Журнал «Если», 2000 № 03 - Страница 12

Помнил я и про Джоанну с Хармони, помнил и жалел, но при этом сознавал, что Джоанна была вампиром. Она нуждалась во мне как в перилах для опоры, как в ухе, безвольно внимающем ее жалобам и хвастовству. Ей требовалось понимание, требовался человек, на которого можно положиться. Ей никогда не приходило в голову, что у меня могут быть собственные проблемы, что ее манеры, образ жизни, неразборчивость в связях могут меня ранить. Ей вовсе не хотелось делать мне больно, просто она не принимала меня в расчет.

Люди, проходящие сейчас мимо меня, похожи в этом отношении на нее. Если кто-то из них оступится, захочет задать вопрос, если паром начнет тонуть, я тут же им понадоблюсь. А пока что я для них — безликий автомат.

И все же я торчу на ветру, ежась от озноба, и глупо вытягиваю шею в надежде предотвратить самоубийство, которое видел не однажды. Причина проста: я кому-то нужен.

Вот она, мера значимости человеческого существа: не то, сколько человек удовлетворяют твои нужды, а то, скольким людям ты сам способен помочь.

Эта девушка пострадала от общества, и я обязан найти противовес ее страданиям. Чувство долга не позволило мне подорвать себя вместе со старым паромом в Делавэре или самому перелезть через ограждение и спрыгнуть в пену, под винты.

Я огляделся. Сигнальные огни парома горделиво рассеивали темноту. На воде уже можно было различить фарватерные бакены. Я нервничал, потому что не сомневался: она прыгнет и на этот раз. Раньше без этого не обходилось. Но, быть может, хоть сейчас трагедию удастся предотвратить?..

Не успел я додумать до конца эту короткую мысль, как девушка вышла из-за угла и остановилась, глядя вниз, на воду.

В этот раз она выглядела несколько иначе. Длинные волосы посветлели и были сплетены в косы, достававшие до пояса. На ней было лишь незаметное бикини и прозрачная накидка — излюбленная одежда винландеров в летний период. Ее руки были унизаны золотыми браслетами, на шее блестел обручальный ошейник.

Интересно! Такая молодая — и такая отчаявшаяся… Мне никогда не приходило в голову, что она может быть замужем.

С ней была подруга — настолько же тощая и плоская, насколько пухленькой была виновница моего беспокойства. Темные волосы спутницы были уложены на затылке, свидетельство замужества отсутствовало.

Я приблизился, не думая таиться. Как я уже говорил, членов команды никто не замечал: для пассажиров они сливались с паромом.

— Ты уверена, что не хочешь выпить? — спросила спутница с причудливым акцентом, приобретенным винландерами под влиянием англичан и французов.

— Нет, просто постою и подышу морем, — ответила девушка. — Ступай, я найду тебя, когда паром начнет причаливать.

Подруга колебалась, тем не менее я не сомневался, что она уйдет.

Так и случилось. Я делал вид, что проверяю опоры трапа, девушка не обращала на меня никакого внимания.

На палубе еще оставались пассажиры, но большинство ушло на нос, наблюдать, как паром будет причаливать. На скамейке сидела пара во всем черном, но для девушки эти люди были невидимы, как и она для них. Она смотрела на темную воду. Ее торс оставался неподвижен, но я заметил, что она уже закинула на ограждение босую ногу.

Я шагнул к ней. Она услышала мои шаги и оглянулась, чтобы определить, достоин ли я ее внимания. Я подошел к ней вплотную и стал смотреть туда же, куда и она, — на море.

— Не надо, — сказал я, не отрывая взгляд от воды. — На самом деле, это банальный эгоизм.

Она негромко вскрикнула и удивленно взглянула на меня.

— Как?.. Откуда вам?..

— У меня довольно большой опыт в подобных вопросах, — сказал я, решив не кривить душой. Сначала Джоанна, потом я сам чуть не пошел по ее стопам, потом эта бедняжка несколько раз подряд!

— Я и не ду… — начала она.

— Сейчас надумали бы. Вы знаете это не хуже меня. Зато причина известна только вам: лично я теряюсь в догадках.

Если бы мне удалось отвлечь ее беседой хотя бы на несколько минут, паром замедлил бы ход и начал разворачиваться. Благодаря развороту ее не затянуло бы под винты, и цикл все равно прервался бы — по крайней мере, для нее.

— Какое вам дело? — спросила она, глядя на море, испещренное бликами портовых огней. — Почему вы лезете в чужую жизнь?

— Отчасти потому, что это мой корабль и мне не нравится, когда с него бросаются в море. А отчасти потому, что сам через это прошел и знаю, какая жестокая вещь — самоубийство.

Она бросила на меня странный взгляд.

— Прыг — и готово!

— Ошибаетесь, — сказал я. — Но позвольте спросить: откуда у вас это желание?

Голос ее звучал как-то сонно, лицо расплывалось. Я испугался, что с приближением к берегу могу перенестись в другой мир.

— Из-за мужа. Его звали Голдиер. — Она взялась за обручальный ошейник. — Такой красавец… — Она бросила на меня быстрый взгляд.

— Знаете, что это такое — быть толстой дурнушкой, к тому же полуслепой, и вдруг привлечь внимание лучшего из всех мужчин на свете? Он захотел на мне жениться…

Я признался, что не располагаю ее опытом, однако не стал делиться собственным.

— Что же случилось потом? Он вас оставил?

У нее в глазах блеснули слезы.

— В некотором смысле: выбросился с двадцатого этажа. В этом виновата я. Наверное, он страдал рядом со мной… Не знаю.

— Зато вы знаете, какая жестокая вещь — самоубийство! Смотрите, что оно вам сулит: у вас есть друзья — взять хотя бы вашу спутницу. Вы им не безразличны. Вы причините им боль, подобно тому, как

смерть мужа причинила боль вам. Ваша подруга будет до конца своих дней считать себя виноватой, как считаете себя виновной вы.

Она дрожала, но вряд ли этот озноб был вызван порывом холодного ветра. Я приобнял ее. Где фонари на бакенах, черт бы их побрал!

— Теперь вы понимаете, что задумали? Понимаете, какое горе причиняет самоубийство другим? Вы оставите людям в наследство чувство вины — пусть ложной, но от этого им не станет легче. А вдруг вы понадобитесь кому-то еще? Кто-нибудь умрет, не дождавшись вашей помощи…

Она взглянула на мена и разрыдалась. Потом опустилась на палубу. Я разглядел наконец по курсу разноцветные огни, почувствовал, как паром сбрасывает ход и начинает разворот.

— Гетта! — раздался пронзительный крик. Я оглянулся и увидел подругу, бегущую в нашу сторону. На ее лице отпечаталась тревога, в глазах стояли слезы. Она нагнулась к всхлипывающей девушке.

— Напрасно я тебя оставила! — сказала она и крепко обняла Гетту.

Я облегченно перевел дух. «Орка» уже подходила к пристани. Судя по ударам гонга, Колдуэлл сумел поднять носовую часть, избежав столкновения с причалом.

— Господи! — Подруга Гетты пригляделась ко мне. — Это вы ей помешали? Смогу ли я когда-нибудь вас отбла…

Увы, обе уже двоились, перемещаясь в мир, отличный от моего.

Я отвернулся и побрел прочь. Паром причалил к пристани. Я еще раз посмотрел на корму, но там уже не было ни души.

Кого считать призраками — этих женщин или экипаж «Орки»? Сколько раз на этом пароме сосуществовали, не догадываясь об этом, сотни людей из разных миров? Сколько раз люди, принадлежащие к одному миру, жили бок о бок, ничего не зная о попутчике, даже не желая знать?

— Далтон! — раздался голос капитана.

— Сэр?

— Как успехи? — спросил капитан грозно.

— На сей раз обошлось без крика, — доложил я.

Капитан молчал так долго, что я уже заподозрил в нем человека. Но он разрушил мои подозрения.

— Восемьдесят шесть транспортных средств ожидают разгрузки! Не забывайте, что у нас недостает людей и что мы обязаны соблюдать расписание.

Я вздохнул и перешел с шага на рысь. Дело есть дело. Мне предстояла сложная, длительная разгрузка, потом — новый рейс.

Евгений Войскунский

КОМАНДИРОВКА

Я сидел за компьютером, сочиняя отчет о вчерашней пресс-конференции Кимвалова. Пресс-конференция была скучнейшая (все понимали, что предложенный Кимваловым новый налог на развитие культуры — пустая фантазия), но если ты работаешь в отделе информации «Большой газеты», то изволь писать этот отчет, причем писать так, чтобы те, кто будет его читать, хотя бы не испытывали отвращения к печатному слову. Взять, например, и вписать как бы между прочим: «А костюмчик на товарище Кимвалове, невзирая на скудные средства культуры, тянул долларов на триста».