Журнал «Если», 1999 № 01-02 - Страница 39

Пока я рос — а было это на исходе второго тысячелетия, — никто еще не помышлял о вечной жизни. Никто бы мне не поверил, если бы я сказал, что к своему тысячелетнему юбилею даже не буду себе представлять, что такое смерть.

Даже если все наши предосторожности окажутся недостаточными, даже если я проткну горизонт событий, растянусь в веревку и врежусь в сингулярность, то есть в центр черной дыры — даже тогда я не умру. Ты, мой оригинал, будешь жить дальше; на случай, если и тебя будет ждать смерть, мы уже понаделали достаточно моих копий, некоторые варианты которых обязательно выживут. Моя индивидуальная жизнь значит немного. При желании я могу хоть сейчас перекачать на станцию содержимое своего мозга и возродиться целиком, продолжить прерванную мысль, не представляя (за исключением абстрактно-интеллектуального уровня), что мы с тобой — не одно и то же.

И все же мы — ты и я, — не одно и то же. Я — твоя отредактированная версия: отредактированные воспоминания делают из меня другую, новую личность. Не ТЕБЯ.

На метафорическом уровне черную дыру можно считать выражением смерти, всасывающей всех нас пустоты. Однако что означает смерть в мире матричных копий и модульных личностей? Что есть мой прыжок — тяга к смерти? Или я только дразню смерть? Ведь я собираюсь выжить. Не ты — я.

Теперь я ношусь вокруг черной дыры со скоростью ста витков в минуту, но я так отрегулировал темп работы своего мозга, что скорость кажется мне низкой, даже ленивой. Моему взору открывается причудливый вид. Черная дыра разрослась до размеров небольшой планеты, тонущей в непроглядной бархатной тьме и окруженной поясом звезд.

Никакой двигатель, даже самый расчудесный, не смог бы опустить корабль на орбиту ниже полутора радиусов Шварцшильда; на этом расстоянии орбитальная скорость сравнивается со скоростью света, а ее не способен развить мой двигатель. Ниже орбит нет вообще. Я останавливаюсь на орбите в каких-то шестидесяти километрах от горизонта событий, где моя орбитальная скорость достигает 85 процентов скорости света, и скольжу, не обращая внимания на беспрерывные уточнения орбиты, производимые автоматикой, уберегающей меня от соскальзывания в бездну. Бархатная тьма черной дыры охватывает теперь половину Вселенной; если видимость права, то я валюсь по пологой траектории в черную дыру. Я игнорирую порыв сидящего во мне пилота отключить автонавигатор и вручную выровнять траекторию. Падение — всего лишь релятивистская аберрация, иллюзия моей скорости.

85 процентов скорости света — это орбитальный максимум. Я обязан экономить топливо, потому что впереди меня ждет самое главное — нырок.

На нестабильной орбите в шестидесяти километрах от черной дыры я позволяю бортовому компьютеру переговариваться с компьютером станции, передавая туда данные с моих приборов.

Согласно плану экспедиции, наступил этап скачивания сознания, чтобы в случае непредвиденных осложнений ты, мой оригинал, смог войти в мое состояние и все испытать сам — до этого мгновения. К черту, думаю я. Это мой микроскопический бунт. Я — не ты. Если ты очнешься с моими воспоминаниями, я не стану от этого менее мертвым.

Никто на станции не удивляется моему решению не прибегать к перекачке.

Кстати, я припомнил еще кое-что. «Вы — личность типа N, заявила психолог, как бы перелистывая невидимые страницы с результатами тестирования. Жест — свидетельство ее возраста: только человек, сформировавшийся до воцарения компьютерных сетей, прибегает к силе мышц, управляя виртуальностью. Она уроженка двадцать первого, а то и двадцатого века. — Впрочем, вы, наверное, и сами это знаете».

«Тип N?» — переспросил ты.

«Искатель новизны. Не подвержены панике в необычных ситуациях».

«Вот вы о чем! — сообразил ты. Это ты действительно знал сам.

Кстати, о поиске новизны. Как насчет того, чтобы переспать с личностью типа N?»

«Это было бы непрофессионально. — Она нахмурилась. — Так мне кажется».

«Даже с личностью, готовой прыгнуть в черную дыру?»

Она опять-таки жестом отключила связь и пристально посмотрела на тебя.

«Что ж…

Начиная с этой точки, для успеха предприятия требуется скрупулезнейшая точность. Мой компьютер и компьютер станции тщательно сверяют время, дотошно выверяя доплеровский сдвиг. Мои часы идут медленнее, как и предполагалось, но половина отставания это релятивистское растяжение времени, вызванное моей скоростью. Гравитационное красное смещение все еще невелико. По истечении нескольких миллисекунд — для меня это длительное ожидание станция сообщает, что сверка завершена. Станция свою роль сыграла, и я'< приступаю к следующей фазе снижения.

Первым делом я запускаю двигатель, чтобы затормозить. Обратное ускорение достигает пятидесяти миллионов «g», но торможение длится почти секунду — едва ли не вечность.

Какое-то мгновение я парю, потом начинаю падать. Я не решаюсь падать слишком быстро и развиваю обратную тягу в сотню, пять сотен, миллиард «g». При сорока миллиардах мне удается одолеть притяжение черной дыры и обеспечить парение.

Чернота уже поглотила половину Вселенной. Под собой я вижу одну черноту. Между черным низом и звездным верхом прочерчена яркая линия. Я достиг высоты, на которой орбитальная скорость равна скорости света, и отсвет моего выхлопа опоясал черную дыру кольцом. Яркая линия, которую я наблюдаю, это вид моей ракеты, вращающейся вокруг черной дыры. Она затмевает все вокруг.

На втором по яркости месте — лазерный луч со станции, переливающийся от обычной для лазерного луча красноты до зеленовато-синего оттенка. Лазер прочерчивает линию между станцией и черной дырой, и я осторожным маневрированием занимаю место непосредственно под станцией.

При сорока миллиардах гравитаций даже мое сверхпрочное тело достигает предела прочности. Я не могу шелохнуться, мои пальцы прочно прижаты к кушетке, принимающей форму тела. Однако приборами я управляю непосредственно мозговыми импульсами, здесь пальцы ни к чему. Huit Clos получает от меня команду: вниз!

Двигатель слегка сбрасывает обороты, и я проваливаюсь из фотоновой сферы внутрь; яркая линия моего выхлопа исчезает. Все до одного свободные фотоны моего выхлопа затягиваются вниз.

Теперь Вселенная видится мне иной. Черная дыра охватывает меня со всех сторон, а сама Вселенная, ее галактики, звезды, наша станция превращаются во все уменьшающуюся мерцающую сферу над головой.

Шестьдесят миллиардов гравитаций. Семьдесят. Восемьдесят.

Восемьдесят — это предел мощности. Я расходую топливо с невероятной интенсивностью, но удерживаюсь из последних сил. До горизонта остается каких-то двадцать километров.

Нерушимый закон физики гласит: невероятное ускорение требует невероятного потребления горючего. Хотя масса корабля состоит почти целиком из горючего, при таком ускорении я сохраняю тягу всего на миллисекунду. Потом я выключаю двигатель и падаю.

Остается совсем немного. Все еще есть шанс — самый последний — передать на станцию копию моего сознания, чтобы оно проснулось в твоей телесной оболочке с последним воспоминанием — решением сделать копию.

Но я ее не делаю.

Несмотря на двойное фиолетовое смещение, звезды не становятся заметно голубее. Теперь, после прекращения ускорения, свет звезд падает в дыру вместе со мной, и фиолетовое смещение вообще затухает. Приборы докладывают: вокруг вакуум. Теоретики доказывают, что вакуум вблизи горизонта черной дыры — это псевдовакуум со скрытой энергией. Только корабль, проникающий за горизонт событий, способен ее измерить. Это я и делаю, аккуратно вводя данные в бортовой компьютер, ибо уже поздно передавать что-либо по радио.

Горизонт событий никак не отмечен, его пересечение ничем не ознаменовано. Если бы не мой компьютер, я бы не сумел определить, что пересек рубеж безвозвратности.

Все осталось прежним. Я озираюсь в крохотной кабинке и не замечаю перемен. Чернота внизу продолжает расти, но других изменений я в ней не наблюдаю. Внешняя Вселенная наверху продолжает сжиматься; свечение собирается в пояс по краю мерцающей звездной сферы, но это объясняется моим движением. Единственная перемена — в том, что жить мне осталось всего несколько сот микросекунд.