ЖУРНАЛ «ЕСЛИ» №6 2007 г. - Страница 39

Несколько Вайнстенов между ‘65.03 и ‘65.04 приспособились к местному образу жизни — по крайней мере, настолько, насколько это возможно на списанной базе ВМС, которую теперь восстановило Космическое Правительство.

Другие Вайнстены, с ‘65.10 по ‘65.11, решили, что больше шести месяцев такой жизни они не вынесут. В свои тридцать пять они чувствовали себя уже слишком старыми, чтобы возвращаться в университет, но можно ведь заняться и чем-нибудь, не имеющим никакого отношения к химии. В поисках таких занятий они направились в Австралию.

Вайнстен Первый шатался по Диего-Гарсия, пока не закончились деньги. К тому времени он сошелся на почве выпивки с несколькими техниками, работавшими на Космическое Правительство. Слово за слово, и в итоге, когда он доказал, что может протрезветь в случае необходимости, правительственные специалисты провели исследование его психологического профиля. В нем еще не было самоуничтожения — оно появилось только годы спустя. К тому же его чувство долга было настолько сильно, что вылезало за пределы графика. Вскоре ему предложили работу — отлов ледяных глыб, прибывающих в Солнечную систему из внешнего космоса.

Это было не столь увлекательное занятие, как казалось на первый взгляд. Всю интересную работу делали специалисты, которые перехватывали кометы и разрубали их на мелкие кусочки. Затем эти кусочки сплавлялись в большие айсберги, достаточно прочные для того, чтобы выдержать определенную нагрузку. Айсберги, в свою очередь, покрывали отражающей пленкой, чтобы они оставались холодными и сохраняли товарный вид. Вайнстен мог бы, наверное, пойти и на эту работу, потому что в основном все эти заморозки и покрытия пленками были связаны с нанохимией, а он, вне зависимости от своей судьбы, был все же хорошим химиком. Впрочем, если бы ему действительно нравилась химия, у него бы появился и опыт.

Отлов айсбергов больше подходил для отшельников. Летишь примерно в сторону орбиты Юпитера, стыкуешься с доком, который только что покинул другой такой же одиночка, присоединяешь пустую цистерну (также созданную во внешнем космосе) и по плавной дуге летишь к точке назначения: обычно это бывает L-5, а иногда лунная орбита, где айсберги стали удобными заправочными станциями для запуска кораблей в далекий космос.

Буксировать куски льда мог любой. Работа в основном выполнялась компьютерами, а человек нужен лишь на тот случай, если что-то пойдет не так.

Человек отвечал только за одно — точность траектории. В случае ее искажения возникнет угроза Земле или космическим станциям. Если такое все же происходило, или хотя бы выглядело так, как будто вы собираетесь это сделать, какой-нибудь крейсер оказывался рядом достаточно скоро, чтобы вовремя устранить угрозу. Впрочем, если вы, конечно, не настоящий террорист, суперкомпьютеры буксиров легко выправляли ситуацию, а сама работа, с точки зрения пилота, мало чем отличалась от миллиона-и-одной компьютерной игры. Кроме того, по сравнению со скоростью кометы, скорость буксира была безумно мала, и все происходило в весьма замедленном темпе.

Слово «скука» и в малой степени не отразит характера этой работы, и именно поэтому на пилотов всегда имелся спрос. Хуже всего было то, что подобный труд давал слишком много времени на размышления. Пока его корабль слегка подталкивал зеркальные глыбы льда в безразличную пустоту, Вайнстен пребывал в мире «что-если», где упущенные возможности терзали его обвиняющими уколами бриллиантовых звезд.

И сейчас, когда гипердвигатель тащил его в направлении Сатурна, неожиданный побочный эффект показал ему ответы на все «что-если», над которыми он когда-либо размышлял — и на мириады таких, о которых он никогда не думал.

«Мария Целеста» приближалась к точке назначения. За эту безвременную интерлюдию, которая не была и не могла быть временем, Вайнстен почувствовал многое.

Он побывал отважным ребенком, нырнувшим навстречу озерным акулам.

Он изучал музыку, историю и английскую литературу.

Он участвовал в чемпионате штата по бегу.

Он стал плавать еще лучше и привел свою команду к медали на олимпийских играх.

Он нашел настоящую любовь с искрящейся бегуньей.

Он написал докторскую диссертацию о бурных недрах Камчатки и получил опыт работы в геологии.

Он пропустил автобус — и Грэйс.

Он отправился в Австралию и все-таки остался лаборантом до конца своих дней… в бескрайней сверкающей пустыне Австралийской Антарктики, где человек мог размышлять и где эти размышления шли на пользу, потому что они сделали его поэтом.

Он был невообразимо богат и слонялся по побережью Индийского океана.

Он жил в постапокалиптическом монастыре и среди самых удивительных технологий, которые только можно себе представить.

Был даже Вайнстен, которого решили отправить в Крабовидную туманность, несмотря на то, что корабли, перемещавшиеся быстрее света, возвращались без пилотов.

Ирония заключалась в том, что именно те пути, которые Вайнстен Первый считал желанными, были единственно невозможными из всех. Невозможной была та ветка, в которой он слишком сильно хотел успеть на автобус и встал перед ним, или упал с обрыва, или спустил курок.

В мире за пределами гиперпространства путешествие до Сатурна заняло один удар сердца. А в самой короткой из бесконечных интерлюдий Вайнстен понял, что может выбирать любую из жизней, которую он хотел бы прожить. Он не мог начать сначала, но он мог позвонить в любой колокол, который до этого не звенел, и отменить звон любого из тех, что звенели.

В том мире за ударом сердца было достаточно времени, чтобы подумать о мышах и золотых рыбках, об отравленных пилотах и исчезающих кораблях. Грэйс когда-то рассказывала ему про кошку Шрё-дингера, которая не была живой, но не была и мертвой, а пребывала в одном из этих состояний до тех пор, пока квантовая механика не определит, в каком именно. А сейчас двигатель «Марии Целесты» временно приоткрыл все квантовые возможности, и не требовалось быть гением, чтобы понять, что произошло с предыдущими пилотами.

Они нашли что-то получше и оставили свои корабли, так что звездолеты продолжили полет без них.

Вайнстену хотелось выбрать бегунью. Или Олимпийскую медаль. На той линии тоже было много женщин. Но по мере того, как безвременная интерлюдия гиперпространства растягивалась перед ним (хотя она и не растягивалась), он начинал бояться, что ни один из этих вариантов на самом деле не спасет его. По крайней мере, до тех пор, пока не изменится он сам.

Лучшие личности Вайнстена были смелыми, они сопротивлялись давлению, они не были «нормальными». Если бы он вошел в один из тех миров, которые они создали — стал бы он ими или просто получил бы другую жизнь, чтобы точно так же испортить ее? В любом случае, ему нужно было управлять будущим, а не прошлым.

Он был N+1 пилотом. Это означало, что все эти N до него поддались соблазну и не оправдали ожиданий человечества. А чувство долга у Вайнстена все еще зашкаливало норматив. Впервые он мог исполнить свой долг и быть при этом не таким, как все.

В последние моменты бесконечной интерлюдии, которая не была временем и могла оказаться чем угодно, Вайнстен увидел ледяное, очищающее сияние Антарктики, ощутил горячее дыхание женщины, почувствовал любовь, которая не могла состояться. А затем постепенно все исчезло.

Корабль обрел плоть точно по расписанию, и Вайнстен обнаружил себя смотрящим снизу на кольца Сатурна, роскошно освещенные лучами солнца. Он удивился, осознав, что все еще жив, но, что еще более удивительно, он не был этим разочарован. Он не помнил большей части того, что произошло в гиперпространстве, только то, что он что-то выбирал и самым важным оказался именно выбор.

Несмотря на то, что он находился в корабле, способном перемещаться быстрее света, здесь все равно использовалась старомодная радиосвязь. Он мог нажать кнопку и вернуться гораздо быстрее любого сообщения, но если в мире и существовал момент для глубокомысленного или просто банального комментария, то этот момент настал именно сейчас. Компьютеры уже обнаружили пассажира и готовы были отослать данные по жизнеобеспечению, то есть ошеломляющую новость о том, что он стал первым гиперпространственным пилотом Солнечной системы.