Журнал «Если», 2005 № 03 - Страница 41

Наказание и в самом деле последовало немедленно.

Доктор Мезлих исчез. Вместе с ним из публичного дома исчезла проститутка по имени Лизхен. Говорят, их откомандировали: проститутку — в Равенсбрюк, а доктора — в Маутхаузен для прохождения дальнейшей службы.

Ганс ун-Леббель не вдавался в подробности, его удовлетворило, что заносчивый доктор был примерно наказан за свой длинный язык.

Остальное его не интересовало.

Жидкий кислород парил.

Вокруг ракеты стоял густой белый пар. Иней полз по ракете от днища, и ракета медленно бледнела. Она белела на глазах.

Вернера фон Брауна знобило. Нетерпение? Желание поскорее увидеть ракету в полете?

— Готовность пятнадцать минут, — деревянным, лязгающим, отрывистым голосом объявил динамик. — Дежурному расчету находиться в «мейлервагене». Доложить об эвакуации личного состава и техники.

Объявляется готовность номер один.

Вернер фон Браун повернулся к доктору Рашеру. Признаться, он недолюбливал медика. О его экспериментах в концлагерях во время прошлой европейской войны ходили жутковатые слухи. Но, надо отдать ему должное, специалист он был отменный.

— Как пилот? — спросил Браун.

— Прекрасно держится, — сверкнул стальным зубом доктор. — Держит сто тридцать на восемьдесят. СС все-таки умеет воспитывать людей без нервов!

— Прекрасно, — фон Браун снова вернулся к своему перископу.

Из бункера ракета выглядела толстым круглым карандашом, удерживаемым сложным мостом из окрашенных в красный цвет ферм.

— Готовность номер один, — гремел динамик. — Повторяю, объявляется минутная готовность!

— В графике, Вернер. Мы в графике, — успокаивающе сказал из-за спины Рудольф.

— Ключ на старт! — придвинув к себе микрофон, приказал главный конструктор.

— Есть ключ на старт! — четко отозвались из «мейлервагена».

Пошел набор схемы запуска ракеты в комплексе со стартом. На матовом стеклянном прямоугольнике вспыхнуло: «Ключ на старт!».

— Дренаж!

Белое облако кислородного пара исчезло: закрыли дренажные клапаны. Начался наддув баков.

— Первая продувка!

— Есть наддув боковых блоков.

— Есть наддув центрального блока.

— Есть полный наддув!

— Пуск!

Остались считанные секунды. Захотелось увидеть лицо пилота, лежащего сейчас в кабине в скафандре и гермошлеме.

— Есть пуск!

Заработала автоматика, сконструированная на заводах концернов АЭГ, «Сименс» и «Рейнметалл-Борзиг».

Теперь Вернер фон Браун не отрывался от перископа. Он видел, как стремительно и вместе с тем плавно отошла от корабля кабель-мачта. Теперь уже ничто не связывало ракету со стартовой площадкой.

— Зажигание!

Бурое облако пыли и дыма забилось под еще стоящей на старте ракетой. Затем внизу вспыхнул ослепительный ком света.

Ракета словно раздумывала, стоит ли ей отправляться в далекое и опасное путешествие.

— Подъем!

Бурое облако прорезал огненный столб. Медленно, еще неохотно, огненный кинжал устремился в небо. В его свете корпус ракеты казался призрачным. Браун пристально смотрел в перископ, словно его усилия могли помочь ракете набрать скорость. Хрустнул в пальцах сломанный карандаш.

— Ракета идет нормально! — докладывали из «мейлервагена». — Полет устойчивый!

Тридцать секунд. Критическое время пройдено!

И именно в этот момент, когда главный конструктор облегченно вздохнул, вздымающийся белый столб стал искривляться. Ракета теряла управление.

— Нет разделения! — тревожно доложили из «мейлервагена».

В небе вспух чудовищный ком. Из него летели огненные ленточки, которые сплетались в узлы бушующего пламени. Даже сюда, под бетонные своды бункера, донесся гул. Задрожала земля. На столике с минеральной водой задребезжали пустые стаканы.

Фон Браун резко оттолкнулся от перископа, некоторое время сидел с неподвижным лицом. Где-то наверху горели сосны и плавились валуны, с тревожными воплями прошли пожарные машины, но Гейнцу ун-Герке уже не было до этого дела.

Фон Браун со злостью ударил кулаком по столу. Брызнули в стороны скрепки и карандаши.

— Успокойся, Вернер! — спокойно сказал вставший за спиной генерального конструктора доктор Рашер. — В конце концов, ничего страшного не произошло. Неудачный пуск — и только. Там ведь не было немецкого пилота. А славянских макак для запусков найти не так уж и трудно.

— Перестаньте, — брезгливо оборвал его фон Браун. — Меня уже тошнит от ваших солдафонских высказываний.

Доктор Рашер пожал плечами, но спорить не стал.

— Брак в системе управления, — авторитетно заявил Рудольф. — Вернер, мы не один час гоняли двигатели на стендах, и все было нормально.

Главный конструктор задумчиво рисовал на чистом листе бумаги чертиков.

— Какая разница, — сказал он. — Надо все начинать сначала. Каждый узел надо проверять трижды, четырежды, столько, сколько потребуется, чтобы мы были уверены в успехе.

— Я же говорил, — вздохнул Рудольф. — Нельзя было пускать первым водолаза, воздух его не принял.

Ганс узнал о гибели ун-Герке в этот же день. Скрывать крушение было глупо — новости в островном гарнизоне расходятся быстро. Да и взрыв почти на старте видели многие. Может быть, именно поэтому генерал Дорнбергер сам пришел к ун-Леббелю. В парадном мундире, с орденской колодкой на груди.

Вошел без стука, взмахом руки остановил вскочившего Ганса, сел верхом на стул, прикусив нижнюю губу. Снял фуражку, открывая высокий, с залысинами лоб.

— Такие дела, солдат, — сказал он мрачно. — Запуск был неудачным. Ты слышал?

— Трудно было не услышать, — кивнул Ганс, садясь на постели.

— Он был хорошим солдатом, — генерал не смотрел Гансу в глаза.

— Две бронзовые медали «За храбрость», «Железный крест» говорят за себя. Ты знал о его наградах?

— О наградах мы не говорили. — Волнение генерала передалось и ун-Леббелю, но Ганс старался держать себя в руках. — Он немного рассказывал об операциях, в которых участвовал.

— Скромность украшает хорошего бойца, — сказал Дорнбергер. — Трусишь?

— Немного есть, — признался Ганс. — Это вроде танка на обкатке — страшно, а убежать нельзя.

— Молодец, — серьезно признал генерал. — Отдохни. Успокой нервы. Сходи к женщине. Выпей, если будет желание. Страх приходит помимо воли, но его можно перебороть.

Он посидел, глядя в окно. Надел фуражку и встал.

— Хорошо держишься. Это прекрасно. Нам всем надо хорошо держаться. Выпей, Ганс. Алкоголь прекрасно растормаживает нервную систему. Сразу становится легче.

— Я не пью, — сказал ун-Леббель.

— Иногда правилами стоит пренебречь, — кивнул генерал. — Но мне нравится твоя выдержка.

В дверях Дорнбергер остановился.

— Знаешь, — сказал он. — Иногда мне кажется, что мы черти, штурмующие небеса. Но ангелы стоят на страже небес, они просто сбивают чертей, не давая им набрать высоту.

Он ушел.

Ганс ун-Леббель долго лежал на постели, закинув руки за голову. Нет, он не ломал голову над словами генерала, он в этих словах не видел ничего загадочного. Черти, штурмующие небеса! Хорошо сказано. Он сожалел о смерти ун-Герке, как сожалел бы о гибели любого соратника, с которым ему пришлось бы выполнять поставленную задачу. О павших ничего, кроме хорошего! Ганс не задумывался над причинами неудачи, в результате которой погиб ун-Герке. Над подобными вещами всегда найдется кому подумать и без него. Ун-Герке погиб, как солдат, — вот это было главным.

Следующим был он.

«Славянская макака», — с неожиданным горьким сарказмом подумал ун-Леббель.

Никогда его не интересовало собственное происхождение. Он был сыном рейха. А теперь словно какая-то трещинка образовалась в сознании, и эта трещинка не зарастала, она все ширилась. Ун-Леббель гнал от себя плохие мысли. Солдат не должен думать, на то у него есть отцы-командиры. Солдат должен исполнять свой долг перед фюрером и Германией. Долг крови.