Зимний костер (СИ) - Страница 2

К тому времени сказка про кикимору закончилась, и невысокое существо, похожее на румяного мужичка, с круглыми щеками, рваной косматой шубейкой, медвежьими ушами и мохнатыми лапами, откашлялось солидно и, блестя глазами, заговорило густым медовым голосом: «А вот я расскажу вам о кладе, который спрятал старый разбойник Уриу Густо-Пусто. Грабил-то он много, да пропивал еще больше, а уж со своими подельниками завсегда дрался, как до дележки доходило. Самый он сильный был, большущий да могучий, хоть и состарился, а силы не убывало. А все из-за одной ведьмы.

Случилось это, когда Уриу еще молод и хорош был собой. Как-то спал он в лесу, там на него набрела лесная дева и влюбилась в него. Уриу наобещал ей с три короба, и что до гроба верен будет, и что возвращаться будет к ней каждые год, и еще - когда найдет самое большое сокровище, вернется к ней навсегда. А она за это зачаровала его, так что ни один враг не мог его победить.

Один раз он и правда вернулся к деве спустя три года, уж как она радовалась да ласкала его, словами не передать. А потом в делах своих разбойничьих он позабыл ее, вспоминал лишь добрым словом, когда в очередной раз удавалось из передряги выбраться живым. Время шло, покрывался он шрамами и рубцами, выживал даже после самых страшных ударов, хотя и давно его красивым назвать никак не мог, лицо уродливо было, не единожды разрубленное и кое-как сшитое коновалом из его шайки...

Однажды проезжал мимо знакомых мест, но леса того не было больше - одним сухим жарким летом выгорело все, лишь черные стволы остались, и ведьмы своей лесной он не нашел. Что с ней стало, было ему неведомо, да он и не старался разузнать - все забот меньше. Не любил он всякие обещания давать, и ему легче было без этого груза.

А скоро Уриу получил свою кличку, прилепившуюся к нему до конца дней его - Густо-Пусто. Как разживется добычей, так сразу и спускает ее. А уж как дерется за нее, любому своему подельнику запросто зубы повыбивает - и за что? Все равно к концу дня ни монеты не останется, пропьет и прогуляет. А то, бывало, и сиротке какому целую шапку золотых насыплет с пьяных глаз, потом, правда, как проспится, ищет его, да уж куда там.

Разжился как-то сундуком заговоренным: никто, кроме хозяина открыть его не может, а все без толку, пустовал сундук.

И пил-то как, до страшных чертей напивался и дрался даже с ними, кулаками в воздухе махал, а то вдруг начнет что-то мерещиться, и он плачет горючими слезами, и оправдывается, мол, нет, не успел, не нашел еще. Может, вспоминал то обещание, данное лесной деве, что вернется, найдя самое большое сокровище… А какое оно, это сокровище, кто знает? Он и сболтнул тогда, потому что хоть всю жизнь ищи, да не найдешь, а потому такое обещание можно и не выполнить никогда.

На старости лет часто вспоминать это стал, да вроде, говорят, даже вправду искать начал, расспрашивал всяких ученых людей, что ему на большой дороге попадались. Иной раз, если ответ ему нравился, так отпускал человека, не вредил ему. Впрочем, редко так было, с годами он только бешенее становился, управы на него не могли найти свои же подельники.

А тут как-то ограбили они обоз, дело вроде бы и обычное для них-то, да только по слухам, в том обозе тайно перевозили королевские регалии: цепь, меч и корону. И вроде бы вещички эти Уриу себе забрал. И в тот раз отчего-то не стал свою долю спускать на выпивку. Ребята его в недоумении долго ходили, а потом Уриу ни с того ни с сего заявил, что помирать пора уж, чует сердце, а потому едет на родную сторонку. По дороге как ехали, выкапывал разбойник всякие деревца молодые, которые приглянулись ему, и в возок, который с собой взял, укладывал с корнями прям. Дело по осени было, так еще и орехов и желудей корзину набрал, его подельники не знали, что и думать. Верно, вожак последний разум потерял.

А приехали они все на погорелище, что осталось от того леса заповедного, где жила ведьма, полюбовница Уриу. Два дня разбойники кляли своего атамана на чем свет стоит – деревца вкапывали вокруг озера, что раньше посередь леса росло, желуди да орехи разбрасывали. На третий день пир приказал устроить, набили дичи, вертелов наставили, ребятки сгоняли за вином да девками в городок по соседству. Гуляли весь день и всю ночь, а на следующее утро хватились Уриу. Нет и нет его нигде, будто и не было. Аукали, звали, а потом и нашли – лежит мертвый у озера, будто прилег и заснул. А уж лицо-то спокойное было, словами не передать.

Простила его ведьма, забрала к себе. Ну, там и похоронили его, а вместе с ним сундук его заговоренный. И говорят, тяжел он был, да все не открывался, уж его и топорами разломать хотели, а топоры отскакивали да по хозяйским ногам норовили попасть. Вот там, говорят, золотишко лежит, и королевские штуки эти тоже.

А я точно знаю, что золото есть и меч, и цепь, и корона. Лежат они на берегу озера, а на могиле три приметных камня, мал-мала-меньше. Сейчас-то вокруг озера лес снова растет, разбойничьими руками посаженный, да рук этих не помнит, тихий лес, светлый. Хранит его ведьма, как память о любимом».

Замолчал дух, засопел в кулачок, и остальные притихли. Кто-то из свиристельщиков тихую песню затянул – четко не разобрать, но ровно о чем-то ясном, летнем. Будто солнышко рябь воды перебирает, будто ветерок ласково камышами шуршит, а небо далекое-далекое, синее-синее...

Долго еще молчали, и человек сонно клонить голову начал, но подтолкнули его сбоку, и косматое создание хихикнуло: не спи!

- А про любовь! Про любовь я тоже знаю, рассказать? – воскликнуло создание. Кто-то заворчал недовольно, но зашуршали духи: пускай про любовь, пускай.

«А жила как-то на свете одна девица, краше не сыскать. Звали ее Руннон, и хотя родители ее были из простых крестьян, сватался за нее купеческий сын, и помолвлены они были давно.

Руннон была на все руки мастерицей, все, за что ни бралась, спорилось у нее, пела она как соловушка, ласкова и добра была, так что любили ее в деревне все, от мала до велика. Немало сердец молодецких разбилось о ее улыбку, но верна она была лишь своему суженому. Да вот беда вышла: отправился как-то юноша по делам отцовским за перевал в город, и не вернулся. Злые языки поговаривать стали, что нашел он там себе другую невесту, побогаче да познатнее, но Руннон не верила.

Каждое утро, выгнав коровушку свою на выпас, вставала у дороги, вглядывалась вдаль. Каждый вечер, закончив с дневными делами, стояла у околицы, заслонив глаза от солнца, ждала. А он все не ехал, и вестей от него не было, вот уже какую седмицу. И лето прошло, осень наступала, ночь подкрадывалась быстрее, и стала мать ругать девушку, не пускать по вечерам за околицу. Боялась, что какие лихие проезжие беду учинят.

А девушка не слушалась, тайком из дому выскальзывала, и стояла, смотрела, покуда совсем уж темно не становилось.

И случилась-таки несчастье. В окрестье давно уж разъезжали разбойники, прятались у перевала, грабили путников. Место для них очень уж доходным оказалось, и оживленно, и нападать легко. Несколько раз проезжали и нашу деревеньку, и тогда заприметили девушку. Атаману по сердцу она пришлась, и решился он на злое дело: умыкнуть девицу и при себе оставить. У них в горах схрон был, в пещере, там и обитали.

И вот подкараулили они ее, схватили и поскакали. Она и крикнуть не успела, дыхание сперло, а потом уж, когда в себя пришла и стала на помощь звать, поздно уже было. Далеко деревня осталась, впереди были горы.

Горько плакала красавица Руннон, что ослушалась мать свою. Жениха своего поминала, которого уж точно не увидит никогда. Звала его по имени, но голос ветер относил.

А крепчал все, ветер-то. И вдруг снег повалил, редкий сначала, для осени еще ранний. А тут откуда ни возьмись, навстречу скачет всадник с фонарем в руке. Руннон и голос боялась подать, вдруг и на него беду накличет. Разве может что один человек против целой дюжины разбойников сделать.

А всадник ровно и не боялся никого, скакал навстречу, а как поравнялся с атаманом, остановил коня. Не верила она своим глазам сначала, но это оказался ее жених, пропавший летом еще. Жив-здоров, смотрит на нее ласково, будто не видит всех этих страшных разбойников.