Так учит диалектический материализм.

И я приободрился. Подышал перед открытой форточкой. Восстановил примат рацио. И вернулся в постель: рацио требовало, чтобы я выспался.

Проснулся уже в девять. В шесть по Москве. Второй раз зарядкой себя занимать не стал. А стал спокойно выполнять всё, намеченное ранее: утренний кофе, прогулка, любование реками, их здесь две, Омь и Иртыш. Смотрел на воду и предавался размышлениям о скоротечности жизни. Пуха сегодня много меньше вчерашнего, и ветер утих.

Затем посмотрел на строящийся цирк. Почти готов, но почти не считается. Осенью, верно, можно будет сходить, но до осени я тут не задержусь, вряд ли.

Зато краеведческий музей был открыт. С непременной копией «Покорения Сибири Ермаком». Доспехами монгольских воинов. Казацкими пиками. Булавами. Пищалями.

Проникся боевым духом.

В час перекусил. Это здесь час, а в Черноземске десять утра, а в десять утра есть-то не очень и хочется. В универмаге купил компактный будильник. Будет звенеть без пятнадцати шесть, а то внутренние часы никак не подстроятся после перелёта.

Зашел в районную библиотеку. Записали, как командировочного. Попросил что-нибудь, приличное для чтения в Сибири. Дали толстую книгу, «Барабинские повести» Сартакова. Сказали, хорошая. Сел в скверике и начал читать.

Мдя… Нет, интересно написано, но не верю. Написано от первого лица. Герой — парень со стальными мускулами и простецким характером. Пролетарий с семью классами. А видно, что пишет человек образованный и далеко не простак. Просто прикидывается. Вот и не верю.

А и не нужно верить, сказал внутренний голос. Я даже вздрогнул, до чего громко он это сказал. Не нужно верить, нужно читать, если хочется. А не хочется — не читать. Выбирай, что хочешь.

Выбирать я не стал. Время идти на Шестую Станционную улицу. В Дворец Железнодорожников. Неспешно, предаваясь созерцанию окружающего мира и осознанию в нём собственного места. Оно, место, может быть совершенно ничтожным, но без него мир не полон.

Зрителей и вчера не было, за исключением пяти-шести человек, а сегодня нет и их. Понедельник. После пяти подтянутся. Те, кто ходит во всякие кружки, организованные для железнодорожников, их домочадцев и просто интересующихся. Придут детишки на кружок рисования, глядишь, и зайдут посмотреть, как взрослые дяди в куколки играют. Глядишь, кто и заразится шахматами.

Сегодня я играл черными против молодого мастера из Саратова. Теперь уже я выбрал вариант дракона. Сыграл иначе, чем Рыженков вчера против меня. Мой Брусиловский прорыв был подкреплен с флангов, и к двадцатому ходу белые были обречены. Еще пять ходов соперник посопротивлялся, а потом проявил благоразумие и сдался. Впереди еще тринадцать туров, нужно беречь патроны, снаряды, да и самих ратников тож.

Сегодня я отправился в театр драмы. Здание — брат-близнец нашей чернозёмской драмы. Смотрел спектакль «Ясная Поляна». Крепкая сибирская игра.

К артистам после спектакля не пошел, постеснялся, а пошел в ресторан. Десять вечера, а по часам моего организма только семь. Самое время пообедать и поужинать разом. Потом такси, гостиница, дыхание, душ, и «Барабинские повести» на ночь.

Серая Гвардия притаилась за углом, но звон будильника в урочный час ее распугал.

Иртыш — река знаменитая, в ней Ермак утонул. Самый длинный приток в мире. Длиннее самой Оби. В верховьях жил великий герой Ер Тостик, казахский богатырь. А ниже Омска по реке обитали венгры. Давным-давно. Но во время Великого Переселения Народов покинули родные берега, и теперь сильно тоскуют. В реке уйма всякой рыбы — стерлядь, нельма, налим. На левом берегу в пойме гнездятся всякие птицы. А на дне Иртыша, по преданию, три богатейших клада: сибирского хана Кучума, сибирского освободителя Ермака и Верховного Правителя России Колчака. Правда, учёные отвергают эти предания, называя их необоснованными слухами, но как знать, как знать…

Я сидел под тентом на теплоходике «Москва», слушал экскурсовода и смотрел окрест. Красиво. С реки любой город становится краше в три раза, и Омск не исключение. К тому же сюда не долетал пух, которого, впрочем, становилось всё меньше с каждым днём.

Завтра — последний тур. А сегодня доигрывание отложенных партий. Шахматная партия длится пять часов, и, если не закончена, её откладывают «на потом». На день доигрывания. Партию можно анализировать, искать пути к победе или к спасению, можно привлекать тренера или просто доброхота-помощника. Нередко обе стороны соглашаются на ничью без доигрывания, но и доигрывать тоже порой приходится.

Но я укладывался в отведённое время. Успевал. Потому сегодня совершенно свободен и, взяв билет на теплоход, отправился на экскурсию. Раздумывая над глобальными вопросами, не предлагая ответов.

В воскресенье на Париж упал наш советский самолет. Сверхзвуковой. Что-то часто они падают, наши советские самолеты. В чём причина? Ну, не в том же, что я играю в шахматы. А в чём? Вредители? Саботажники? Техника ненадежна в принципе? Пилоты никудышные? Или просто так звезды на небе выстроились?

Многие из участников турнира поменяли билеты. Поездом поедут.

Вот, кстати, участники турнира. У меня с ними отношения как-то не сложились. Не сказать, чтобы совсем не сложились, но преимущественно. Во-первых, они все старше меня. Мне восемнадцать, а средний возраст остальных, на глазок, лет тридцать пять. Все друг с другом встречались раньше, и не однажды. Свой круг.

Во-вторых, я новичок, да вдобавок всего лишь кандидат в мастера. Новичкам положено ходить на полусогнутых, внимать мудрости старших по званию и бежать за пивом по первому намёку. А я… А я выиграл первенство. Завтра заключительный тур, но догнать меня невозможно. И вчера было невозможно, и позавчера. И даже позапозавчера вряд ли. У меня четырнадцать побед в четырнадцати турах. Итого четырнадцать очков. Кругом четырнадцать. А у ближайших преследователей по восемь с половиной, плюс что доиграют сегодня.

Ко мне не раз подходили с предложением ничьей. Накануне вечером или прямо перед туром. Мол, так и так, ты кандидат, а я международный мастер, для тебя большой почёт сделать со мной ничью. На что я скромно отвечал, что ещё почетнее будет выиграть. И выигрывал. Что не добавляло мне симпатии.

Но что я, за симпатией сюда прилетел? Я прилетел за победой!

И каждый день, делая зарядку, повторял: я прилетел за победой.

Однако недружественность профессионального окружения чувствовалась. Другое дело любители: они собирались около того столика, за которым играл я. Сначала два-три человека, а потом — по десять-пятнадцать. Соперники взывали к судье, мол, мешают думать. А судья, как и организаторы, были рады: вот они, болельщики, значит, турнир пользуется у омичей популярностью! Значит, казённые деньги потрачены с толком.

Турнир перенесли в большой зал, а я — и мои соперники — стали играть на сцене. Установили демонстрационную доску, и паренёк из местного шахматного клуба длинной палкой цеплял фигуры и переставлял их по демонстрационной доске, чтобы видно было издали. Вчера их, зрителей, было уже около полусотни.

Я старался соответствовать. В костюме, при галстуке-бабочке, изображал буржуазный пережиток из довоенного времени. Но стильно.

А остальные участники злились. Это первенство России, а не цирк Чижика, говорили они вполголоса. Тоже, видно, хотели, чтобы их партии показывали на демонстрационной доске. Ну, и показывали. Один раз. Когда играли со мной.