Журнал «Если», 2000 № 01 - Страница 25

— Может, ты сам поскачешь в бой без панциря? — огрызнулся принц.

— Щенок! — взревел Гвалчмай.

— Довольно! — оборвал его король. — Ну а дождь, Урс? Он ведь размягчит кожу и добавит ей веса.

— Да, государь. Но каждый воин должен брать с собой запас пчелиного воска и втирать его в попону каждый день.

— Значит, нам придется полировать не только оружие, но еще и наших лошадей, — заметил Гвалчмай с издевательской усмешкой.

— Распорядись изготовить десять этих… курток для лошадей, — приказал Утер. — А тогда увидим.

— Благодарю тебя, государь.

— Не благодари, пока я не решу, что мне их нужно больше. Ты ведь этого хочешь?

— Да, государь.

— Ты сам изобрел такие панцири?

— Да, государь, хотя мой брат Балан придумал, как обезвредить дождевую воду.

— И он получит прибыль от воска, который я закажу?

— Да, государь, — ответил Урс с улыбкой.

— А где он сейчас?

— Старается найти покупателей в Риме. Это нелегко, потому что император все еще возлагает надежды на пешие легионы, хотя сражаться они должны с конниками.

— Риму конец, — изрек Утер. — Тебе следовало бы продавать их готам или гуннам.

— Я бы и рад, государь, но гунны ничего не покупают — они берут. А готы? Их казна скуднее моей.

— А ваше собственное меровейское войско?

— Мой король — да процарствует он долго — в военных делах полагается на управителя дворца. А тот не любит новшеств.

— Но ведь ему не приходится отражать врагов со всех сторон и внутри, — заметил Утер. — А ты сражаешься так же хорошо, как говоришь?

— Не совсем.

Утер усмехнулся.

— Я передумал. Изготовь тридцать две штуки, и Викторин поставит тебя во главе одной турмы. Ты найдешь меня у Петварии, и тогда я проверю твои лошадиные панцири так, как следует — в бою с настоящим врагом. Если они покажут себя, ты будешь богат, и как, подозреваю, ты и рассчитываешь, все другие короли последуют примеру Утера.

С этими словами король отвернулся от Урса и удалился. Прасамаккус обнял юношу за плечи.

— По-моему, ты понравился королю, мой мальчик. Не разочаруй его.

— Не то я лишусь заказа?

— Ты лишишься жизни, — кратко ответил Прасамаккус.

Гриста уже давно вернулся в свою хижину в тени Длинного Дома, но Кормак, так и не сумев уснуть, вышел в прохладу ночи и сел под звездами, глядя, как между деревьями кружат летучие мыши.

Вокруг царила глубокая тишина, и мальчик был воистину, чудесно и абсолютно один. Здесь, в сиянии охотничьей луны не было ни презрения, ни угрюмых взглядов, ни злобных слов. Ночной ветерок ворошил ему волосы, а он смотрел на обрывы над лесом и думал о своем отце, неведомом воине, который умел так великолепно сражаться. Гриста сказал ведь, что он убил шестерых.

Но почему он оставил его, младенца Кормака, в пещере одного? И куда делась женщина, давшая ему жизнь? Кто мог бросить новорожденного ребенка на произвол судьбы? Был ли этот человек — такой смелый в бою, настолько жестоким в жизни?

И какая мать бросила бы своего младенца умирать в дикой пещере?

Как всегда, ответа ни на один вопрос не было, но вопросы эти приковывали Кормака к деревне, где все относились к нему враждебно. Он не мог уйти и создать себе будущее, пока прошлое окутывала непроницаемая тайна.

Маленьким он верил, что в один прекрасный день за ним явится его отец, войдет шагом в Длинный Дом с мечом у пояса, с бронзовым шлемом над челом. Но мечты детства больше не могли служить ему поддержкой. Через четыре дня он станет мужчиной… и что тогда? Выклянчивать работу в кузнице, или на мельнице, или в пекарне, или на бойне?

Вернувшись в хижину, он уснул беспокойным сном, метался под ветхим одеялом, встал с рассветом и ушел в холмы, захватив пращу. Там он убил трех кроликов и умело освежевал их ножичком, который год назад подарил ему Гриста, развел костер в укрытой от ветра ложбине и, пожарив тушки, насладился редким ощущением сытости.

Кормак загасил костер и поднялся еще выше в холмы на обрывы над спокойным морем. Ветер тут был крепким и холодным, хотя утреннее солнце уже поднялось в безоблачном небе. Кормак остановился под развесистым дубом, подпрыгнул и повис на толстом суку. Сто раз он подтягивался, касаясь подбородком древесной коры, чувствуя, как вздуваются и горят его мышцы. Потом легко спрыгнул на землю. Лицо у него блестело от пота.

— Какой ты сильный, Кормак! — произнес насмешливый голос, и, резко обернувшись, он увидел, что на траве сидит дочь Колдера Альфтруда, а рядом стоит корзинка с ягодами. Кормак покраснел и ничего не ответил… — И такой робкий? — спросила она.

— Твоим братьям не понравится, что ты заговорила со мной.

— Ты их боишься?

Кормак взвесил этот вопрос. Сыновья Колдера многие года всячески его травили, но обычно ему удавалось убежать от них и укрыться в одном из своих тайных убежищ в лесу. Особенно опасен был Агвайн, потому что ему нравилось причинять боль. Леннокс и Барта особой жестокостью не отличались, но они во всем следовали примеру Агвайна. Но боится ли он их?

— Пожалуй, — ответил он. — Ведь закон позволяет им бить меня, но если я попробую защищаться, меня ждет смерть.

— Как ты думаешь, я хорошенькая?

— Ты красавица. Но я не хочу навлечь на тебя неприятности.

Она плавно поднялась с земли и шагнула к нему. Он инстинктивно попятился, но дуб преградил ему путь к отступлению. Кормак ощутил, как к нему прижалось ее тело, и его руки сомкнулись на ее спине…

— Прочь от моей сестры! — рявкнул Агвайн, и Альфтруда отскочила от Кормака. Глаза у нее стали испуганными.

— Он наложил на меня чары! — закричала она, бросаясь к брату. Высокий белокурый юноша отшвырнул ее в сторону и выхватил кинжал из ножен.

— Ты умрешь за эту гнусность, — прошипел он, надвигаясь на Кормака.

Глаза Кормака метнулись от лезвия к разъяренному лицу Агвайна, убедились в твердости его намерения, увидели вспыхнувшую жажду крови. Он отпрыгнул вправо… и наткнулся на дюжую фигуру Леннокса, чьи мускулистые руки тут же его обхватили. Глаза Агвайна блеснули торжеством, но Кормак ударил Леннокса локтем в живот и вторым ударом расквасил ему нос. Леннокс отлетел назад, почти ослеп-нув от боли. Тут из кустов выскочил Барта, замахиваясь толстым суком, точно палицей. Кормак прыгнул ступнями вперед, его пятка со страшной силой ударила Барту в подбородок, так что тот повалился на землю без сознания.

Кормак перекатился, вскочил на ноги, повернулся к Агвайну, локтем отбросил руку с кинжалом, нацеленным в его сердце, кулаком ударил врага в скулу, а затем левой ногой — в пах. Агвайн завопил, упал на колени и выронил кинжал. Кормак поймал рукоятку, схватил Агвайна за длинные белокурые волосы и запрокинул его голову, обнажив горло.

— Нет! — взвизгнула Альфтруда.

Кормак заморгал и глубоко вздохнул, справляясь со своим гневом. Потом выпрямился и швырнул кинжал далеко за край обрыва.

Обернувшись, он посмотрел на своих врагов. Леннокс сидел, прислонясь к дубу, из его разбитого носа струилась кровь. Барта еще не пришел в себя, а Агвайн сбежал.

Но в его победе не было ни торжества, ни радости.

Ибо одержав ее над этими мальчишками, Кормак приговорил себя к изгнанию.

Недолго думая, он сложил свои нехитрые пожитки и отправился в путь.

Собрался в дорогу и Гриста. Ему следовало бы уйти давным-давно… и взять с собой Кормака, покончить с унижениями и несправедливостью.

Тем не менее в сердце старого воина начала расцветать радость. Тяжкие, притупляющие ум годы, пока он пас коз, остались позади. Гриста глубоко вдохнул чистый свежий воздух и начал подниматься в холмы к пещере Сол Инвиктус.

Кормак ждал его там, сидя на алтарном камне. У его ног валялись кости его прошлого.

— Куда мы теперь, Гриста? — спросил мальчик.

— Пойдем в Дубрис, приятель, подыщем какую-никакую работу. Чтоб было, чем заплатить корабельщикам. А в Галлии я покажу тебе места, где мне доводилось сражаться.

Кормак обвел взглядом сумрачную пещеру.