Журнал «Если», 2004 № 08 - Страница 46

Я задумалась. Чтобы изображение тех часов со скоростью света достигло меня, понадобилась бы минута. Значит, они показывали бы без одной минуты двенадцать.

— Хорошо, но если мы скомпенсируем время, необходимое для прохождения сигнала со световой скоростью, все-таки можно представить себе некоторое стандартное настоящее… разве не так?

— Только в том случае, если все вокруг неподвижно. Но стоит лишь предположить, что этот скрипучий дряхлый сплин движется на половине скорости света… Даже тебе должно быть известно о замедлении времени. Наши часы замедлят свой ход, если посмотреть на них с базы; мы тоже увидели бы в точности такую картину.

Подумай хорошенько. В космосе может встретиться целая флотилия кораблей, движущихся с различной скоростью, живущих по собственной временной шкале каждый. Эти шкалы никогда не могут оказаться согласованными. Поняла? В общем, прошлого и будущего не существует. Есть только события — точки на огромном графике, осями которого являются пространство и время. Так и надо представлять все это. События плавают вокруг нас, как рыбы; и чем дальше они, тем более неопределенным становится их положение с твоей точки зрения. Поэтому нигде, ни на Базе, ни на Земле, вообще нигде, нет такого события, которое в точности соответствует твоему сейчас. В действительности таких событий целый спектр — в самых далеких областях.

Подобная неопределенность делает двусмысленной и историю. Конечно, Земля располагает вполне определенной историей, как, например, и База. Но Земля находится примерно в десяти тысячах световых лет отсюда. И сопоставлять конкретные события земной истории с датами по летосчислению Базы просто бессмысленно; они могут различаться на тысячелетия. Можно построить даже такую историю Земли, которая при рассмотрении с Базы будет развиваться в обратном направлении.

Теперь ты понимаешь, насколько усложняет дело сверхсветовой полет? Причинность определяется скоростью света. События могут быть обусловлены обращенной назад причинной связью только в том случае, если световой луч недолго путешествует между ними. Но в сверхсветовом корабле ты можешь как угодно перемещаться в пространственно-временных координатах. Я совершила сверхсветовой полет в Дымку, и когда оказалась там, с моей новой точки зрения, история здешней Базы сделалась неопределенной в масштабе десятилетий… Когда же я вернулась назад, то просто переместилась к событию, предшествовавшему моему отлету.

Я кивнула:

— Но ведь это получилось случайно. Так? Подобное происходит не всегда.

— Все зависит от геометрии. Мы улепетывали от ксилитов с субсветовой скоростью в направлении Базы, когда включили гиперпривод. Словом, да, это вышло случайно. Однако маневр Толмана можно выполнять и преднамеренно. И при любом действии мы оставим зонды Толмана — записи, журналы, перемещающиеся в прошлое.

Я попыталась внести ясность:

— То есть ты хочешь сказать мне, что посылка информации в прошлое являлась преднамеренным тактическим ходом во время всей этой войны?

— Конечно. Если существует такая возможность, ею стоит воспользоваться. Разве можно представить себе лучший способ разведки? Флот никогда не пренебрегал им. Война заставляет добиваться превосходства любыми доступными средствами.

— А разве ксилиты не поступают подобным образом?

— Конечно. Но тут весь фокус заключается в том, чтобы помешать им. Взаимопроникновение прошлого и будущего зависит от относительных скоростей. И мы пытаемся организовать события таким образом, чтобы преимущество извлекали мы, а не они. — Дакк хищно оскалилась. — Это соревнование в ясновидении.

Я попыталась сосредоточиться на главном:

— Ладно. Тогда предоставь мне свою весть из будущего. Объясни, каким образом ты сумела пересечь рубеж уничтожения.

Она вновь посмотрела на меня. А потом принялась расхаживать по камере в такт пульсациям немыслимой гиперприводящей мускулатуры сплина.

— Как раз перед тем, как поступил приказ к отступлению, мы получили крупную пробоину. Знаешь, как себя при этом чувствуешь? Сперва удивляешься тому, что это произошло именно с тобой. Удивляешься, не веришь, сожалеешь, гневаешься. Корабль — твой дом и член твоего экипажа. Кто-то покусился на твой родной кров. Но экипаж занял оборонительные позиции, готовясь выполнить свои обязанности. Паники не было. Да, паники не было.

— И в такой ситуации ты решила нарушить приказ об отступлении.

Она заглянула мне в глаза.

— Мне пришлось принимать решение мгновенно. Мы прошли за рубеж уничтожения и углубились в центр концентрации ксилитов, истекая кровью от дюжины ран и с пылающими звездоломами. Понимаешь, только так и удается бороться с ними. Ксилиты сильнее нас. Но мы кипели яростью. Они видят в нас червей, и мы боролись доступными червям методами.

— Ты выпустила «Рассвет».

— Его пилотировал Хама.

Мой не рожденный, даже не зачатый ребенок.

— Он вел начиненную монополями торпеду — одну из последних новинок. Сахарная Голова ксилитов представляет собой крепость в виде куба со стороной в несколько тысяч километров — целую планету, только наделенную вершинами и гранями. И мы проломили в ее стене дыру, словно проткнули бумагу.

— Но вы получали пробоину за пробоиной.

— Нам пришлось эвакуировать внешние палубы. — Лицо ее напряглось. — Некоторые спаслись в капсулах. Погибло несколько сотен… Ты знаешь, почему торпеда получила имя «Рассвет»? Потому что рассвет возможен только на планете. Ксилиты обитают в космосе. Они не отличают день от ночи. И любой восход принадлежит нам, а не им. Подходящее название, правда? Видела бы ты, что бывает, когда пилот «Рассвета» поднимается на борт.

— Как Хама.

— Когда яхта выходит из порта, провожать ее увязывается целая флотилия, гражданские корабли и военные. Когда поднимается на борт пилот, в коридоры выходит весь экипаж, слышно только одно имя. — Она улыбнулась. — Твое сердце разорвалось бы от гордости, если бы ты видела его.

Я попыталась привести мысли в порядок:

— Ты хочешь сказать, что пилотам поклоняются.

— О, Лета, вот уж не думала, что ты такая ханжа. Деточка, на войне не до соблюдения всех тонкостей учения. К тому же разве не представляет собой пилот «Рассвета» пример высшего служения идеалам Экспансии? Вспомни: короткая жизнь светит ярче, и пилот «Рассвета» воплощает этот принцип в жизнь самым наглядным образом.

— А ты, — спросила я осторожно, — героиня своего экипажа?

Она нахмурилась. Лицо Дакк было исчерчено морщинами, которые годы врезали в мою собственную плоть.

— Понимаю, о чем ты думаешь. Я слишком стара, и мне стыдно цепляться за жизнь. Послушай меня. Через десять лет после нашей встречи тебе придется принять участие в битве возле нейтронной звезды… звезды Кеплера. Тогда ты все поймешь. И твой экипаж будет уважать тебя именно поэтому, хотя тебе не повезет — тебе не удастся умереть. Что касается рубежа уничтожения, я нисколько не сожалею об этом. Черт возьми, мы все-таки нанесли удар. Я имею в виду надежду. Этого комиссары не понимают… Надежду и веру в человеческом сердце. Ради них я и пошла на это… — Пыл ее поубавился. — Но теперь ничто не имеет значения. Теперь я оказалась за другим рубежом уничтожения, так ведь? Но только проведенной во времени, в прошлом, где меня предают суду.

— Меня вынудили стать твоим обвинителем.

— А по-моему, тебе это дело по душе.

Я не знала, что сказать. Я находилась в полном смятении. Я и любила ее, и ненавидела одновременно. Должно быть, и Дакк испытывала ко мне подобные чувства. Однако мы понимали, насколько тесно связаны.

Наверное, невозможно поладить с самим собой — будущим или прошлым. В конце концов, эволюция не предназначала нас для этого.

В молчании мы добрались до кают-компании Дакк. Там нас дожидался Тарко.

— Уродина, — приветствовал он меня официальным тоном.

— Бегемот, — ответила я.

И мы поглядели друг на друга с недоумением и испугом. Мы еще не оказывались вместе, после того как узнали, что нам предстоит родить ребенка. А капитан Дакк сидела между нами, как воплощение судьбы.