Журнал «Если», 2004 № 03 - Страница 5

— Согласен, — шепнул он, сгребая купюры. — Возможно, имеется в виду стоимость на черном рынке его почек и роговицы, его потенциальный заработок за остававшуюся часть жизни или даже солидное наследство, оставленное тетушкой. Наверное, этим объясняется обильный урожай, снятый нынче вечером с того «кадиллака». Может быть, нам удастся установить корреляцию получаемых сумм с помощью стандартных таблиц страхования? Хм-м. К сожалению, для получения статистически достоверного результата необходимо конвертирование значительного числа людей.

Он пошел дальше, тихонько напевая куплет из оперетты Гилберта и Салливана:

— У меня есть списочек подробный…

Мы покончили со вторым этажом и поднялись на третий. Расположения комнат мы не знали: никто из моих знакомых никогда не поднимался выше второго этажа. Ну, разве что Сильвия, но она о богатых клиентах помалкивает. Нас встретили та же тишина и тусклое освещение.

Мы очистили несколько комнат, затем я наткнулся на что-то вроде парадной спальни и вошел на цыпочках, надеясь обнаружить сейф. Лампы вспыхнули в полный накал, я стремительно обернулся и увидел Скарпони, злобно уставившегося на меня в прицел неподвижного, как скала, смит-вессона. Он не заметил, как у него за спиной в комнату проскользнул профессор. Фрейли навел конвертер, и Скарпони продолжал целиться в меня зажатыми в кулаке купюрами.

Выглядел Скарпони почти комично. Я в жизни не видел смены стольких выражений одного лица в течение нескольких секунд. Он кинулся на меня, все еще размахивая купюрами. Не знаю, что он собирался сделать — возможно, забить меня до смерти пачкой бумажек.

Профессор поднял конвертер, и Скарпони пошел рябью на полушаге. Мерцающее сияние возникло в воздухе, а когда угасло, появилась огромная, высотой в четыре-пять футов, куча банкнот.

Каких-то странных банкнот.

Они были напечатаны белой краской на зеленой бумаге и шевелились, словно от дуновения ветра. Но в воздухе не чувствовалось ни малейшего колебания.

Я поглядел на Фрейли, ожидая объяснения. Он, казалось, недоумевал не меньше меня. Внезапно его лицо побелело. Он попятился от кучи и прыгнул в коридор.

— Быстрее от них! — голос у него был напряженно писклявым. Я последовал за сообщником вдоль стены. Ничего не вышло, потому что странные деньги волной покатились по полу, настигая меня. Я вскочил на стол в пяти-шести футах от двери.

Фрейли выкрикнул из коридора:

— Мои вычисления намекали на нечто подобное. Это негативные деньги. Короткий период полураспада, причем им надо скомбинироваться с настоящими деньгами. Не исключено, что они аннигилируются от соприкосновения с позитивной ценностью чего-либо другого.

Я не совсем понимал, о чем он говорит, но тут увидел, как странная купюра пропрыгала по ковру и прикоснулась к ножке дивана. Рябь, слабая лиловая вспышка — и угол дивана словно откусили. Диван зашатался на оставшихся ножках и накренился навстречу еще нескольким накатывающим купюрам. При соприкосновении с каждой негативной бумажкой он оседал все ниже и ниже, причем словно бы ничуть не уменьшая кружащий по полу вихрь. Остальная мебель тоже начала оседать. Мой стол покачнулся и начал оседать. Я торопливо сбросил ногами все, что на нем стояло, наблюдая, как безделушки, падая в извивающиеся волны негативных денег, исчезают в лиловых вспышках.

Стол подо мной снова накренился, я сунул конвертер в карман и, подпрыгнув, повис на люстре. Она оказалась современной подделкой, поскольку ни одну раритетную люстру не закрепили бы такими хлипкими шурупами. Они начали расшатываться, нежно позвякивая, и мне на голову посыпались хлопья штукатурки.

Я посмотрел вниз, одарив прощальным взглядом фамильное бюро миссис Скарпони, прежде чем оно исчезло навеки. Негативные деньги закручивались, жадно выискивая, чем бы поживиться.

Через комнату полетели хлопья нормальных денег: Фрейли швырял и швырял их из коридора. Негативные купюры взвихрились и изгибающимся пенным валом покатили навстречу, чтобы поглотить их. Однако прямо подо мной парочка-другая белых баксов взметнулись почти до пальцев моих ног, будто долго постившиеся пираньи. Мне вспомнилась сиротливая рука Мизинчика Фуллера, я отчетливо увидел, как мои собственные руки нелепо цепляются за люстру при полном отсутствии меня прочего. Дрянь отвратительно шуршала, взмывая и опускаясь в попытках соприкоснуться со мной. Я слегка подтянул колени к груди и был вознагражден усиливающимся скрипом, а мимо пролетела парочка шурупов.

— Раскачайтесь! — услышал я крик Фрейли. — Прыгайте к двери.

Мне не слишком понравилась идея раскачиваться на грозящей упасть люстре, но полный предвкушения шорох подо мной послужил активным побуждением к действию. Я качнул ногами туда-сюда и выпустил кольцо люстры в тот самый момент, когда она сорвалась. Честное слово, я расслышал жадное чавканье, когда антиденьги навалились на нее.

Я приземлился не совсем в дверях, но Фрейли поймал меня и помог перелететь порог, после чего захлопнул дверь. Она продержалась секунду-другую и исчезла в лиловой вспышке. В проем устремился поток негативных баксов в поисках пищи, будто всепожирающий поток лавы, забывшей, какого цвета ей полагается быть.

Фрейли первым бросился к лестнице, опираясь на носки, как заправский спринтер. Мимо меня прожужжали две скоростные негативные десятидолларовые купюры — будто гончие псы в надежде завалить убегающего оленя. Они, казалось, нацеливались на рюкзак, и я понял, что сильнее всего их должна притягивать концентрация денег, как это водится у электростатических зарядов разных знаков.

— Сбросьте рюкзак! — крикнул я.

Фрейли в ответ поднял рюкзак еще выше и побежал еще быстрее, а подпрыгивающие купюры взвились так высоко, что выгрызли заднюю часть его брюк, разоблачив омерзительное пристрастие к трусам в мелкую горошину. Его спурта оказалось достаточно, чтобы добраться до верхней лестничной площадки, и более медлительные купюры в один и пять долларов погрузились в ковровую дорожку коридора, маленькими лиловыми вспышками выедая круглые дыры.

Я добрался до лестницы и, выбегая из дома, постарался не отстать от Фрейли. Кинувшись к ограде, я вдруг заметил, что профессора уже нет впереди, и обернулся посмотреть, почему мой сообщник остановился. А он прицеливался в особняк, который с тяжелым достоинством проваливался сам в себя под аккомпанемент скрежета и скрипа. Я дернул профессора за пиджак, стараясь оттащить к ограде, но он сохранил свою позицию, наблюдая, как здание рушится внутрь себя, иногда на миг освещаясь жутким лиловым сиянием.

Когда остатки особняка рухнули в небытие, Фрейли шепнул:

— Производит впечатление! Негодяй, очевидно, запутался в долгах, если приобрел такую огромную отрицательную стоимость. А может быть, это просто отражало его ценность для общества. — Профессор пожал плечами. — Нет, мне просто необходимо собрать куда больше экспериментальных результатов.

Полчаса спустя мы тихо вошли в дом Фрейли.

Лампы вспыхнули прежде, чем он успел прикоснуться к выключателю, и перед нами опять возникла Карла. Ее халат был плотно запахнут и стянут поясом, однако он был много тоньше прежнего и облегал фигуру очень плотно, отдавая должное формам. Нахмуренное лицо Карлы было великолепно.

— Папочка, я не знаю, кто этот человек, но могу утверждать: ты затеял что-то непотребное. Опять!

Фрейли отдал мне рюкзак, подошел к дочери, взял за плечи, поцеловал в лоб и повернул на сто восемьдесят градусов, легким шлепком выпроваживая девушку из комнаты. Он сказал:

— Я никогда не спрашиваю тебя, почему ты не ночевала дома. Будь добра оказать мне такую же любезность.

Выходя, Карла оглянулась. Мне польстило, что оглянулась она, проверяя, как подействовали на меня слова ее отца, и порозовела. Это меня потрясло. Я почти не встречал девушек, умеющих краснеть.

Несколько минут спустя мы надежно обосновались на кухне, и Фрейли уже поджаривал сосиски и выпекал вафли.

Разложив все это по тарелкам, он сказал: