Журнал «Если», 1999 № 05 - Страница 20

Что же такого я мог увидеть?

— Вы разглядывали разноцветные пятна на пляже…

Кажется, она немного успокоилась.

— А ведь забавно! — продолжил я, внимательно наблюдая за ней. — Можно подумать, будто эти краски… Не знаю. Сами создают какую-то картину, что ли. Знаете, как в абстрактной живописи.

Тут Кристи охватил настоящий ужас.

— Вы никому ничего не рассказывали?!

Я упомянул Гуалтери, и она судорожно глотнула, прежде чем осведомиться:

— Что же он ответил?

Я пожал плечами.

— Что это его не касается. Что вы сами поставите нас в известность о своих выводах, когда будете готовы их… опубликовать. — Господи! ОПУБЛИКОВАТЬ!

Она перевела дух, перестала закатывать глаза, подошла ко мне совсем близко.

— Все правильно, Ходжа. Пока это не касается никого, кроме меня. Обещайте, что вы никому не…

— Подождите, Кристи. Я хочу, чтобы вы прямо сейчас ответили, как вас угораздило отключить связь. Люди, способные пренебрегать из собственных эгоистических соображений правилами безопасности, представляют для всех нас смертельную угрозу. Доктор Кристи Мейтнер как представительница ученого сословия должна осознавать это лучше остальных!

В ее глазах было отчаяние.

— Я готова на все, лишь бы вы согласились молчать.

Мне стало так смешно, что я не сказал, а пробулькал:

— Взятка? Любопытно, как вы собираетесь платить: уж не со счета ли в швейцарском банке? — Ученые вроде нее получали за такие экспедиции колоссальные деньги. Никакого сравнения с получкой простого ремонтника. — Думаете, от несчастных Альп осталась хотя бы горстка камешков?

Она заморгала, сдерживая слезы. Я представил себе Женеву, поливаемую метеоритным ливнем и пожираемую пожаром. Мейтнер отвернулась, тяжело дыша. Я испугался, что она не устоит на ногах. Когда она обратила ко мне лицо, по нему бежали слезы.

— Умоляю вас, Ходжа! Я на все согласна.

Она одним махом расстегнула на комбинезоне молнию сверху донизу и продемонстрировала мне свое богатство: большую отвислую грудь и рыжеватые волосы на лобке.

Женщина стояла неподвижно и смотрела на меня с искренней мольбой. У меня перехватило дыхание.

Я поднял руку, поводил в воздухе ладонью и выдавил:

— Не стоит, Кристи. Просто расскажите, что происходит, ладно?

Она смущенно потупила взор и медленно застегнула молнию. Голос ее был настолько тих, что я не сразу уловил смысл ее слов.

— По-моему, они живые.

Я чуть не расхохотался, но вовремя подавил смех и остался стоять с отвалившейся челюстью.

Ответы на все подобные вопросы были получены давным-давно.

Помнится, еще совсем маленьким мальчиком, лет семи, я смотрел вместе с дедом, которому тогда было всего шестьдесят с небольшим, репортаж о посадке спускаемого аппарата на Европе. Бур долго вгрызался в розовый лед, подбираясь к не знающему света морю. Дед сопровождал репортаж рассказом о том, как он сам в семилетием возрасте смотрел по телевизору передачу о первом спутнике — управляемой звездочке, пронзившей светом надежды ночь атомного страха. Дед моего деда родился во времена полетов братьев Райт и был малышом, когда Блерио впервые перелетел через Ла-Манш…

Увы, под ледяной коркой Европы не оказалось жизни, одна органическая слякоть, пузырьки воды и черные гейзеры. Дед умер за несколько месяцев до первой высадки людей на Марсе и не узнал, что жизни нет и там; вероятно, ее там никогда и не было. Точно так же дед моего деда умер незадолго до первого полета «Аполло» на Луну.

Раньше я воображал, что тоже умру незадолго до того, как люди впервые достигнут звезд, но останусь жить в памяти малолетнего потомка.

Жестоко же мы ошибаемся!

Мне выпало совсем иное: стоять на безжизненном Титане перед спятившей женщиной, сломленной неудачами и потерями.

Кристи не стала со мной спорить. Страх сменился в ее глазах злостью. Тоже хорошо знакомое явление: мне часто приходилось сталкиваться с тщеславием ученых. Некоторые из них презрительно цедят: «Ты всего лишь технарь». Мол, что с меня возьмешь? Сказав это, они теряют ко мне интерес.

Так происходит часто, но не всегда. Взять хотя бы Кристи: она не махнула на меня рукой, а потащила к вездеходу и заставила снова ехать к берегу моря. Мы остановились неподалеку от приборов.

Мне было велено забраться на грузовой отсек вездехода и наблюдать оттуда.

— Так лучше всего, — заключила она. — Иначе вы выделяете слишком много тепла.

От нетерпения она не пошла, а побежала вниз. С собой она прихватила щипцы, которыми стала ковыряться с каким-то предметом, торчащим из реголита. Я прищурился и разглядел закупоренную лабораторную колбу. Она вытащила пробку и выпустила из колбы дымок. Я увидел не джинна, а просто маслянистый пар.

— Что это?

В наушниках раздавалось ее тяжелое дыхание. Вытащив колбу изо льда, она ответила:

— Дистиллированный прибрежный инфильтрат. Это их корм.

Она устремилась к заиндевевшей полосе, отделявшей ледяную корку пляжа от собственно Воскового моря.

— Что вы делаете?

— Молчите и наблюдайте.

Внезапно она перевернула колбу горлышком вниз. Вылившаяся прозрачная жидкость мигом загустела и потемнела, окутавшись паром. Кристи побежала обратно. Щипцы и колбу она оставила на помосте.

И вскоре расцвели тысячи цветов! Ну, может, не тысячи, а десятки: красные и желтые, розовые и зеленые, синие и фиолетовые капельки. Появившись на поверхности у края пляжа, они заскользили к предложенному им химикату, чтобы образовать вокруг него разноцветный вихрь. Кружась, они то исчезали, то снова появлялись.

Темная дымящаяся лужица уменьшалась в размерах на глазах.

Кристи, занявшая место рядом со мной, прошептала:

— Теперь видите?

— Вижу, но не знаю, что именно, — ответил я. — Ну-ка… — Я спрыгнул с вездехода, медленно опустился на обе ноги — хорошее все-таки дело слабое притяжение! — и зашагал по пляжу.

— Стойте! — крикнула Кристи.

Я замер неподалеку от медленно колеблющегося многоцветного пожара, не понимая, как краскам удается не сливаться. Казалось бы, при соприкосновении синего и желтого должен возникать зеленый цвет, но здесь ничего подобного не происходило. Мое зрение, раз и навсегда сформированное на Земле, не улавливало на границе цветов даже подобия зеленого спектра.

Более всего это походило на скопление амеб из мультипликации. Такими представляет амеб ребенок, еще не глядевший в микроскоп и не знающий, что такое «ложноножки». Создавалось полное впечатление, что они пожирают лужу…

Внезапно ближайшая ко мне синяя капля замерла. На ней появилось что-то вроде оранжевой сыпи; сыпь приподнялась над «телом» капли, после чего сама капля ушла под лед. Все произошло за доли секунды, так что я не успел составить впечатление, что, собственно, наблюдаю.

Остальные капли сделали в точности то же самое. На поверхности осталась только изрядно сократившаяся дымящаяся лужица.

Я стоял неподвижно, без единой мысли в голове секунд, наверное, тридцать, а потом стал усиленно соображать, как объяснить это явление, не прибегая к волшебному слову «жизнь».

— Кристи! — позвал я. Ее не было рядом, но я слышал в наушниках ее учащенное дыхание. Радио приближало ее ко мне, хотя в действительности нас могли разделять многие километры. — Кристи?

Я обернулся. Она стояла у меня за спиной, меньше чем в двух метрах. Запотевший щиток шлема увеличивал ее глаза: они казались мне огромными, в пол-лица. В руках она держала, прижимая к груди, мой ледоруб, который прихватила из вездехода.

Стараясь не шевелиться, я смотрел ей прямо в глаза, надеясь понять, постичь… Наконец, проглотив слюну, я спросил:

— Давно ты тут стоишь?

— Порядочно, — ответила она и перехватила ледоруб одной рукой, ударив острием по льду. — У меня не хватило духу.

Она отвернулась от меня и медленно побрела назад, к вездеходу.

На обратном пути я испытывал какой-то суеверный страх. То же самое чувствует, наверное, человек, очнувшийся после тяжелой травмы и еще не занявший свое прежнее место в системе мироздания. Я просто не мог себе представить, что произошло бы, вздумай она обрушить на меня ледоруб.