Журнал «Если», 2000 № 03 - Страница 67

— Да вот так. Смотрите, не перепутайте. С супругой все то же, и темы в институте примерно те же.

— М-м-м… А вы?

— Что я? Я такой же скромный сотрудник, как раньше. Так сказать, до следующей миссии.

— Чушь какая-то! — Борис Федорович ожесточенно потер макушку.

— А может, вы… это… разыгрываете? Признайтесь, Ной Александрович!

— Простите. На розыгрыши у меня нет времени. Если не верите, выгляните в окно. Всего доброго.

Уронив телефон и перепугав проснувшуюся жену, начальник метнулся к окнам. Подняв жалюзи, ахнул. Сизое парящее небо вбирало в себя солнечный желток. Ни единой тучки, ни справа, ни слева. Борис Федорович не узнавал родного города. Тронутые позолотой крыши домов, черные паутинки улиц. Веки начальника пару раз растерянно вспорхнули, и чудо свершилось повторно: он поверил звонившему…

Примерно через час с небольшим, завершив серию телефонных звонков, Ной Александрович снова укладывался меж двух теплых тел.

— Все-таки вывез… — бормотал он устало и дремотно. — Всех вывез!

Надя уютно прижалась к его боку, обняла за руку. Милена, более мудрая, стиснула его ноги своими мягкими и жаркими, перечеркивая даже мысленную попытку к бегству. Впрочем, об этом он и не помышлял. Человек силен спутниками и спутницами. Возможно, это не единственный, но, безусловно, один из главнейших критериев состоятельности. Засыпая, он так и не заметил, что рыженькая Милена перестала быть рыженькой, а вечно бледненькая Надюша превратилась в янтарную мулатку. Навалившийся сон по-медвежьи смял Ноя, упрятал в наполненный смехом и детскими карамельками карман. Открытия грядущего дня — чудесные и даже чересчур — были еще впереди.

По традиции каждые полгода наш журнал публикует обзор книжной продукции. На этот раз вниманию читателей предлагаются полемические заметки.

После публикации статьи «В тупике» (см. «Если», № 8 за 1999 г.) автор этих строк получил немало устных и письменных откликов. Кто-то выражал бурное несогласие с печальным диагнозом, поставленным новейшей российской НФ; кто-то, напротив, публично сожалел, что, дескать, «мало им врезали». Задача, однако, состояла не в том, чтобы «врезать», хотя появление огромного числа произведений, эстетический уровень которых сознательно занижен в угоду так называемому массовому читателю, вызывает только сожаление. Отнюдь! По сути, была предпринята попытка разобраться, есть ли среди ныне действующих фантастов те, чьи тексты предназначены не просто для развлечения, но несут в себе некое послание, или, как теперь иногда выражаются, «месседж»; есть ли те, кто пишет потому, что наболело, и кому не терпится о чем-то сообщить граду и миру. Выяснить это следовало постольку, поскольку, по глубокому убеждению автора, именно такие фантасты в известной степени предопределяют развитие литературы и общества, а их отсутствие свидетельствует о серьезном нездоровье обоих упомянутых институтов. Увы, на момент написания той статьи ни одной книги с «месседжем» обнаружить не удалось…

Между тем по здравому размышлению подобную ситуацию явно нельзя назвать типичной для отечественной фантастики. В конце концов, речь идет о стране, жители которой, прельстившись мечтаниями о лучшем будущем, дважды на протяжении одного века совершали — к ужасу и восхищению остального мира — прорывы в неведомое (из-за чего потом претерпевали муки и страдания). Речь идет о стране, чья литература потому и считается великой, что всегда была нацелена на изучение и исцеление души человеческой. Если помнить об этом, мысль об отсутствии в России писателей, способных выдвигать нетривиальные идеи и сочувствовать ближнему, просто-напросто не придет в голову. И последние месяцы дали нам сразу несколько ярких образчиков фантастической прозы, для которой в равной мере характерны увлекательный сюжет и мощная идейно-нравственная «подкладка». Беглый анализ привлекших всеобщее внимание произведений приводит к следующим любопытным выводам:

1) их создатели либо живут в Москве, либо, скажем так, тяготеют к ней в личном и творческом плане;

2) все без исключения романы проникнуты откровенной или затаенной тоской по сильному государству, если угодно — по империи, каковая мыслится прежде всего как средство обеспечения нормальной жизни в многонациональном и многоконфессиональном пространстве. Похоже, мы имеем дело с возникновением «московского направления» в российской НФ, и происходит это на фоне «увядания» некогда славной «петербургской школы». Вот суть сегодняшнего этапа развития нашей фантастики, а все прочее — детали, нюансы, частности… Однако значение центрального события поистине трудно переоценить. И потому нам не обойтись без небольшого исторического экскурса.

Политическое, экономическое и творческое соперничество Северной Пальмиры и Белокаменной уходит своими корнями в седую древность. К началу 80-х годов нынешнего столетия в отдельно взятой области художественной словесности оно приобрело форму параллельного функционирования семинаров молодых писателей-фантастов — семинаров, организованных при Московском и Ленинградском отделениях Союза писателей СССР. Обитателей кремлевских окрестностей наставляли на путь истинный Аркадий Стругацкий, Дмитрий Биленкин, Евгений Войскунский и Георгий Гуревич; их питомцами были Эдуард Геворкян, Владимир Покровский, Борис Руденко, Андрей Саломатов, Александр Силецкий… На берегах Невы роль мэтра досталась Борису Стругацкому, вокруг которого сплотились Андрей Столяров, Вячеслав Рыбаков, Андрей Измайлов, Святослав Логинов (позднее к ним присоединились Александр Тюрин и Александр Щеголев). Конечно, оба семинара были более многолюдны, но в рамках нашего разговора имеет смысл ограничиться только теми фамилиями, что стали известны относительно широкому кругу любителей фантастики.

Во многом взгляды москвичей и ленинградцев совпадали, чему немало способствовала «холодная война», которую и тем, и другим приходилось вести с мракобесами из незабвенного издательства «Молодая гвардия». Однако различия бросались в глаза уже тогда: если в «главной столице» все было проще, демократичней (молодые фантасты тихо-мирно учились различать добро и зло в жизни и на бумаге), то северяне с самого начала работали с оглядкой на Вечность и ставили перед собой предельно сложную задачу — понять, почему мироздание устроено так несправедливо, кто в этом виноват и что, собственно, делать. Подобный подход следовало бы категорически приветствовать, когда бы не одно обстоятельство: приобщиться к Вечности можно только в одиночку, нельзя одновременно размышлять об устройстве мироздания и о том, как к твоим размышлениям отнесутся коллеги по семинару и его руководитель. А влияние Бориса Натановича на своих учеников, по свидетельству очевидцев, было колоссальным… Впрочем, до поры это не играло важной роли. Началась перестройка, и антитоталитарный пафос, характерный для авторов «петербургской школы», оказался востребован в максимальной степени. Сперва в журналах, а затем и в новых частных издательствах увидел свет целый ряд «знаковых» произведений. Назовем повесть В. Рыбакова «Не успеть» (главная фантастическая идея: в обществе всеобщего дефицита и тотальной духовной несвободы у людей сами собой отрастают крылья, чтобы они могли улететь из постылых пределов), рассказ М. Веллера «Хочу в Париж» (о том, что советских граждан на самом деле вообще не выпускают за границу: вместо европейских столиц они оказываются среди декораций из папье-маше), роман А. Столярова «Монахи под луной» (цитата из аннотации к одноименному авторскому сборнику: «Ковчег России… плывущий по «особому пути» в никуда»). Разоблачительная тематика сочеталась с повышенным вниманием к неприглядным деталям быта, с наличием сцен, вызывающих у читателей едва ли не физическое отвращение (своего рода эталоном «чернухи», пожалуй, следует признать рассказ Н. Ютанова «Возвращение звезды Капернаума»). Не хотелось бы, однако, чтобы эти слова были восприняты как унылое морализаторство: тот факт, что подобные произведения отвечали тогдашним общественным потребностям, бесспорен. И не надо сомневаться: их публикация пошла на пользу нашей стране, способствовала ее очищению от скверны прежнего режима. Но, в точном соответствии со словами Экклезиаста, время разбрасывать камни сменилось временем их собирать. А к новой эпохе питерцы оказались не готовы.