Журнал «Если», 2000 № 01 - Страница 24

Семь лет мальчик жил со старым воином, но калечество Гристы не позволяло ему прокормить их двоих, и малышу оставалось только подбирать отбросы.

В тринадцать лет Кормак понял, что из-за него искалеченный воин стал изгоем, и потому построил для себя хижину в стороне от деревни. Жилище было самое убогое, а из мебели только постель. И потому Кормак мало бывал там, если не считать зимы, когда он трясся от холода даже возле огня и видел ледяные сны…

В тот вечер, как обычно, Гриста подошел к его хижине и постучал в дверной косяк. Кормак пригласил его войти и предложил чашку воды. Старик принял ее с благодарностью и сел на утрамбованный земляной пол, поджав под себя ноги.

— Тебе нужна новая рубаха, Кормак, ты уже вырос из этой.

— Лето она проносится.

— Посмотрим. Ты сегодня ел?

— Альвинна дала мне пирога. Я наколол ей дров.

— Я слышал, Керн дал тебе затрещину?

— Да.

— Было время, когда я убил бы его за это. А теперь, если я его ударю, то только сломаю свою здоровую руку.

— О таком пустяке и думать не стоит, Гриста. Расскажи мне лучше о Кровавом короле. Правда, что его дедом был бог?

— Все короли — потомки богов, или во всяком случае хотят, чтобы мы в это верили. Об Утере я не знаю. Только знаю, что его жену застигли с любовником, и они бежали, а он их преследовал. Настиг ли он их и изрубил в куски, как говорится в песне, или они спаслись, я не знаю. Спрашивал у Патриссона, сказителя, но он тоже не знает. Зато он сказал, что королева бежала с дедом короля, такая вот веселая парочка!

— Почему король не взял другую жену?

— Когда он в следующий раз пригласит меня на ужин, я у него спрошу.

— Но у него нет наследника. Ведь умри он сейчас, начнется война?

— Войны все равно не избежать, Кормак. Король царствует двадцать пять лет и не знал ни дня мира… восстания, набеги, предательства. И жена не первая его предала. Шестнадцать лет назад восстали бриганты, и Утер разгромил их при Тримонтиуме. Затем восток захватила орда, и Утер уничтожил их войско под Вирикониумом. И, Наконец, юты, два года назад. У них с ним был договор о ненападении, вроде того, что заключили с ним мы, и они его нарушили. Утер сдержал свое слово: предал смерти каждого мужчину, каждую женщину, каждого младенца.

— Даже детей? — прошептал Кормак.

— Их всех. Он безжалостен, но дальновиден. Мало кто теперь решится восстать против него.

— Не хочешь ли еще воды?

— Нет. Мне надо отправляться спать. Завтра будет дождь, так предсказывает моя культя. А мне надо выспаться, раз придется дрожать в непогоду.

— Можно один вопрос, Гриста?

— Спрашивай.

— Меня правда родила собака?

Гриста выругался.

— Пойми же, Кормак, ты не сын демона, ручаюсь тебе. Я не знаю, почему тебя оставили в пещере и кто оставил. Но на тропе под обрывом лежало шестеро убитых. И убил их не демон.

— Кто они были такие?

— Закаленные воины, судя по их рубцам. И всех убил один человек — один наводящий ужас человек. Думается мне, то был твой отец, и он получил смертельную рану. Вот почему ты остался там.

— А моя мать?

— Не знаю, малый. Боги знают. Быть может, настанет день, когда они дадут тебе знак. Но ты, Кормак, человек и должен держать спину прямо. Ибо кем бы ни был твой отец, он был человек.

— Я бы хотел, чтобы ты был моим отцом, Гриста.

— Я бы тоже этого хотел. Спокойной ночи, милый.

Король с Гвалчмаем и Викторином вышел на огороженный луг, чтобы посмотреть новых лошадей. Молодой человек, стоявший рядом с хромым Прасамаккусом, впился глазами в легендарного воина.

— Я думал, он выше ростом, — шепнул он, и Прасамаккус улыбнулся.

— Ты думал увидеть великана, которому все мужчины по грудь. Эх, Урс, уж тебе-то следовало знать разницу между живыми людьми и выдумками сказителей.

Светло-серые глаза изучали короля, пока он приближался к ним. Лет сорока на вид, шагал он с уверенной статью человека, ни разу не повстречавшего равного себе. Волосы каштаново-рыжей волной ниспадали на закованные в кольчугу плечи, хотя густая квадратная борода серебрилась проседью. Его спутники были заметно старше: обоим, пожалуй, за пятьдесят. Один, несомненно, римлянин с орлиным носом и глазами, серыми, как железо, а второй заплетал седые волосы в косы по обычаю племен.

— Прекрасный день, — сказал король, словно не заметив молодого человека и обращаясь к Прасамаккусу.

— Да, государь, и лошади, которых ты купил, прекрасны не менее.

— Они все здесь?

— Тридцать пять жеребцов и шестьдесят кобыл. Дозволено ли мне представить принца Урса из дома Меровеев?

Молодой человек поклонился.

— Большая честь для меня, государь.

Король устало улыбнулся и прошел дальше. Он взял Прасамаккуса под руку, и они направились на луг, где остановились возле серого жеребца семнадцати ладоней в холке.

— Сикамбры умеют выращивать лошадей, — заметил Утер, погладив глянцевитый бок.

— У тебя утомленный вид, Утер.

— Он отражает мои чувства. Тринованты вновь разминают мышцы, как и саксы в Срединном краю.

— Когда ты выступишь?

— Завтра. С четырьмя легионами. Я послал Патрея с Восьмым и Пятым, но он потерпел поражение. По донесениям мы потеряли шестьсот человек.

— И среди них Патрея? — спросил Прасамаккус.

— Если нет, то ему придется пожалеть об этом, — отрезал король.

— Он попытался атаковать стену щитов на крутом склоне.

— Как ты четыре дня назад атаковал готов.

— Но я одержал победу!

— Ты всегда побеждаешь, государь.

Утер улыбнулся, и на мгновение Прасамаккус увидел гонимого юношу, с которым судьба свела его четверть века назад. Но тут маска вернулась на лицо короля.

— Что ты скажешь об этом сикамбре? — спросил он, глядя за изгородь на юношу, одетого в черное с головы до ног.

— Мне он напоминает тебя… тогдашнего.

В то давнее время Утер нарек Прасамаккуса Королевским Другом и попросил всегда давать ему откровенные советы. То были дни, когда юный принц прошел сквозь Туман в поисках отцовского меча, сражался с исчадиями Тьмы, с Царицей-Ведьмой, вернул призрачное войско в плотский мир и полюбил девушку с гор, Лейту.

Старый бригант пожал плечами.

— Мы все изменяемся, Утер. Когда в прошлом году умерла моя Хельга, я почувствовал, что из мира исчезла красота.

— Мужчине лучше без любви, — сказал король и вновь начал осматривать лошадей. — Через два-три года наше войско станет лучше, стремительнее. Любой из этих коней по меньшей мере на две ладони выше любого из наших, и они соединяют быстроту с выносливостью.

— Урс явился еще кое с чем, — сказал Прасамаккус. — Идем, тебя это заинтересует.

Король, казалось, усомнился, однако последовал за хромым бригантом к воротам загона.

Там Урс с новым поклоном повел их за хижины пастухов, где во дворе они увидели сооружение из жердей: две изогнутые палки вверху соединялись прямой, имитировавшей лошадиную спину. На нее Урс накинул попону из выдубленной кожи. Спереди он привязал кусок такой же кожи, а затем вернулся к воинам, не спускавшим с него глаз.

— Что, во имя Плутона, это такое? — спросил Викторин.

Урс поднял короткий лук, наложил стрелу на тетиву и плавным движением пустил ее. Она попала в «круп» лошади, но не вонзилась в кожу и упала на землю.

— Дай мне лук, — велел Утер. Оттянув тетиву ровно настолько, чтобы лук не сломался, он отправил стрелу в полет. Она пробила попону и застряла в лошадиной шкуре под ней.

— Взгляни, государь, — сказал Урс, подойдя к «лошади». В шкуру вонзилось лишь острие наконечника. — Коня она только оцарапала бы, но не сразила.

— А лишний вес? — осведомился Викторин.

— Сикамбрийский конь в такой попоне способен нести своего всадника весь день, как и британские боевые кони.

На Гвалчмая это никакого впечатления не произвело. Старый воин-кантий сплюнул на землю.

— Зато замедлят атаку конницы, и нам тогда не сломить вражеский строй. Лошади в панцирях? Ха!