Зима над миром - Страница 11

Джоссерек снял халат, в который закутала его Ори перед выходом из ванной — в Арваннете нагота была под запретом, это ещё более напоминало о низком положении девушки, и оделся. Все пришлось ему впору.

— Вы ожидали кого-нибудь моего роста? — засмеялся он.

— Мы иногда принимаем здесь рагидийцев, господин. Или северян. Ох!

Ори в растерянности закрыла рот рукой. Джоссерек промолчал, но его пульс забился сильнее.

В кошельке, прикрепленном к поясу из змеиной кожи, что-то позвякивало. Джоссерек посмотрел: монеты, свинец и бронза, с таинственными надписями паучьей арваннетской вязью. Судя по тому, что он слышал о здешних ценах, он мог бы прожить на эти деньги дней десять, если не слишком шиковать и если бы Касиру выпустил его, конечно. Что это, взятка? Нет, для взятки слишком мало. Это или знак доброй воли, или скрытое оскорбление. Не знаю, что именно. Мулвену следовало бы послать сюда человека, знающего этот народ. Хотя да — такого, который удовлетворял бы всем прочим требованиям, просто не нашлось.

Перед Джоссереком возник образ его начальника, Мулвена Роа, не киллимарайхца, а уроженца острова Ики близ экватора — эти островитяне все черные как смоль, с белоснежными волосами и часто желтоглазые, как Мулвен. Вспомнились разговоры с ним в Ичинге, где в открытые окна лился соленый летний воздух и где красные черепичные крыши круто сбегали с холма к заливу, а там стояли на якоре барки и далеко-далеко, в синеве играли два кита…

«Нет, грустить не надо. Ты не можешь себе этого позволить».

Гостеприимный хозяин прислал ему графин вина, сигареты — и с табаком, и с дурманным зельем, а также разные туалетные принадлежности, но ни ножа, ни ножниц, ни бритвы не было. (Ори сказала, что будет брить его сама.) Все шкатулки были деревянные — стекло или обожженная глина могли бы послужить оружием. Девушка, безусловно, ежедневно докладывает хозяину обо всем, что сказал или сделал гость. Джоссерек принимал это как должное. Если Касиру действительно тот, в ком он нуждается, и надежды Джоссерека оправдаются если цель его поисков будет достигнута в первый же день, тогда Касиру имеет право быть осторожным. Как, впрочем, и сам Джоссерек.

— Изволите пожаловать к столу, господин? — спросила Ори.

— Да, я голоден, как вон та тварь на стенке. Девушка проводила его до столовой и там оставила с многообещающей улыбкой. Фрески на стенах этой комнаты давно поблекли, и никто не отважился восстановить их. Стены между канделябрами просто завесили расшитыми драпировками. Мозаичный пол с изображениями павлинов и фламинго сохранил свою яркость — лишь в одном месте зияла брешь, замазанная красным раствором, и было выложено чье-то имя. Джоссерек догадался, что это след от побоища, возможно, многовековой давности, в котором погиб главарь Костоломов, и оставлен здесь в память о нем. Стол, накрытый на три персоны, блистал кружевом, хрусталем, фарфором и серебром. Освещение было ярким, в воздухе веяли вкусные ароматы, слуги бесшумно сновали вокруг — все мужчины, в темных туниках с кинжалами на поясе, безгласные и с каменными лицами. По черным окнам с шорохом струился дождь.

Вошел Касиру. Джоссерек поклонился ему.

— Ну-ну, — сказал арваннетянин. — Оказывается, под твоим диким обличьем скрывался совсем другой человек.

— И этот человек чувствует себя намного лучше, господин. Мы будем ужинать втроем?

— Ты же не хочешь, чтобы стража узнала, где ты находишься, Джоссерек Деррэн! Ты мог бы убить, лишь бы помешать этому, верно? И, надеюсь, поймешь, что другой наш гость — высокочтимый гость — требует такой же осторожности.

— Что мне сделать, чтобы ты поверил мне, господин?

— Вот это мы и постараемся выяснить. Потом вошла она, и кровь запела в Джоссереке. Она была на ладонь ниже его. В лесах южного Ованга он видел когда-то тигров, которые двигались с такой же грацией. Это крепкое тело определенно знало бег, верховую езду, плавание, охоту, борьбу и, конечно же, любовь. Широко поставленные раскосые глаза над невысокими скулами цветом напоминали зимнее море под солнцем. Падающие до плеч янтарные волосы были столь же безыскусны, как и простая, почти мужская туника. На каждом бедре у неё висело по ножу — один тяжелый, другой легкий. Джоссерек видел, что ими не раз пользовались.

— Дония из рода Хервар на севере, — торжественно произнес Касиру. В Арваннете первым представляли наиболее уважаемую персону. — Джоссерек Деррэн из Киллимарайха.

Она приблизилась, и они раскланялись на арваннетский лад, чуждый им обоим. Киллимарайхцы в знак приветствия кладут правую руку на плечо друг другу. Рогавики — рогавики поступают, как хотят или как принято у них в семье. Говорят, однако, что они предпочитают не прикасаться к другому человеку при первой встрече. Но её голова оказалась достаточно близко, чтобы Джоссереку почудилось, будто он уловил запах её кожи, солнечный запах женщины. И увидел на этой коже тонкие морщинки — между желтыми волосами и черными бровями и в уголках глаз. Она, должно быть, на несколько лет старше его, хотя это больше ни в чем не проявляется.

— Касиру немного рассказал мне о тебе. Надеюсь, ты поведаешь больше.

Она говорила на арваннетском с некоторым трудом, хрипловатым контральто. Джоссерек не мог определить, искренен её интерес или наигран. Рогавики слывут очень скрытным народом.

«Если я ей безразличен, — подумал он, — попытаемся изменить её отношение. Она определенно то, что я ищу».

Касиру подал знак, слуги отодвинули стулья, и все трое сели за стол. Белое вино, несомненно, охлажденное на леднике, с бульканьем наполнило кубки. Джоссерек поднял свой.

— У нас дома есть обычай. Когда встречаются друзья, кто-то один желает всем благополучия, и все пьют за это. Можно? — Касиру кивнул. — За наше счастье.

Касиру пригубил, но Дония посмотрела Джоссереку в глаза и сказала:

— Я не знаю, друзья мы или нет. Джоссерек опешил. Касиру хмыкнул. Молчание затянулось, и наконец киллимарайхиец промямлил:

— Надеюсь, что мы все же не враги, моя госпожа.

— И этого я не знаю. Посмотрим. Но… — Она вдруг неожиданно тепло улыбнулась. — Я не хотела сказать ничего дурного. Многие рогавики… как это… выпили бы с тобой. Но в нашем сообществе этот обряд совершается лишь между близкими друзьями.

— Понимаю. И прошу меня извинить.

— Изви?..

— Он хочет сказать, что тоже не замышлял дурного и сожалеет, если задел тебя, — пояснил Касиру.

— Эйа! — промолвила Дония, вглядываясь в Джоссерека через стол. Откуда у грубого мужчины мягкие манеры?

— Я попал в беду, — ответил тот, — но это не значит, что я неотесанный болван.

— Касиру передал мне то, что ты рассказал ему. Кое-что. Я хочу послушать весь рассказ с самого начала, — легкая морщинка, знак недоумения, прорезала её лоб. — Не могу понять, как это человек по доброй воле идет туда, где с ним может случиться самое плохое.

— Нельзя же всем быть охотниками или торговать металлом, госпожа моя. Я должен зарабатывать себе на жизнь.

— И ты… моряк, да? Я никогда ещё не встречала моряков.

— М-м… моряком я бываю в случае везения. Вообще-то я шалли.

— Кто? — переспросил Касиру.

— Так нас называют в Материнском океане. Это такие люди, лишенные корней, в основном мужчины, которые блуждают от острова к острову, живут чем придется и нигде не задерживаются надолго. Среди них встречаются никчемные… и опасные: жулики, попрошайки, воры, бандиты, которые могут и убить, если считают, что это сойдет им с рук.

— Не слишком-то учтиво говорить подобные слова в этом доме, мрачновато усмехнулся Касиру.

Ближайший слуга скользнул поближе.

У Джоссерека вздулись мускулы, но Дония взрывом смеха разрядила обстановку.

— Не обижайся, господин, — опомнился Джоссерек. — У вас в Арваннете все совсем не так… э-э… заведено, как у нас. (Чего ни коснись.)

— Но что же значит «шалли»? — спросила Дония, залпом выпив свое вино.

«Ладно, скажу. Сдается, она не позволит этим недоноскам зарезать меня».