Журнал «Если», 2001 № 7 - Страница 28
Странно, но напали на них как-то уж очень незатейливо, в открытую — сразу с трех сторон. Три сгустившиеся из подземного мрака фигуры в серых балахонах оказались «ржавыми зомби» — нежитью по-настоящему опасной и довольно живучей, из самых неприятных… Однако все же для бойцов их уровня у этих мертвяков, конечно, руки коротки… Против «ржавых зомби» отлично работает по меньшей мере пара наступательных заклинаний второго уровня (поскольку тела их чуть ли не на треть состоят из железа, они, например, сами по себе притягивают рукотворные молнии), однако изводить сейчас магическую энергию на эту дохлятину Айвен почел излишеством: пусть-ка лучше Итурбэ поработает мечом. Главная неприятность, проистекающая от «ржавых зомби»: они единственные, кто способен воздействовать на противника магией в контактном бою, а не на дистанции. Так что сейчас Айвен проделал вот что: стремительно сместился влево (сближаясь с правофланговым зомби и, соответственно, отдаляясь от левофлангового) и мановением руки послал вперед себя альва, одновременно прикрыв напарника простеньким и почти не требующим расхода энергии оборонительным заклинанием «драконья чешуя».
Зомби исправно плюнул в альва ледяным «могильным огнем» (пары-тройки таких плевков вполне хватает, чтобы заживо высушить человека до состояния мумии), но голубоватые сполохи лишь бессильно скользнули по груди и плечам Итурбэ, причинив тому не больше вреда, чем колючий снежный вихрь — каменной статуе. Вороненый меч альва тут же рассек тело зомби едва ли не надвое, а из раны повалили струи вонючего пара, будто мертвяк вскипал внутри собственной шкуры — это сработало нанесенное на поверхность клинка масло клириков. Экстрафехтовальщик, не теряя драгоценных мгновений, стремительным пируэтом ушел навстречу следующему противнику (первого, потерявшего боеспособность, уж как-нибудь там добьет напарник), и было ясно уже, что альв вполне успеет зарубить второго и третьего зомби поодиночке, прежде чем те сумеют прийти на помощь друг дружке… И вот в этот-то самый миг, когда схватка уже казалась выигранной, Айвена как громом поразило осознание допущенной им фатальной ошибки: в том гамбите, что разыгрывал сейчас неведомый противник, им никак нельзя было принимать эту «жертву пешки» — азартно, со всей дури, крошить никчемную троицу безмозглых кукол-марионеток.
Потому что едва лишь он наложил на Итурбэ свое заклятие «драконьей чешуи», как безошибочно ощутил, что стерегущее залу магическое поле дрогнуло и радостно затрепетало, будто щупальца актинии, в которые сослепу влетела глупая рыбешка; похоже, он позволил неведомому врагу «снять отпечаток» со своего заклинания, подарив тому огромную фору. И точно: вот теперь, похоже, все пошло всерьез…
— Итэ! Сзади — ведьма! Доставай ее, а ржавые — мои!
Так нельзя; нельзя посылать бойца под магический удар («драконья чешуя» против серьезного заклятия не защита; ведьмы — это его, Айвенов, хлеб, и весьма дрянной хлеб: когда с песком, а когда и с отравой), но сейчас выбирать не из чего: любое его наступательное заклинание тотчас вернут назад простеньким «зеркалом» — оно доступно не только ведьмам, но даже и такой магической шантрапе, как русалки. Шансы их, впрочем, пока небезнадежны: альв, пребывающий в состоянии «солнечного зайчика», вполне способен догнать ведьму и устроить «игру в салочки» — навязать той контактный бой, не давая колдовать с дистанции.
Ведьма в обличье обнаженной девушки потрясающей красоты уже кружилась в сумасшедшем танце; шарф из тончайшего ярко-алого шелка создавал вокруг ее тела полупрозрачный огненный ореол. Когда Итурбэ настиг танцовщицу, та звонко хлопнула в ладоши, и на месте одной девушки разом возникли три и тут же кинулись наутек: заклятие «близнецы».
— Левая! — успел подсказать товарищу Айвен, чудом увернувшись от сгустка «могильного огня», выпущенного в него одним из зомби; те были уже совсем рядом (ах, как скверно — ничего уже не наколдуешь, одна надежда на посох!), а из темноты возникли еще двое, отрезая возможные пути к отступлению… Он крутанулся на месте, веером рассыпая удары (теперь одно лишь чудо позволит ему продержаться до подхода напарника — и вдруг все мышцы его тела свело болезненной тягучей судорогой, как порою сводит ногу: отвлекшись на ерунду, он пропустил настоящий магический удар…
К удивлению, сознание его не оставило, и теперь он оцепенело наблюдал, как серый балахон одного из «ржавых зомби» разлезается тающими в воздухе клочьями, открывая до поры таившуюся под ним ведьму; про такую маскировку — забить запах еще более мерзкой вонью — ему слыхать не доводилось. Он дернулся было из последних сил, думая спасти хотя бы Итурбэ, но поздно: ведьма уже обернулась туда, где альв по пятам преследовал мечущийся во мраке алый лоскут (теперь-то ясно, что это была лишь уловка «птицы с подбитым крылом»), и, вскинув ладони, прокричала мощнейшее парализующее заклинание.
…Он уже не видел ничего из случившегося потом: ни того, как ведьма-танцовщица приблизилась к беспомощному в своей неподвижности альву и деловито задушила того своим шелковым шарфом, ни тонкого, отсвечивающего лунным блеском стилета в руке второй ведьмы.
— Лим-Крагма… — позвали цепенеющие губы Айвена.
Поцелуй Великой Утешительницы был сладок и холоден; смерть
оказалась воистину нежной и ничуть не страшной.
— Лим-Крагма… — позвали цепенеющие губы Айвена.
Поцелуй Великой Утешительницы был сладок и холоден; смерть оказалась воистину нежной и ничуть не страшной.
Шрифт сообщения был стилизован под готику, фон — под старинный, обтрепанный по краю пергамент. В правом нижнем углу экрана были две кнопки: «Переиграть последнюю запись» и «Вернуться в основное меню». Виктор кликнул по второй и некоторое время изучал список сохраненных игр; черт, похоже, в этом храмовом подземелье перезаписываться придется буквально через каждый шаг — надо бы освободить место, стерев кое-что из старых «сюжетных развилок»… Кинул взгляд на часы — ладно, уже не сегодня — и, вздохнув, ткнул в «Quit».
Сменив директорию, он совсем уж собрался вызвать на экран свою недописанную статью про сравнительный анализ фауны бирманского янтаря, однако ощутил укол совести и полез в папку «Redaktor», где хранились чужие работы, присылаемые ему на рецензию и редактирование. Пропади они пропадом! — мало было своих, из «Палеожурнала», так теперь еще англичане из «Mesozoic Research» повадились спихивать ему на внешний отзыв всю эту китайскую лабудень.
Через пару минут, углубившись уже в статью безвестного ему китайского аспиранта — описание трех новых ископаемых кузнечиков из поздней юры провинции Цзилинь (один из которых на самом деле был цикадой), — он вдруг понял, что все эти субкостальные крыловые жилки и аллевролитовые пачки, перекрытые ожелезненными конгломератами, скользят где-то по дальней периферии его сознания — ибо перед мысленным взором его по-прежнему стоит темный зал, где кружится в танце девушка с алым шарфом и гибнут угодившие в ловушку товарищи-авантюристы…
За месяц своих почти ежедневных визитов Виктор успел по-настоящему полюбить этот невозможный мир — альбигойский Лангедок, приправленный Японией эпохи Хэян и густо замешанный на кельтско-скандинавской мифологии в толкиновской аранжировке. Дело даже не в изысканности самой сюжетной интриги, сделавшей честь лучшим детективным романам (каковы настоящие цели Совета Шести Чародеев? кто в окружении принца Аретты предатель?). Главное — сочетание нарочитой непрописанности картины Мира, позволяющей каждому дорисовывать ее по собственному вкусу и разумению, с дивной ее избыточностью в виде множества мелких необязательных деталей — сочетание, которое, собственно, и вдыхает жизнь в «рукотворный информационный объект», обращая его в произведение искусства. И когда ты, направляясь по заданию сэра Габотта в осажденный вольный город Роменик, узнаешь в придорожной корчме от пьяного гнома-оружейника историю некоего заколдованного меча, это может означать все, что угодно: подсказку Совета Шести, как тебе выполнить свою миссию; ловушку, расставленную для тебя имперской контрразведкой; ключевой фрагмент пазла, который тебе еще только предстоит собирать много месяцев спустя; а может и не означать вообще ничего — и вот в этом-то варианте прелесть! Существовали целые города, посещать которые вроде бы нет никакой прямой нужды; по ходу основных миссий сплошь и рядом возникали увлекательнейшие побочные сюжеты, тупиковые, не оказывавшие на основную линию никакого влияния… Или это только кажется, что тупиковые? Может, там возникает такая же хитрая структура второго порядка, как в «Тысяче и одной ночи» — для этих самых «ящичков в ящичке» у филологов, кажется, даже есть особый термин… И кстати, что там намедни говорил насчет таких игрушек Поль?