Журнал «Если», 2000 № 01 - Страница 34

— Вот и отдай его Андуине, а я подумаю и решу, когда ты уйдешь,

— сказал Кормак и снова поднялся на ноги.

— Ты упрям, Кормак, но мне хотелось бы, чтобы мы расстались друзьями.

— Постарайся понять, Кулейн, то, что я скажу. Во мне нет ненависти к тебе. Я восхищаюсь тобой. Я жалею тебя. Но ты отец моего одиночества, и друзьями мы не можем быть никогда.

Кулейн кивнул.

— Спасибо и на том. — Он протянул руку, и Кормак принял ее. — Будь бдителен, юный воин. Упражняйся каждый день. И помни три тайны: жизнь, гармония и дух.

— Я буду помнить. Прощай, Откровение.

— Прощай, принц Кормак.

После восстания триновантов в Британию вошел мир, хотя и тревожный. Утер мерил шагами залы Камулодунума, словно запертый в клетке боевой пес, и из окон своих покоев в северной башне всматривался в дороги. Всякий раз, когда прибывал вестник, король спешил в большой зал, срывал печати с грамот и пожирал глазами строки, ища известия о восстании или набеге. Но все лето и осень царил мир, урожай был убран, ополченцы распущены по домам.

К Утеру все приближались с опаской, ощущая его беспокойство. По ту сторону Галльского моря в сикамбрские королевства Бельгику и Галлию вторглись страшные полчища, уничтожая их войска, сжигая города. Римский епископ объявил вражеского вождя Вотана Антихристом, но в этом не было ничего необычного. Десяток варварских королей и вождей уже проклинались церковью, а затем вновь принимались в ее лоно.

Рим послал пять легионов на подмогу сикамбрам. Они были полностью уничтожены.

Однако в Британии люди наслаждались жарким летом и затишьем в войне. Амбары ломились от запасов, цены на хлеб и вино стремительно падали. Жаловались только купцы, потому что война перекрыла путь выгодным галльским товарам. Теперь в Дубрисе и Новиамагу-се торговые суда появлялись лишь изредка.

Каждое утро Утер поднимался на северную башню, запирал дубовую дверь и вкладывал Меч Силы в желоб, вырубленный в сером камне. Затем опускался перед ним на колени, сосредотачивал мысли и ждал видений: дух короля парил над страной от Пинната-Кастры на севере до Дубриса на юге, от Гарианнонума на востоке до Мориоду-нума на западе, высматривая вооруженные отряды. Не увидев ничего подозрительного, он обращал взгляд на побережья: не показались ли на серых волнах длинные корабли, не приближаются ли разбойники-викинги.

Но море было пустынным.

Как-то в ясное солнечное утро он попытался заглянуть за Галльское море, но его остановила сила, которую он не сумел ни увидеть, ни преодолеть, точно стену из хрусталя.

В растерянности он вернулся в свою башню и вынул Меч из желоба. Потом вышел на парапет, всей кожей ощутил прохладу осеннего бриза, и на некоторое время его смутные страхи улеглись.

В полдень к нему вошел его слуга Бальдрик с вином, холодным мясом и блюдом синих слив. Утеру не хотелось разговаривать. Он сделал Бальдрику знак уйти, сел у окна и устремил взгляд на морские дали.

Не впервые за последние десять лет он пожалел, что рядом с ним нет Мэдлина. Владыка-волшебник либо рассеял бы его страхи, либо — в худшем случае — установил бы, что за опасность им угрожает.

— Будь желания лошадьми, нищие разъезжали бы верхом, — пробормотал Утер, изгоняя воспоминания о том, как Мэдлин его покинул. Злые слова, едкие, словно кислота, извергал Утер в тот день. Не прошло и часа, как он пожалел о них, однако взять назад не мог. И Мэдлин покинул его…

Как Лейта. И Кулейн…

Утер налил себе еще вина, чтобы притупить воспоминания, но они стали только острее. Гьен Авур, Лесная Лань — имя, данное Кулейном Лейте, имя, употреблять которое Утеру запрещалось. Но он любил ее и без нее потерял себя.

— Зачем ты толкал ее в его объятия? — прошептал он.

Ни логика, ни рассудок не давали ответа. Однако Утер знал, где он прячется — в лабиринте черного чувства. Семена безумия были посеяны в ту ночь в другом мире, когда юноша впервые познал девушку, только чтобы услышать, как она прошептала имя Кулейна. Золото превратилось в свинец, свет канул во мрак. Но даже и тогда он мог бы простить ее, потому что Кулейн был мертв. Он не хотел ревновать ее к трупу. Однако Владыка Ланса вернулся, и Утер увидел, как в глазах Лейты возродилось пламя любви.

Но отослать его он не мог, это было бы поражением. И убить его он не мог — Кулейну он был обязан всем. Ему оставалось надеяться, что любовь к Владыке Ланса отступит перед брачной клятвой, данной королю. Так и случилось — но этого оказалось мало. Он вновь и вновь испытывал ее верность, обходился с ней с пугающим равнодушием, ввергал ее в отчаяние, толкал на то, чего страшился превыше всего.

Король глупцов!

Утер — Кровавый король, полководец, не знающий поражений! Ни одно войско не в силах противостоять ему, но что в том, раз он живет в холодной башне, зная лишь одиночество? Ни сыновей, подрастающих ему на смену, ни любящей жены. Он обернулся к бронзовому зеркалу. У корней выкрашенных хной волос проглядывала седина, а глаза были бесконечно усталыми.

Он вновь вышел на парапет и посмотрел вниз, во двор. Сикамбр Урс прогуливался там рука об руку с девушкой. Утер не узнал ее, хотя словно бы уже где-то видел. Он улыбнулся. Лошадиные панцири, как установила проверка, никуда не годились — набухли от дождя, утратили непробиваемость. Зато Урс оказался прекрасным начальником конного отряда. Подчиненным нравились его дружеская непринужденность и находчивый ум, а вдобавок он не был опрометчивым и понимал, как нужны для стратегии терпение и предусмотрительность.

Король наблюдал, как Урс безмятежно обнял девушку за плечи, привлек к себе и, приподняв ее подбородок, поцеловал в губы. Утер покачал головой и отвернулся. Теперь он редко приказывал прислать в его покои женщину — после его охватывала глубокая печаль, холодная пустота одиночества.

Его взгляд обратился на зеленый мир вокруг: пологие холмы и усадьбы земледельцев, стада коров и овец. Все дышало миром. Утер негромко выругался. Годы и годы он укреплял миф, что он — земля, душа и сердце Британии. Только его доверенные друзья знали, что силу ему дает Меч. Однако теперь Утер даже без помощи заповедного оружия ощущал зловещую угрозу, надвигающуюся из теней. Спокойствие вокруг было лишь иллюзией.

«Или ты стареешь? — спросил он себя. — Ты так долго сотворял живой миф, что и сам в него поверил?»

Налетел порыв холодного ветра, и король вздрогнул.

Угроза? В чем она? И от кого исходит?

— Государь! — послышался голос. Утер резко обернулся и увидел в двери Викторина. — Я постучал в наружную дверь, но не услышал отклика, — сказал римлянин. — Прости, если я не вовремя.

— Я задумался, — сказал король. — Какие новости?

— Римский епископ заключил договор с Вотаном и подтвердил его право на Галлию и Бельгику.

Утер усмехнулся.

— Недолго же он ходил в Антихристах, верно?

Викторин кивнул и снял бронзовый шлем. Из-за белоснежных волос он выглядел много старше своих пятидесяти лет. Утер прошел мимо него в покои и жестом пригласил полководца сесть.

— Все еще не носишь ни усов, ни бороды, мой друг, — сказал король. — Что ты будешь делать теперь, когда в наши гавани уже не приходят корабли с пемзой?

— Возьмусь за бритву, — ухмыльнулся Викторин. — Не подобает римлянину смахивать на немытого варвара.

— Негоже говорить так со своим королем, — сказал Утер, почесывая собственную бороду.

— Но к своему несчастью, государь, ты родился без капли римской крови. Могу только выразить свои глубочайшие соболезнования.

— Надменность Рима пережила даже его падение, — сказал Утер, улыбаясь. — Так что Вотан?

— Донесения противоречивы, государь. Он одержал четыре решительные победы в Сикамбрии, сокрушив меровеев. О судьбе их короля ничего неизвестно. Одни говорят, что он бежал в Италию, другие — что он нашел приют в Испании.

— Его стратегия? Использует конницу? Или римскую фалангу? Или это просто орда, берущая верх благодаря своей численности?