Журнал «Если», 1997 № 08 - Страница 51

— Как Измир?

Чахлый кивнул и задумался.

— Мы путешествуем инкогнито. Однажды даже заглянули на Землю. Я побыл некоторое время деревом — очень любопытная жизненная форма. Столько времени для спокойного созерцания и размышления! Будь я органической жизненной формой, то предпочел бы стать деревом.

— Нас привел сюда Измир, — продолжил Оденоу. — Он привлек нас, как привлек пруфиллианцев, оомемианов и всех прочих. Нас он заинтересовал тем, что не излучает скуки.

— Что-то я вас не пойму. Вам что же, по несколько миллионов лет?

— Разве это не очевидно? — спросил Чахлый.

— Никогда не дал бы вам больше двух миллионов, — заметил Кипяток.

Чахлый встретил его слова улыбкой.

— Вот это и выделяет людей среди других органических рас в этом участке пространства.

— А я думал, что наша главная особенность — неизлечимая драчливость, — сказал Кервин.

— Увы, последнее далеко не так уникально. Но вы иные. Вы не отказываетесь от своей приверженности абсурду. В этой небольшой, но важной области люди далеко обошли гораздо более продвинутые в сфере технологий народы, вроде оомемианов. Вы инстинктивно натолкнулись на так называемый Великий Всекосмический Идиотизм и, руководствуясь им, сделали первый шаг по тропе Универсальной Истины. Если людям удастся продержаться еще с миллион лет, избежав истребления, то из них, глядишь, что-нибудь и получится.

Галет отвернулся от Кервина и заговорил печально.

— Что до бедного заплутавшего Измира, то мы выслеживали его примерно три миллиона лет. Он все время от нас ускользал.

Кервин посмотрел на Измира, то есть на платье, обвившее роскошные формы Миранды.

— Вы хотите сказать, что возраст Измира — больше трех миллионов лет?

— Гораздо больше, — с энтузиазмом отозвался Оденоу. — Он намного старше любого из нас. Измир появился в самом Начале, только не в этом виде. Потом он претерпел массу изменений: развивался, эволюционировал, менял силу и направление полей. Не стань он таким, как сейчас, его невозможно бы было опознать.

— Послушайте, может, отправите нас всех по домам? Мне хочется коки и гамбургера, хочется узнать, могу ли я сдать экзамен, на котором не появился. А это все пускай исчезнет. И вы заодно. — Кервин крепко зажмурился. — Сейчас досчитаю до десяти — и вы пропадете. Один, два, три…

Досчитав до десяти, он медленно разомкнул веки. Солнце палило по-прежнему, а Оденоу и Чахлый с любопытством смотрели на него.

— Я же говорю: им подвластен Великий Всекосмический Идиотизм, — проговорил Чахлый.

— Несомненно, — поддержал его Оденоу. — Отличный потенциал.

— Космос тут ни при чем, — сказал Кипяток. — Просто он с десяти лет страдает слабоумием.

— Возьмите себя в руки, — порекомендовал Чахлый старшему брату. — Все в полном порядке. Вы долго терпели, потерпите еще немного.

Он запрокинул голову. Кервин поступил так же, но ничего не увидел, даже облачка. Галет снова устремил взгляд на него.

— Вам бы не хотелось узнать, что в действительности представляет собой Измир?

— Нет, не хотелось бы. — Кервин заколебался. — А что, вам это известно?

— Потребовалось немало времени, чтобы разобраться, — сказал Оденоу. — Не за что было зацепиться, хотя галеты давным-давно превратили искусство предположения в точную науку. Он оказался настолько интересен, что мы прибыли сюда втроем, чтобы его изучить. Это максимальное количество галетов, которые могут одновременно находиться на твердой поверхности. В противном случае мы нарушаем равновесие орбиты.

Чахлый смотрел на синий глаз, горевший среди складок полыхающего и колеблющегося платья Миранды.

— Вы знакомы с универсальной теорией вещества?

— Читал об этом как раз на прошлой неделе, — сообщил Кипяток. — Кажется, в журнале «Роллинг Стоун» с Бобом Диланом на обложке.

— О каком веществе речь? — неуверенно осведомился Кервин.

— О пропавшем.

— О тридцати — сорока процентах, которые нельзя обнаружить никакими измерениями?

— О чем разговор? — вмешался Кипяток.

— Если сложить вместе все звезды, планеты, межзвездный водород и прочее, поддающееся количественной оценке, то мы все равно недосчитаемся во Вселенной тридцати — сорока процентов вещества, которое, согласно общепризнанным теориям, где-то да существует.

— Недурно, — одобрил Кервина Оденоу. — Ваши проценты несколько завышены, но это потому, что люди не располагают пока достаточно тонкими инструментами. На самом деле нехватка ограничивается двенадцатью процентами. Все остальное описано и проштамповано. — Он перевел взгляд на Измира. Кервин поступил так же.

— Вы утверждаете, что Измир является ключом ко всему этому ненайденному вселенскому веществу?

— Нет, не ключом, во всяком случае, не в том смысле, который вы вкладываете в это слово, — сказал Чахлый. — Просто мы теперь знаем, где находятся эти двенадцать процентов.

— Верно, — провозгласил Риц, почти все время таращившийся на Миранду и ее уникальное, хоть и временное, одеяние. — Измир и есть эти недостающие двенадцать процентов.

Кервин тщательно обдумывал услышанное. Когда он соизволил произнести речь, то с максимальной тщательностью подобрал слова:

— За последние дни мне многое пришлось принять на веру. Пруфиллианцев, оомемианов, изотатов, зиканов, существование сотен разумных рас, цивилизацию галактического масштаба, межгалактические перелеты и, возможно, даже галетов, несмотря на ваш наряд. Согласен, Измир — невероятное создание, способное на необъяснимые чудеса. Но допустить, что в нем сконцентрировано двенадцать процентов всей массы Вселенной, я попросту не в состоянии. Я не благословил бы это предположение, даже если бы лишился рассудка.

— Ты же знаешь, как об этом сказано у классика, братец: «Есть многое на свете, друг Джерри…». В общем, побольше, чем снилось после обильного ужина твоим философам.

— Отлично цитируешь. Только там Горацио, а не…

— Вы уж не серчайте, ребята, — обратился Кипяток к троим галетам, — но тут я вынужден согласиться с братом. Я, конечно, не семи пядей во лбу, к тому же интересуюсь больше искусством, чем физикой, но… — Он покосился на Миранду, которая разлеглась на песочке в тени Измира, выполнявшего роль ширмы. Это зрелище отвлекло его надолго, и он чуть было не позабыл тему дискуссии. — Измир, говорите? Да ведь он не больше меня или вот его. Я, конечно, не физик, но мне почему-то кажется, что если вы слепите куличек из двенадцати, десяти, даже одного процента всего вещества Вселенной, заняв все пространство, обычно остающееся в промежутках между электронами, ядрами и субатомными частицами, то все равно получится приличная гора. Это ведь должна быть гигантская черная дыра…

— Несравненно больше, — заверил его Оденоу. — Крупнее целой галактики, если следовать законам физики. Однако Измир им не следует. Именно поэтому он способен произвольно менять форму и не реагировать на разные мелкие силовые поля. Единственная причина, почему он так выглядит, состоит в том, что сознание — форма энергии, а энергия — материя, поддающаяся изменению; каким-то образом доля от недостающих двенадцати процентов, попавшая во Вселенную из того места, где они сейчас находятся, обзавелась сознанием.

— Попавшая во Вселенную? — Смысл слов галета был подобен чайке, быстро исчезающей вдали.

— Ваши ученые мыслят пока что примитивно, но они вовсе не глупы, — сказал Оденоу. — Вычисленные ими проценты великоваты, зато в своей основе их умозаключения разумны. Причина того, что значительную часть вещества, которому положено находиться во Вселенной, никак не удается найти, состоит в том, что ее в ней более нет. Иногда величайшие загадки имеют простейшие ответы.

— Что же с ней приключилось? — спросил Кипяток. — Сперли, что ли?

Чахлый не улыбнулся.

— Вскоре после появления Вселенной под действием силы первоначального расширения интересующие нас двенадцать процентов перешли в седьмое измерение.

— Погодите! — ошеломленно пролепетал Кервин. — Значит, речь идет о множественности миров?