Зимний Мальчик (СИ) - Страница 42

А там, где производства не было — школы, вузы, НИИ и прочие, — занимались благоустройством, и зачастую могли-таки провести праздник труда с хорошим настроением. С помощью водочки. Чтобы выходной не пропал зря. Главное было — не перебрать, в трудовых коллективах поллитровочка на троих считалась стандартом. Старшеклассники и студенты обходились пивом.

Уроки домоводства для старшеклассниц включали обучение азам портновского искусства, а дальше — как получится. Кто-то умел и любил шить, кто-то нет. Но швейная машинка была обычным атрибутом советской семьи. В условиях, когда швейная промышленность выпускала пусть добротную, но унылую продукцию, умение шить здорово выручало мастериц и любителей. Даже общедоступные женские журналы «Работница» и «Крестьянка» постоянно помещали выкройки, а те, кто метили выше, выписывали дорогой журнал «Рижские моды». Попадались и модные журналы социалистических стран. Кружки кройки и шитья были при каждом доме культуры, и посещали их в охотку.

Идеальной швейной машинкой была «Зингер» — фирма с мировым именем. Машинки отличались исключительной функциональностью и надежностью. До революции у фирмы был свой завод в Подольске, крупнейший в Европе, который при НЭПе возобновил свою работу, и долгое время продолжал радовать клонами прародительницы. Закрылся уже в двадцать первом веке.

Институт домработниц в те годы уже угасал а прежде, в сороковые-пятидесятые-шестидесятые, был весьма развит. Домработницы считались рабочим классом, с ними заключался договор, платились необходимые отчисления, они имели право на пенсию по достижении пенсионного возраста и т. п. Долго работающие в семье домработницы нередко становились «своими», в смысле — членами семьи, порой с решающим голосом.

Вера Борисовна работает без договора, т. к. уже на пенсии. Работает неполный рабочий день: обиходить Чижика не так уж и сложно. Платит Чижик ей не много, но и не мало. Средственно.

И, наконец, поясню обстоятельства создания оперы «Малая Земля». Советская опера не смогла пережить советскую власть: в сегодняшнем репертуаре оперных театров не найдете ни «Кондратия Булавина», ни «Емельяна Пугачева», ни других идейно правильных, но невероятно убогих музыкальных произведений.

Наш Чижик написал иное. Собственно, его опера — это музыкальный триллер, война миров, столкновение человечности и нечеловеческой агрессии. Мелодии яркие, запоминающиеся, которые можно не только слушать, но и петь, в общем, возврат к девятнадцатому веку в хорошем смысле. И очень повезло с моментом: в 1972 году у Чижика не было конкурентов. Он опередил всех. Каждый знает космонавта номер один, но кто назовет третий номер? (ответ: Джон Гленн). Композиторы-то были, и хорошие композиторы, но вот сочинить оперу, где главный герой — Брежнев, они как-то не догадались. По крайней мере, в нашей реальности. Песня Пахмутовой прозвучала на конкурсе «Песня-75», и, при всём уважении, была слишком тяжеловесна. Опера же Пальцуна и вовсе опоздала, к восьмидесятым Брежнев превратился в карикатуру на самого себя. А в семьдесят втором он безусловный лидер, страна в апогее развития, подписан договор об ограничении стратегических вооружений, строятся и уже построены автогиганты ВАЗ и КАМАЗ, самые передовые электростанции, планируется БАМ, ведётся огромное жилищное строительство и т. д. и т. п. Авторитет у него был настоящий.

К тому же маменька Чижика волею автора была звездой Большого Театра, подругой Галины Брежневой и женой замминистра культуры. Влияние Галины на Леонида Ильича было ничтожным, но знали об этом лишь на самом-самом верху, члены политбюро ЦеКа. А те, кто пониже, следовали обычной чиновничьей практике: лучше перекланяться, чем недокланяться.

Насчет же гонораров Чижика: они были большими, но не исключительными. В СССР были люди, зарабатывающие и побольше Нашего Чижика. Правда, в те годы (а также и раньше, и позднее) на подобных людей велась настоящая охота. Стоит только посмотреть биографии элиты творческой интеллигенции, как замечаешь: женился, развелся, женился, развелся, женился, развелся… На самом деле это его женили, рожали от него детей, а потом разводились, получая на детей алименты: 25 процентов на одного ребенка от суммы «грязного» дохода, т. е. дохода до вычета налогов. И жили на эти деньги припеваючи, что не мешало грызться с другими женами и детьми. А уж какие драмы происходили при дележе наследства…

Но нашему Чижику это пока не грозит.

— Чижик, не знаю я ничего про этого Гаврилу. Манекен он, и больше ничего, — сказала Ольга.

Манекен стоял рядом, в двух шагах от швейной машинки, и видом своим показывал, что он никто и зовут его никак. И даже не он он, а оно.

У Ольги — острый приступ писательской неуверенности, спровоцированный недавней встречей с Профессиональным Драматургом, в дальнейшем ПиДи.

Поначалу ПиДи хотел, чтобы мы с Ольгой приехали в Москву — обсудить, что и как. Я ответил, что напряженный график учебы не оставляет нам времени, а между строк — что хлеб за брюхом не ходит.

Тогда приехал он. И сразу стал показывать, что мы ничего в драматургии не знаем, ничего не понимаем, и все работу придется выполнять ему. И потому сорок процентов от гонорара это смешно, он согласен выделить нам двадцать, и то много будет, но ПиДи человек щедрый и всегда готов поддержать молодежь.

Я согласился, что да, что ему придется поработать, но на то его и берут в компанию на готовый проект. И если ему сорока процентов мало, зачем он вообще приехал? А молодежь в нашем лице, если ПиДи не согласен на уже обговоренные ранее условия, постарается обойтись своими силами. И мир не без добрых людей, у нас есть и другие предложения, тоже от людей именитых и даже лауреатов.

Тут ПиДи стал давить на сознательность. Что не может он, известный драматург и состоявшийся человек, соглашаться на сорок процентов. А мы должны просто быть рады работать с ним, получая бесценный опыт.

Ольга готова была поддаться, но я пресёк. Сказал, что если он не может, то, значит, так тому и быть, мы опять всё сделаем сами, а не получится — это и будет бесценным опытом. Но получится. Я так думаю.

Потом ПиДи стал взывать к состраданию, что ему деньги очень нужны, на что я вообще отвечать не стал. Просто слегка поднял брови — к чему, мол, это он нам говорит?

ПиДи комедию ломать перестал, сказав лишь, что попытаться стоило, и перешел к практической стороне дела. Что, как и когда. Ольга показала синопсис, что написала сама с небольшой моей помощью, ПиДи сказал, что могло быть и хуже, но своего варианта не предложил, а предложил Ольге написать первое действие, а уж он по нему пройдется рукой мастера. И там можно говорить конкретнее.

Потом они что-то говорили о своем, писательском, говорили долго и умно, и мы расстались если не друзьями (это и невозможно), то сообщниками. Тот еще сообщничек. Спиной к нему лучше не поворачиваться, во всех смыслах, да я и не собирался.

И вот сейчас Ольга стояла в растерянности. Наведенная беспомощность, хочется плюнуть, вздохнуть и согласиться на десять процентов. Ага, сейчас.

— Надя, мы тут с Ольгой поработаем наверху, — сказал я. Бочарова не возражала, «Зингер» у нас один, а мастериц две. Нужно будет подольскую новинку прикупить, что ли. Но потом. Когда разберемся с пьесой.

В мезонине было воздушно. Я расположился в дедушкиной мастерской, теперь это мастерская моя. Только мастерить мне нечего. Не умею сам — буду учить других.

Я усадил Ольгу в кресло, сам сел за стол, заправил в «РейнМеталл» чистый лист.

— Тебя тревожит, что ты ничего не знаешь о Гавриле, так?

— Так.

Я начал печатать, диктуя сам себе:

— Гаврила Николаевич Сомов, родился в одна тысяча двадцать четвертом году в бедняцкой семье. Отец Николай Пантелеймонович Сомов, безлошадный крестьянин, с тысяча девятьсот тридцать второго года колхозник, проживал в деревне Кудимовка Землянского района Центрально-Черноземной области, к моменту действия пропал без вести во время военных действий под Харьковом. Мать Марфа Андреевна Сомова, колхозница. Старший брат Егор Сомов пал смертью храбрых в боях за Сталинград. Младший брат Филипп двенадцати лет и сестра Евдокия одиннадцати лет работают в колхозе «Знамя Ильича» вместе с матерью.