Журнал «Если», 1997 № 09 - Страница 25

Я плохо помню, как прошли следующие несколько дней, Леля. Мне пришлось причинить себе еще большую боль, когда я пыталась вправить кости правой стопы. Вытаскивать кусочки хитина было почти так же трудно. Они пахли разложением — ведь жук как раз плотно позавтракал падалью.

Обезьяны-рыболовы пытались помочь мне. Они приносили ягоды и рыбу. Я могла ползать или ходить, опираясь на костыль, хотя это причиняло ужасную боль.

Другие животные каким-то образом прознали о моей болезни. Многие мелкие хищники стали появляться возле хижины, но обезьяны прогоняли их. Однажды утром я проснулась от пронзительных криков моих друзей. Что-то большое проходило мимо, и вопль обезьяны оборвался отчаянным визгом.

С тех пор я больше никогда не видела Дилли.

Джунгли не терпят больных. Если я не вернусь в палисандровый лес, то очень скоро мне придет конец. И если оставшиеся обезьяны будут такими же верными, как Дилли, их тоже ждет неизбежная гибель. Тем же вечером я сложила в повозку ягоды и свежевыловленную рыбу. Метр за метром я потащилась в палисандровый лес. Вилли и Билли проводили меня только до половины дороги. Они боялись леса, поэтому в конце концов они отстали. Я до сих пор помню, как обезьяны звали меня.

За долгие годы это было самое реальное столкновение Марты со смертью. Если бы рыбы в первом же ручье, на который она набрела, было поменьше, или если бы в палисандровом лесу нашлись какие-нибудь, пусть даже самые мелкие хищники, Марта бы погибла.

Прошло несколько недель, потом месяцы. Ее раненая нога постепенно заживала. Она провела почти год у ручья на окраине палисандрового леса, лишь на короткое время возвращаясь в джунгли — чтобы запастись свежими фруктами и проведать обезьян. Иногда ей ужасно хотелось послушать хотя бы их невнятное бормотание. Это место стало ее вторым большим лагерем с хижиной и пирамидой. Здесь у Марты было полно времени, чтобы описать в дневнике все свои приключения и продолжать изучать лес. Он далеко не всюду оказался одинаковым. Попадались участки со старыми, умирающими палисандровыми деревьями. Здесь пауки сплетали особенно густую паутину, так что проникающий сюда свет становился синим и красным. Лес, описанный Мартой, напоминал Вилу катакомбы, но еще больше он походил на собор, в котором паутина играла роль цветного стекла.

Я ни разу и не болела в лесу, Леля. Тайна. Неужели за пятьдесят миллионов лет эволюция ушла так далеко, что я оказалось вне досягаемости яда, выделяемого экскрементами пауков? Я не могу в это поверить, потому что яд поражает все живые существа, способные двигаться. Скорее всего дело тут в нашей медицинской системе — панфаги или что там еще, — которая защищает меня.

Вил оторвался от рукописи. Это, конечно, еще далеко не конец. Оставалось, по меньшей мере, два миллиона слов.

Он встал, подошел к окну и выключил свет. На противоположной стороне улицы, в доме братьев Дазгубта еще темно. Ночь была светлой, звезды бледной пылью облепили небо, на фоне которого вырисовывались кроны деревьев. Этот день показался Вилу невероятно длинным.

Вилу Бриерсону сны всегда начинали сниться под утро. Когда он был помоложе, они, как правило, поднимали ему настроение. Теперь же сны сидели в засаде и поджидали своего часа, словно враги.

«Прощай, прощай, прощай». Вил плакал и плакал, но рыдание получалось беззвучным. Он держал за руку кого-то, кто все время молчал. Все вокруг было окутано светло-синими тенями. Ее лицо принадлежало Вирджинии и одновременно Марте. Она печально улыбнулась — и ее улыбка не могла опровергнуть правду, которая была известна им обоим… «Прощай, прощай, прощай». Его легкие были пусты, но он продолжал рыдать, выдавливая из себя остатки воздуха. Теперь Вил видел сквозь нее оттенки синего и голубого. А потом она исчезла, и то, что он хотел спасти, было потеряно навсегда.

Вил проснулся оттого, что ему не хватило воздуха. Взглянув на серый потолок, он вспомнил рекламу из своего детства. Расхваливались медицинские мониторы; что-то насчет того, что шесть часов утра очень подходящее время для того, чтобы умереть, и что многие люди страдают во сне от остановки дыхания и сердечных приступов, как раз перед тем, как проснуться — и как этого можно избежать, если купить автоматический монитор.

При современном медицинском обслуживании такого случиться не могло. Во-первых, роботы-защитники Елены и Деллы, парящие над домом, вели за ним постоянное наблюдение, во-вторых — Вил кисло улыбнулся, — часы показывали десять утра. Он спал почти девять часов. Вил поднялся с постели, чувствуя себя так, словно он не проспал и половины этого времени.

Вил поплелся в ванную и смыл странную влагу, которую обнаружил возле глаз. Он всегда старался производить впечатление спокойной силы на других людей, в особенности на своих клиентов. Это было не СЛИШКОМ трудно: внешне он очень походил на танк, а спокойствие являлось одной из самых характерных черт Вила Бриерсона. За время его долгой карьеры изредка возникали дела, которые заставляли Вила нервничать, но это естественно — кто станет веселиться, когда над головой свистят пули.

Вил уныло улыбнулся своему изображению в зеркале. Он никогда не думал, что подобная история может произойти с ним самим. Теперь каждый раз перед тем, как проснуться, он блуждал долгими тропами ночных кошмаров. У него было ощущение, что дальше будет еще хуже. И в тоже время, какая-то часть сознания продолжала спокойно размышлять, с холодным интересом наблюдая за утренними снами и напряжением дневных часов, отмечая этапы постепенного распада его личности.

Внизу Вил распахнул окна, приглашая в дом утренние запахи и звуки. Будь он проклят, если позволит этим ночным кошмарам парализовать себя. Днем должна зайти Лу. Они обсудят, как ей лучше осуществить проверку оружия выстехов и кого следует допросить следующим. Пока же у него еще оставалось полно работы. Елена была права, когда предложила ему изучить жизнь каждого выстеха после Уничтожения. В особенности ему хотелось узнать подробности о заброшенной колонии Санчеза.

Он едва приступил к работе, когда заявился Хуан Шансон. Собственной персоной.

— Вил, мой мальчик! Мне хотелось поболтать с тобой.

Бриерсон впустил его, раздумывая над тем, почему выстех предварительно не позвонил ему. Шансон начал быстро расхаживать по гостиной. Казалось, что он, как всегда, излучает нервную энергию.

— Bias Spanol, Вил? — спросил он.

— Si, — не подумав, ответил Вил; он довольно сносно говорил на испано-негритянском диалекте.

— Buen, — продолжал археолог на этом диалекте. — Понимаешь, я так устал от английского. Мне все время не хватает нужного слова. Могу спорить, некоторые люди считают меня из-за этого дураком.

Вил только успевал кивать. На диалекте Шансон изъяснялся еще быстрее, чем по-английски. Это производило впечатление — хотя далеко не все слова удавалось разобрать.

Шансон перестал мерить гостиную шагами и ткнул большим пальцем в потолок.

— Я полагаю, наши друзья слышат каждое слово, которое произносится здесь?

— М-м, нет. Идет постоянная фиксация функций моего тела, но без моей команды наш разговор записываться не будет.

«И я попросил Лу позаботиться о том, чтобы Елена не могла подслушивать меня без моего ведома».

Шансон понимающе улыбнулся.

— Они тебе еще и не то пообещают. — Он положил серый продолговатый предмет на стол; на одном из его концов мигнул красный огонек. — Вот теперь можно утверждать, что их обещания окажутся выполненными. Наш разговор не будет записан.

Он жестом пригласил Бриерсона сесть.

— Мы ведь говорили с тобой об Уничтожении, не так ли? — начал Вил.

— Конечно. Я со всеми говорил об этом. Только вот кто мне поверил? Пятьдесят миллионов лет назад человеческая раса была погублена, Вил. Разве для тебя это не имеет никакого значения?

Бриерсон откинулся на спинку кресла.

— Хуан, проблема Уничтожения очень важна для меня.