Журнал «Если», 1999 № 05 - Страница 16
Невольно вспомнилось, как я наблюдал в прежней жизни за Лайзой, спавшей рядом со мной. Рассыпавшиеся по подушке длинные золотистые волосы, запрокинутая голова, красивая шея, длинные ресницы и тонкие веки…
Что ей снилось тогда, в далекой молодости? Я хотел спросить, но забыл это сделать, а теперь уже никогда не узнаю.
Казалось бы, что я забыл в космосе? Очень просто: лишь в космических экспедициях техник вроде меня мог разбогатеть, обеспечить достойную жизнь своей семье.
«Миллион долларов в год! — уговаривал я Лайзу, удрученный ее слезами. — Целый миллион!»
«Это надолго?»
«Контракт на двенадцать лет. Только подумай, Лайза, что такое двенадцать миллионов! К тому же разлука не будет постоянной: год на Луне, пара лет на Марсе, отпуска… В отпуске я буду помогать тебе налаживать новую жизнь. А когда все кончится…»
Но когда все кончилось, я завербовался еще на четыре года в окрестности Сатурна. Четыре года тройной оплаты! Когда я попал сюда, кое-кто уже знал, что нас ждет. Вот чертовщина!
А ведь мы могли бы погибнуть вместе, держась за руки на крыльце нашего дома и наблюдая, как со звездного неба на нас обрушивается конец света.
Следующий день назывался «днем» условно, ибо снаружи царила прежняя темень. Кристи неуверенно подала завтрак — жидкий чай и лепешки из водорослей. Ни джема, ни масла. Я не поверил своим глазам, когда она повесила сушиться использованные чайные пакетики.
А ведь она права! Когда полностью исчерпается этот чай, нового не будет. Вряд ли где-либо ближе, чем на Марсе, найдется масло и джем. Мне вообще-то нравилось на Марсе: красное небо, бледно-голубые облака. Часть базы «Удеманс-4», где я работал, располагалась под огромным куполом, но и оттуда открывался роскошный вид. Там был даже небольшой садик, где колонисты пытались выращивать мяту и мак. Помнится, я завтракал там, попивая растворимый кофе и лакомясь булочками с маком.
Интересно, сколько чашек слабого напитка можно сделать из одного пакетика чая?
После завтрака мы залезли в скафандры и сели в мой вездеход, пройдя по очереди через воздушный шлюз. Отсоединившись от зарядного блока, я съехал с помоста и устремился по петляющей, ухабистой ложбине к морскому берегу.
Кристи оставляла без ответа немногочисленные технические вопросы, приходившие мне в голову, и сидела, отвернувшись. Она была, видимо, не в себе — почти все, кого я знал, были не в себе. С трудом ориентируясь в тяжелом азотном тумане, я все-таки спросил ее:
— Вы здесь давно?
Некоторые ученые вроде Кристи Мейтнер, прибывшие сюда вместе с первой партией уже девять лет назад, безвылазно торчали на своих научных станциях. Кое-кто, естественно, повредился рассудком.
Не глядя на меня, она ответила:
— Три месяца. До того я была на платформе Дельта.
Платформа Дельта располагалась на противоположной стороне Титана, где Восковое море представляло собой бесконечное, безликое пространство с преобладанием красных и серебристых тонов.
— А вообще на Титане?
В этот раз она обернулась, но только чтобы окинуть меня неодобрительным взглядом. Некоторые стараются не думать о Катастрофе.
— Год. Я прилетела с последней экспедицией «Оберта».
Это означало, что она летела с Сатурна домой и находилась уже на полпути между Марсом и Землей, когда произошло ЭТО. Благодаря тому, что они так и не долетели до Земли, в распоряжении неполных двух тысяч землян остался хотя бы один межпланетный корабль. В свое последнее посещение базы «Аланхолд» я слышал, что «Оберт», получивший повреждения при аварийном торможении в насыщенной пеплом атмосфере, возвращен в рабочее состояние и уже вылетел за персоналом венерианской орбитальной станции.
Две тысячи из нескольких миллиардов! Боже, Боже…
Мне, впрочем, не дает жить одна-единственная смерть.
Существовало три корабля с ядерными двигателями, поддерживавшие существование нашей «космической» цивилизации. Они доставляли припасы нескольким сотням землян на Марсе, нескольким десяткам на Венере, Каллисто, Меркурии, астероидном поясе Троянцы. Ждали их и здесь, на Титане.
Теперь из трех остался всего один.
«Циолковского» поймали на низкой околоземной орбите и пристыковали к станции для ремонта и переоснащения. Но команда «Циолковского», узнав, что происходит, отвела его от стыковочного модуля и устремилась к Земле.
По пути экипаж непрерывно поддерживал связь с базой на Луне, передавая картинки одна другой страшнее. Места падения осколков астероида на Землю находились не с той стороны, где располагались станция, и по мере движения корабля по орбите оцепеневшие зрители видели, как к ним все быстрее несутся огромные куски земной породы.
Командир продолжал снимать, комментируя происходящее спокойным, низким, неторопливым голосом, словно не наблюдал ничего особенного, и водил камерой перед иллюминатором. Куски становились все больше и, наконец, заняли весь объектив. Капитан внезапно вскрикнул, камера дернулась — и вместо изображения пошли одни помехи…
«Годдард» в это время находился в нескольких днях пути от несчастной Земли и производил впечатляющую съемку ее агонии, но при торможении взорвался.
Мы достигли побережья, спустились по склону и подъехали к исследовательскому помосту, чем-то смахивающему на те старомодные автоматические спускаемые аппараты, которыми начали засорять поверхность Марса еще с 70-х годов прошлого века.
Дальше раскинулась во все стороны плоская поверхность Воскового моря, теряющаяся в темно-красной дымке. Позади нас громоздилось, подобно кукурузному початку со свисающими листьями, могучее обнажение породы на срезе геологической платформы Терра Нурсе, в котором поблескивал настоящий лед. Плоская прибрежная полоса, на которой мы стояли, тоже потрескивала ледком, затесавшимся среди ярких полос полимеров и черных кусков асфальта.
Что касается неба Титана, то оно действительно оранжевое, даже по ночам. Единственным источником света остается бесконечно далекий Сатурн.
Кристи поглядывала на меня. За щитком ее скафандра я не видел лица, одни встревоженные глаза.
— Может, начнем? Мне бы хотелось вернуться к работе.
— Конечно.
Из песка прибрежной полосы торчали, как забытые одинокие часовые, старые аккумуляторы от снегохода. Она показала мне, почему они не работают, а потом отвернулась и опять стала разглядывать прибрежную полосу.
Я принялся за дело. Проблема оказалась ерундовой — всего лишь пробитые конденсаторы и подобная ерунда; заменив испорченную деталь, я аккуратно прятал ее в свой чемоданчик. Раньше мы все это выбрасывали, теперь же надежда была на то, что кто-нибудь додумается, как возвращать их к жизни. Об изготовлении новых не могло быть и речи.
На Луне продолжали фантазировать насчет производства необходимых запчастей, но, по-моему, без малейших оснований. Тщательно изучив репортаж о Катастрофе, мой приятель Джимми Торнтон, прилетевший вместе со мной и готовившийся возвращаться домой тоже со мной, предположил, что лучше поискать в рухнувших, полурасплавившихся складах на Земле пригодное для использования оборудование.
Это точно. Можно было бы переделать один из спускаемых аппаратов, предназначавшихся для Венеры, поместить его на низкую околоземную орбиту, наметить местечко для посадки, приземлиться, собрать все, что попадется под руку. И скорее назад.
Но, высказав свое предложение, Джимми в тот же вечер зарезался кухонным ножом, не оставив записки. Думал, наверное, что я не буду по нему скучать. Или поспешу последовать за ним.
Некоторое время Кристи наблюдала за мной, словно не очень доверяла моему навыку. Ученые все такие. Потом ей надоело бездельничать, и она побрела прочь. Работая, я не терял из виду ее фигурку в скафандре, казавшуюся белым штрихом на многокрасочном мольберте здешнего пейзажа.
Испорченные аккумуляторы нетрудно восстановить, особенно когда вокруг представлена вся таблица Менделеева. Закончив, я некоторое время стоял и просто наблюдал за своей спутницей. Она брела, повернувшись ко мне спиной и глядя себе под ноги. Время от времени женщина делала поспешный шаг в сторону, походивший на па детского танца, и замирала.