Зима 53-го года - Страница 18
Мальчиков с грузовиков не сняли, их должны были хоронить чуть подальше в выкопанных по ранжиру могилах у кладбищенской стены. Вновь суетился фотограф, расчищая обзор, укрепляя треногу в снегу. Начался траурный митинг. "Хозяин" и группа лиц, его сопровождавших, в том числе Зон, забрались на грузовик.
- Нелепый случай вырвал из наших рядов,- сказал "хозяин", выдыхая пар, комкая в руках кожаную, обшитую черным каракулем ушанку,- унес в могилу нашего хорошо потрудившегося на благо родины ветерана и эти молодые жизни... Всякий, кто работал с покойником, знает, как самоотверженно и патриотично относился он к своим обязанностям, каким замечательным товарищем и честным советским гражданином он был...
Опять заголосила толстая женщина в пальто с лисой-чернобуркой. Ее держали под руки. Рядом стоял высокий военный, наверно, сын. Он что-то говорил и вытирал женщине лицо платком. Повалил густой мелкий снег, больно хлеставший. Грузовики с мальчиками поехали дальше, буксуя на обледеневшей кладбищенской аллее. Администратор распоряжался, прикрываясь от снега и налетавших порывов ветра, с каждой секундой крепчавших, предвещавших буран. Подсобные рабочие прямо в кузове торопливо стучали молотками, заколачивали гробовые крышки. К администратору подбежал однорукий человек в каракулевой папахе и длинной черной шинели.
- Что вы делаете,- крикнул однорукий,- фамилии, фамилии согласно списку...
- У меня не десять рук,- крикнул администратор, разозленный ветром и холодом, но тут же осекся, очевидно, ему стало неловко, и он подумал, как бы однорукий не счел это за намек.- Я распорядился сделать надписи на крышках чернилами, но помощники мои бездействуют... Мне приходится заниматься и оркестром, и фотографом, и легковой машиной для вдовы начальника, так как она несколько раз по дороге падала в обморок, и грузовой машиной для перевозки одного гроба по месту жительства... Причем учтите праздничные дни...
Рабочие спустили борта грузовиков и начали выносить заколоченные гробы, действительно ничем друг от друга не отличавшиеся, фамилии покойников можно было установить, лишь вновь вскрыв крышки, на что администратор пойти не мог.
- Тем более,- сказал администратор,- ограду мы заказали общую... И общую плиту из песчаника, полированного, между прочим, на которой будут фамилии согласно списку...
Уже бушевал настоящий снег, потемнело, несмотря на то, что было не более трех часов дня. Рабочие принялись засыпать могилы. Народ расходился, растянувшись по дороге от кладбища длинной цепочкой. Ким тоже ушел, но не в общежитие, куда б следовало ему пойти, так как мороз и ветер усиливались, а к шоссе.
"У Колюши глаза из орбит выбило,- подумал Ким,- в толпе рассказывали... Ударило по затылку, и глаза выпали в лужу..."
Ким вдруг представил себе голубые Колюшины глаза, плавающие в луже шахтной воды на грунте выработки, припорошенные рудной пылью, освещенные штрековыми электролампами в колпаках.
Со стороны города показался автобус, и Ким побежал к нему изо всех сил, думая, что на бегу видение рассеется. Рудник, куда он приехал, располагался километрах в десяти от рудника, где он работал. Дом культуры, точно такой, как и везде, выстроенный по типовому проекту, трехэтажный, с колоннами, лепными эмблемами и статуями, был здесь ярко освещен.
В вестибюле от стены к стене под потолком протянулись нити золотистого елочного "дождика", шуршали цветные ленты серпантина.
- Сильно ты пьян,- сказал распорядитель с красной повязкой, глядя Киму в лицо,- лучше проспись... Драку устроишь...
Но за Кима вступились курцы, которые по случаю метели курили не на улице, а в вестибюле. Один курец даже оттолкнул распорядителя, заботливо помог Киму раздеться и повел наверх, откуда слышался вальс. Дорожка, устилавшая лестницу, была усыпана кружками конфетти, и это сразу насторожило Кима, как во сне настораживает мелькнувшая незначительная деталь из другого, кошмарного сна. Ким пытался выдернуть локоть, повернуть назад, однако новый товарищ держал цепко или просто силы исчезли, тело легко неслось, повинуясь малейшему нажатию спутника. Они вошли в верхний зал, очень знакомый, с навощенным полом, черным роялем и лентами серпантина. В центре зала, в том самом месте стояла вереница белых столов, и мальчики в форменных курточках, с молоточками в петлицах сидели вокруг.
- Вот и наши,- крикнул спутник.
Ким повернул голову и, положив подбородок для опоры на плечо, так как чувствовал сильную слабость в шейных позвонках, начал разглядывать человека, приведшего его сюда. Спутник был совсем еще мальчиком, кучерявым, тоже в форменной курточке. Щеки спутника заросли редкими волосами, длинным и нежным пушком, который он пока не брил, а, очевидно, подстригал ножницами.
- Это свой,- сказал кучерявый мальчикам,- его внизу Змей не пускал.
Мальчики раздвинулись, и Ким сел среди них, ибо понимал, что пытаться уйти или хотя бы остаться стоять в дверях за спинами бесполезно.
- Ешь, кореш,- сказал Киму голубоглазый мальчик и подвинул тарелку с сальным шницелем и плавающим в жире жареным картофелем, - раз в шахте работаешь, жирное есть надо...
Перед голубоглазым мальчиком стоял стакан дымящегося какао. Голубоглазый подцепил с тарелки большой кусок масла, граммов в пятьдесят, опустил его в какао, подождал, пока оно растаяло, превратилось в желтоватую пленку, а потом надпил, облизал жир с губ.
- Когда в шахте дышишь, пыль липнет к жиру,- сказал голубоглазый,- ты ее и выплевываешь...
- Пусть вина выпьет,- посоветовал сидящий с краю мальчик тоже с очень знакомым лицом,- легче пойдет...
Киму подали вина, он выпил, надкусил шницель и, почувствовав внезапно проснувшийся голод, начал жадно есть.
- Здорово мнешь,- сказал голубоглазый,- ты осторожней, пупок развяжется...
Он протянул руки к самому лицу Кима, и вдруг что-то оглушительно хлопнуло, больно хлестнуло Кима по верхней губе. Запахло серой.
- Нарахался,- захохотал голубоглазый мальчик, помахивая дымящейся стреляной хлопушкой. Цветные кружки конфетти осыпали шницель, плавали в жире... Мальчики вокруг захохотали, кучерявый в свою очередь выхватил хлопушку и бахнул в голубоглазого так, что у того волосы взметнулись и задымились. Неожиданно мальчики притихли, переглянулись. Мимо прошел сухощавый человек, скуластый, покрытый морщинами. Рядом шли толстая женщина в бордовом платье и девочка лет пятнадцати, курносая, с нежным овалом щек и русой косой.
- Три-четыре,- шепотом сказал голубоглазый, и все мальчики разом крикнули:
- С Новым годом, товарищ начальник!
А глухо, словно из-под стола, чей-то одинокий голос добавил:
- Надя, я тебя люблю...
Начальник сердито покосился на мальчиков, толстая женщина подхватила покрасневшую девочку, и они прошли дальше, где в открытые двери виден был другой зал и тоже стояли столы.
- Это Коля животом, - повизгивая от смеха, шептал Киму в ухо кучерявый.
Ким посмотрел на голубоглазого, который корчил гримасы в спину уходящего начальника. Голова кружилась, испуг рассеялся.
- Колюша,- сказал Ким и обнял голубоглазого через стол,- я нарахался, Колюша... Я думал, тебя угробило... Тебе глаза выбило...
- Шухарной ты кореш,- смеясь, сказал Колюша,- мы еще с тобой погуляем... Я Надьке записку написал... Видал, какие у нее губки...
- Колюша,- повторял Ким, крепко держа голубоглазого, пригибая его, точно пытаясь прижать к себе, но этому мешал стол,- Колюша, ты живи... Ты веревочку кидать умеешь?
Колюша захохотал.
- Ее в шахте с верхнего уступа кидать надо...
- Колюша,- повторял Ким, прислушиваясь к растущим с каждой секундой попискиваниям. Их пока удавалось остановить, потеревшись шеей о предплечье. Ладони Кима были заняты Колюшиным телом, теплота которого и шевелящиеся под пальцами мальчишечьи, неразвитые еще мышцы успокаивали. Мальчики сгрудились вокруг, он хотел потрогать их лица, удостовериться, однако его повели вниз и усадили на диван, рядом с другими фигурами, которые спали, некоторые запрокинув голову, а некоторые, наоборот, склонившись к самому полу.