Журнал «Если», 2004 № 03 - Страница 10

В следующее мгновение мир вокруг стал черно-белым, а мой собственный голос чужим. Сделался моложе, резче…

Несчастнее?!

— Эй, где ты бродишь третьи сутки подряд? И что у тебя с телефоном? Ты же говорила, что звонить можно в любой день, начиная с полпятого. Когда же он наступит, твой любой день?

Наверное, со стороны мы смотрелись престранно. Два медиума, накрытых одновременным сеансом. Два пейджера, трезвонящие на разные голоса: один пронзительно, другой чуть слышно, словно из последних сил.

— Ты говорил: завтра же! Ты говорил: обязательно позвоню. Ты говорил: не волнуйся, Верунь, я всегда говорю только…

— …ни полпятого, ни полдевятого, ни даже в полседьмого утра. Такое впечатление, что ты перешла на круглосуточный метод работы!

— …же твоя правда? Я не хочу думать, что…

— …напросто начинаю волноваться. Или тебе настолько безразличен мой звонок? В таком слу… Эй, кто тут?

— Что? Кто это говорит?

— Я. А с кем? И… как?

— Алексей, ты?!

— Вера? Верка, чумичка, куда ты пропала? Почему не берешь трубку?

— Это я не беру? Почему ты не звонишь?

— Я?! Да у меня мозоль на пальце от твоего номера!

— Какого?

— Какой продиктовала. 212-85-06. Видишь, наизусть выучил.

— Ноль семь!!!

— Что?

— Ноль семь, глупый! Последние цифры — ноль семь.

— Что? Говори громче, связь ужасная!

— Какая связь?!

— Какая… Я не знаю! Как ты это делаешь?

— Как я?! Как ты это делаешь?

Как мы это делаем, хотел бы я спросить у Лары. Хотя бы взглядом. Если бы он мне хоть чуть-чуть подчинялся.

Связь, говорите, ужасная? Ну-ну! Погодите, вот расцепим руки…

На самом деле расцепить руки — последнее, чего мне в тот момент хотелось. Даже умереть, наверное, было бы. не так страшно.

— Я не знаю.

— И я не знаю. Ты перезвонишь?

— Конечно, сейчас!

— Ноль семь, запомнил?

— Конечно. Не вздумай снова пропасть! И ничего не бойся, слышишь?

— Слышу.

— Я люблю тебя.

— Я… тоже.

Все…

И я ни за что не признаюсь Ларе, что мое «все» наступило репликой раньше. Впрочем, глаза напротив тоже подозрительно покоричневели, а голос дрогнул слегка, до того как тонкие губы прошептали: «Я… тоже».

Что «тоже»? М-да, загадка…

Лара держала меня за руку и улыбалась сквозь слезы. Я тоже держал ее за руку и, к счастью, не видел собственного лица. Глупейшее, должно быть, выражение.

Только с таким и можно, не мигая и не жмурясь, смотреть на чудо. Ведь, согласитесь, это маленькое чудо, когда два додекаэдра намертво сцепляются всеми двадцатью четырьмя гранями. Когда брошенная в океан бутылка через некоторое время возвращается — против всех течений! — с ответом и обещанием скорой помощи. А два ущербных пейджера совместными усилиями обеспечивают вполне сносную сотовую связь.

«Значит, все-таки можем? — спрашивал Ларин взгляд. — Все-таки чего-то да стоим?»

Вслух говорить она вряд ли была способна. Наверняка дальняя связь сорвала ей связки.

Я тоже промолчал, из солидарности. Только пожал плечами, всем видом изображая легкомысленную самоуверенность. «Естественно! А ты что, сомневалась?» И покрепче сжал маленькую узкую ладонь.

Она ответила на пожатие. «Да уж. И ведь неплохо получилось — для первого раза».

«Какого еще первого раза?! — Брови недоверчивыми пчелами взметнулись на середину лба. — Что значит первого раза?!»

Но Лара только улыбнулась еще шире и загадочней…

Ну вот, на этом я, пожалуй, закруглюсь.

Нет, все-таки добавлю еще кое-что от себя. Да, Лара, добавлю. И нечего пинать меня под столом. От таких намеков портятся стрелочки на брюках.

В конце концов я столько лет озвучивал чужие стенания, проклятия и мольбы о помощи, что наверняка заработал право на одну маленькую встречную просьбу.

Итак, дорогие мои абоненты, убедительно просьба к вам. Пожалуйста, не бойтесь занять место рядом со мной в автобусе. Это не заразно. Не выбегайте при виде меня из лифта или хотя бы дождитесь своего этажа. И не спешите переходить на другую сторону плохо освещенной улицы. Лучше подойдите поближе, возьмите за руку, если это не сложно, и внимательно вслушайтесь в мой лепет, который кажется бессвязным только на первый взгляд. И тогда, не исключено, вы услышите что-то важное именно для вас.

Вот теперь действительно все. Всем пока.

Что?.. Лара, ты восхитительная зануда!

Конечно же, правильно будет: до связи! □

Мария Галина

ЮГО-ЗАПАДНАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА

Лютик так и думал — им подсунули самый паршивый вагон! Народу было столько, что им, чтобы добраться до своего вроде как купе, пришлось перелезать через чьи-то ноги и вещи. Народ большей частью попался противный — на него прикрикнули, когда он, боком просачиваясь к своему месту, задел кого-то рюкзачком: «Осторожней нельзя?». Можно подумать, он нарочно…

Воздух был раскаленным и влажным, в нем стоял крепкий запах распаренных тел, перемешанный с вонью из туалета. Пока отец заталкивал вещи под полку, Блоха вскарабкалась на столик под окном и уже примеривалась, как бы залезть наверх.

— Лютик, — рассеянно сказала мама, пытаясь водрузить на складную вешалку свой новый белый пиджак, — сними ее.

Лютик обхватил Блоху поперек и потащил со столика. Блоха ударилась об угол коленкой и радостно разревелась.

— Лютик, ты вообще смотришь, что делаешь? — возмутился отец.

— Она сама, — оправдывался Лютик.

— Но ты же старше! Ты должен быть умнее.

Лютик вздохнул. Когда от него хотели отвязаться, то говорили, что он еще маленький и ничего не понимает, зато когда от него что-то требовали в ущерб его интересам, то он почему-то сразу делался большим…

Встав коленями на полку, он стал разглядывать перрон, по которому расслабленно скользили пустые тележки носильщиков и топтались провожающие, но вот фонарный столб напротив окна дрогнул и поплыл вбок — сначала медленно, потом все быстрее, весь перрон уходил назад, за стеной перекликалась, устраиваясь, какая-то шумная компания, кто-то хохотал басом…

— Лютик, не лезь на полку в сандалиях, — мама держала Блоху на коленях, а та вырывалась, извиваясь, как огромный червяк.

Лютик расстегнул сандалии и вновь припал носом к стеклу. Проплыл мимо шпиль университета, потом памятник воинам-победителям, потом мост, который построили совсем недавно; все было знакомым, но каким-то не таким — наверное, потому, что он, Лютик, никогда не разглядывал их вот так, из окна вагона.

Еще проплыл серый в шашечку забор с колючей проволокой по гребню, за которым таращилась немытыми окнами какая-то фабрика, заросли бурьяна и лопухов в его, Лютика, рост. За спиной у Лютика раздавалось деловитое шуршание — проводница проверяла билеты.

— Туалет скоро откроют? — мама все еще удерживала Блоху, которая нетерпеливо дергала ногой.

— Санитарная зона пятьдесят кэмэ, — привычно ответила проводница, но, поглядев на скривившееся личико Блохи, вздохнула: — Ладно уж, я свой открою. Только быстро.

— Я тоже хочу, — на всякий случай сказал Лютик.

— Ты же уже большой, — тут же укоризненно отозвалась мама.

Она подхватила Блоху поперек живота и поспешила за проводницей. Отец вздохнул.

— Так-то, брат Лютик, — сказал он ни с того ни с сего.

Лютик поглядел наверх, где лежали в чехле разобранные папины удочки.

— А мы правда будем рыбу ловить? — спросил он, в основном для того, чтобы отцу было приятно.

Но папа, вместо того чтобы обрадоваться, что Лютик наконец-то заинтересовался его, папиным, увлечением, недовольно сказал:

— А фиг его знает! Черт знает, что там за рыба! Говорят, ее и нет вовсе.

— А что есть? — на всякий случай спросил Лютик.