Журнал «Если», 2007 № 05 - Страница 75
Даже родившийся под Смоленском Айзек Азимов не помнил ни слова по-русски и к своей исторической родине никакой ностальгии не испытывал. Как, впрочем, был равнодушен и к еврейским традициям и обычаям, и к иудаизму. Что же говорить о Желязны, родившемся 13 мая 1937 года в городке с забавным названием Евклид — пригороде крупного промышленного Кливленда. В семье обычных американцев, которые и сами-то мало что помнили о родине отцов и дедов.
Этот период жизни будущего писателя замечателен тем обстоятельством, что на него приходятся его первые пробы пера. Биографы писателя отмечали, что Роджер уже в десятилетнем возрасте сочинял «недурные рассказы с чудовищами и сказочными персонажами».
В местном университете Желязны учился на психолога, открыв для себя бесценных учителей — Фрейда, Карла-Густава Юнга и других властителей дум и «властелинов снов». Однако затем, пользуясь известным либерализмом американских колледжей, где студенты вольны менять курсы и даже факультеты, Желязны переключился на филологию (а в качестве хобби занимался дзюдо и другими восточными единоборствами). На место старых кумиров заступили новые — Чосер, Шекспир, Рильке, Уитмен, Томас Манн. Даже из приведенного списка ясно, что в то время ему была особенно близка поэзия. С поэм, а не с фантастики он начал и собственную литературную карьеру. Хотя фантастические рассказики продолжал пописывать. Но так, для себя…
Осенью 1959 года он поменял и университет, перебравшись в престижный Колумбийский в Нью-Йорке. «Столица мира» поразила провинциала. Театры, музеи, набиравший популярность район богемы Гринвич-Виллидж с его джаз-клубами и особыми кафе, где пробовали все, что угодно. Об этом периоде жизни писатель вспоминал с ностальгией: «Мне казалось, что я осел в Гринвич-Виллидж надолго. Не сообщив никому из добропорядочных друзей-прихожан моего нового адреса, я всецело погрузился в ежедневную рутину: писал стихи, изучал японский и индийский языки. Отрастил огненного цвета бороду, упивался кофе по-восточному и даже научился играть в шахматы. Кроме этого, я попробовал еще и другие столь же популярные местные способы спасения души».
Но удовольствия быстро приелись. Спустя год Желязны вернулся в Кливленд и засел за магистерскую диссертацию по английской драме елизаветинских времен. В конце 1960 года молодой выпускник университета вступил в ряды местного отделения Национальной гвардии, прослужив шесть месяцев в далеком Техасе, а по возвращении с ходу, без «разгона», написал свой самый известный рассказ — «Роза для Экклезиаста»…
Но все по порядку. Итак, диссертация была защищена, после чего перед молодым филологом встала проблема поиска работы. По специальности он ничего подходящего найти не сумел, зато подвернулось присутственное место в некоей конторе (по-нашему «собес»). То есть всякие там пенсии, пособия, материальная помощь. Представьте себе на минуточку: автор мифопоэтической science fiction и «высокой» фэнтези служит чиновником в райсобесе!
На фоне этой, во всех отношениях нетворческой работы в 1962 году произошло событие, ставшее поворотным пунктом в жизни Желязны. Одновременно в августовских номерах «Amazing Stories» и «Fantastic Stories» вышли два рассказа писателя-дебютанта (всего же за тот год состоялось четыре публикации Желязны). И за последовавшее десятилетие произошел взрыв — именно так критики характеризуют явление Желязны в американской НФ. На читателя не только обрушилась непосредственная «ударная волна» от первых его опубликованных произведений, но, продолжая удачную аналогию, еще доброе десятилетие оказывала воздействие «остаточная радиация». То есть все те символы, образы, фантастические создания и поэтические метафоры, аллюзии и подтексты, которыми густо насыщены его романы и рассказы.
Иногда эта «густота» второго плана порой даже мешает цельному восприятию той или иной вещи Желязны. После чтения остается ощущение чего-то глубокого, эмоционального, поэтичного — но чего именно, трудно сформулировать… По тонкому замечанию видного английского писателя-фантаста и одновременно историка научной фантастики Брайана Олдисса: «Желязны [и Дилэни] приготовят вам отменную сахарную глазурь, но самого торта вы так и не попробуете». А вот как охарактеризовал писателя рецензент журнала «Locus»: «Желязны напоминает идеального гостя на званом ужине. Вежлив, интеллигентен, задумчив, постоянно возбуждает всеобщее любопытство, а кроме того, тонко чувствует обстановку за столом». По-моему, точнее не скажешь!
Как бы то ни было, Роджер Желязны был ярким символом тех перемен, что произошли в американской НФ (не без влияния революционных веяний с Британских островов) в конце шестидесятых и были связаны с «Новой волной». Перенос авторского внимания с «железа» — роботов и звездолетов — на человека, его внутренний мир и социум (подразделение на hard и soft в англоязычной science fiction появилось раньше, чем в популярной музыке и компьютерной индустрии) позволил по-новому осмыслить старую проблему. Что, собственно, следует понимать под «научностью» научной фантастики — только ли астрофизику, кибернетику и биологию, как раньше? Или расширить это понятие также на лингвистику, социологию, психологию, историю — вкупе с мифологией, религией, культурологией?
Ответ очевиден. Но в этой сегодняшней очевидности «повинны», в частности, и такие писатели, как Роджер Желязны.
Вместе с тем он никогда не мыслил себя элитарным художником и в полной мере овладел всеми несложными секретами «рыночной деятельности». Его, казалось бы, излишне переусложненные, мифологизированные произведения уже при первом знакомстве оказываются не столь сложными, чтобы отпугнуть массового читателя. Американские фэны, в массе своей не шибко образованные в мифологии, психоанализе и поэзии, творчество Желязны приняли. Свидетельство тому — завоеванные за первые семь лет творческой деятельности две премии «Хьюго» и две «Небьюлы» (и еще 17 номинаций!).
Между прочим, отличным дополнением его гуманитарной эрудиции стал юмор. Точнее, самоирония, не дающая слишком уж серьезно увлечься этим, порой достаточно громоздким, мифотворчеством. Правда, как отмечал Харлан Эллисон, «подобным чувством юмора, надо полагать, обладал Торквемада»…
Приведу лишь одно высказывание Желязны о фантастике и о своем месте в ней; в неожиданном, оставленном на финал переходе от великого к смешному он весь: «Научная фантастика — это особый способ отношения к миру. Фантасты имеют дело с людьми, вещами и событиями, взятыми в их перспективе, рассмотренными с точки зрения ближайших последствий. Думаю, в Средние века все мы были бы теологами — и вероятно, в конце концов, всех нас ждал бы костер за ересь. Потому что по истечении некоторого времени уже просто невозможен иной взгляд на вещи, кроме еретического: на вещи сами по себе и на тень, которую они оставят, двигаясь по искривленному ландшафту… Но вообще-то заниматься этим одно удовольствие, а когда за подобные упражнения еще и платят, вполне сойдет за профессию. Я профессионал, и мне больше повезло, чем коллегам в Средние века (хотя меня никогда не ловили на ложных предсказаниях): начать хотя бы с того, что наши сегодняшние общественные туалеты не идут ни в какое сравнение с древними. Интересно, кто-нибудь из предсказателей в старину предвидел нечто подобное?»
Бурные успехи на литературном фронте в 1960 — 1970-х перемежались неудачами и даже личными трагедиями. Умер отец Желязны, сам писатель чудом остался жив после автокатастрофы, затем последовал развод с женой. Наконец, в 1965 году он сменил работу, переехал в Балтимор, где второй раз женился. Ко времени рождения второго сына Роджер Желязны перебрался с семьей в знойный штат Нью-Мексико, где купил себе дом в городе Санта-Фе.
Даже при всей любви американских фантастов селиться в совершенной глуши, штат Нью-Мексико — это, как говорят, «отдельная песня». Однако чем-то его, видимо, приворожили пустыня, каньоны, кактусы и индейские пуэбло, потому что в Санта-Фе он оставался до последних дней жизни.